для меня и
моей семьи. Я с благодарностью принял это предложение и в начале декабря
вторично отправился в Южную Африку, на этот раз с женой, двумя сыновьями и
единственным сыном овдовевшей сестры. Одновременно с нами в Дурбан отошел
еще один пароход «Надери». Обслуживала его компания, представителем которой
была фирма «Дада Абдулла и К°». На обоих пароходах было около 800 человек, половина из которых направлялась в Трансвааль.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
I. ПРИБЛИЖЕНИЕ ШТОРМА
Это было мое первое путешествие с женой и детьми. Я уже говорил, что в
результате детских браков между индусами, принадлежащими к средним слоям
населения, только муж мог получить какое-то образование, а жена фактически
оставалась неграмотной. Вследствие этого они оказывались разделенными
глубокой пропастью, и обучать жену должен был муж. Так, я должен был
позаботиться о подходящей одежде для жены и детей, следить, чтобы их питание
и поведение соответствовали правилам, принятым в этом новом для них
окружении. Некоторые воспоминания, относящиеся к тому времени, довольно
занимательны.
Жена индуса считает своим высшим религиозным долгом беспрекословное
повиновение мужу. Муж-индус чувствует себя господином и повелителем жены, обязанной всегда служить ему.
Я полагал тогда, что быть цивилизованным — значит возможно больше походить
в одежде и манерах на европейцев. Я думал, что только таким путем можно
приобрести значение, без которого невозможно служение общине.
Поэтому я тщательно выбирал одежду для жены и детей. Мне не хотелось, чтобы их считали катхиаварскими бания. В то время наиболее цивилизованными
среди индийцев считались парсы, а так как европейский стиль нам не подходил, мы стали придерживаться стиля поведения парсов. Так, моя жена носила сари
парсов, а сыновья — куртки и штаны, как у парсов, и, разумеется все надевали
ботинки и чулки. К этой обуви они тогда еще не привыкли и натирали себе
мозоли, а носки их пахли потом. У меня всегда были наготове ответы на все их
возражения. Но я чувствовал, что убеждали не столько ответы, сколько сила
авторитета. Мое семейство мирилось с новшествами в одежде только потому, что
иного выбора не было. Еще с большим отвращением они стали пользоваться
ножами и вилками. Когда же мое увлечение этими атрибутами цивилизации
прошло, вилки и ножи снова вышли из употребления. От них легко отказались
даже после длительного пользования. Теперь я вижу, что мы чувствуем себя
гораздо свободнее, когда не обременяем себя мишурой «цивилизации».
Тем же пароходом, что и мы, ехали наши родственники и знакомые. Я часто
навещал их, также как и пассажиров других классов. Мне разрешалось ходить
куда угодно, так как пароход принадлежал друзьям моего клиента.
Поскольку пароход направлялся прямо в Наталь, не заходя в другие порты, наше путешествие продолжалось всего восемнадцать дней. Но как бы в
предзнаменование уготованной нам бури на суше разразился ужасный шторм, когда мы были всего в четырех днях пути от Наталя. Декабрь — месяц летних
муссонов в южном полушарии, и на море в это время часто бывают штормы. Но
шторм, в который попали мы, был таким сильным и продолжительным, что
пассажиры начали тревожиться. Это выглядело величественно: все сплотились
перед лицом общей опасности. Мусульмане, индусы, христиане и все остальные
забыли о религиозных различиях в мольбе, обращенной к единому богу.
Некоторые давали различные обеты. Капитан стал уверять молящихся, что шторм
хотя и опасен, но ему приходилось испытывать и сильнее; он убеждал
пассажиров, что хорошо построенный корабль может выдержать почти любую
непогоду. Но люди были безутешны. Непрерывный грохот и треск создавали
впечатление, что корабль опрокидывается. Его так кружило и бросало из
стороны в сторону, что казалось, он вот-вот перевернется. Разумеется, все
ушли с палубы. «Да исполнится воля господня», — было на устах у каждого.
Насколько помню, шторм продолжался около суток. Наконец небо прояснилось, появилось солнце, и капитан сказал, что буря кончилась. Лица людей просияли, опасность миновала, и имени бога уже не было на их устах. Они опять стали
есть и пить, петь и веселиться. Страха смерти как не бывало, и
кратковременное состояние искренней молитвы уступило место майя. Пассажиры, разумеется, совершали намаз и читали другие молитвы, но все это утратило ту
особую торжественность, которая была в те ужасные часы.
Шторм сблизил меня с пассажирами. Я не очень боялся бури, у меня в этом
отношении уже был некоторый опыт. Я хорошо переношу качку и не подвержен
морской болезни, поэтому во время шторма я свободно мог ходить от одного
пассажира к другому, ухаживая за ними и ободряя их. Каждый час я приносил им
известия от капитана. Дружба, приобретенная таким образом, как увидим, сослужила мне хорошую службу.
18 или 19 декабря пароход бросил якорь в порту Дурбан. В тот же день
прибыл и «Надери».
Но настоящий шторм был еще впереди.
II. БУРЯ
Как я уже сказал, оба парохода пришли в Дурбан 18 или 19 декабря. В
южноафриканских портах пассажирам не разрешается высаживаться, пока их не
подвергнут тщательному медицинскому осмотру. Если на корабле имеется
пассажир, больной заразной болезнью, объявляется карантин. Когда мы вышли из
Бомбея, там была чума, и мы опасались, что нам придется пробыть некоторое
время в карантине. Пока не пройден медицинский осмотр всеми пассажирами, над
кораблем развевается желтый флаг, который спускают только после выдачи
врачом соответствующего свидетельства. Родственникам и знакомым доступ на
корабль разрешается только после спуска желтого флага.
На нашем пароходе тоже вывесили желтый флаг. Прибыл доктор, осмотрел нас и
назначил пятидневный карантин. Он исходил из расчета, что бациллам чумы для
полного развития требуется двадцать три дня и поэтому мы должны оставаться в
карантине до истечения этого срока, считая со дня нашего отплытия из Бомбея.
Но на этот раз карантин был объявлен не только из соображений медицинского
порядка.
Белое население Дурбана требовало отправки нас обратно на родину. Это и
явилось одной из причин установления карантина. Фирма «Дада Абдулла и К°»
регулярно сообщала нам о том, что делалось в городе. Белые устраивали
ежедневно многолюдные митинги, всячески угрожая нам и пытаясь соблазнить
фирму «Дада Абдулла и К°» предложением возместить убытки, если оба парохода
будут отправлены обратно. Но фирму не так легко было уговорить. Управляющим
фирмы был тогда шет Абдул Карим Хаджи Адам. Он решил отвести суда на верфь и
любой ценой добиться высадки пассажиров. Ежедневно он присылал мне подробные
сообщения обо всем происходившем. К счастью, тогда в Дурбане находился
адвокат Мансухлал Наазар, ныне покойный, который приехал, чтобы встретить
меня. Этот способный и бесстрашный человек возглавлял индийскую общину.
Адвокат общины м-р Лаутон тоже был не из робких. Он осуждал поведение белых
и помогал индийской общине не только как состоящий на жалованье адвокат, но
Таким образом, Дурбан стал ареной неравной борьбы. С одной стороны, была
горстка бедных индийцев и их немногочисленных друзей-англичан, с другой —
белые, сильные своим оружием, численностью, образованием и богатством, пользовавшиеся к тому же поддержкой государства (правительство Наталя
открыто помогало им). М-р Гарри Эскомб, самый влиятельный член
правительства, принимал участие в их митингах.
Таким образом, подлинная цель установления карантина состояла в том, чтобы, запугав пассажиров и агентов компании, заставить индийцев вернуться в
Индию. Слышались такие угрозы: «Если не поедете назад, мы вас сбросим в
море. Но если вы согласитесь вернуться, то сможете даже получить обратно
деньги за проезд». Я все время обходил своих товарищей-пассажиров, всячески
их подбадривая. Кроме того, я посылал успокоительные послания пассажирам
«Надери». Люди держались спокойно и мужественно.
Чтобы как-то развлечься, мы на корабле затевали различные игры. На
рождество капитан пригласил пассажиров первого класса на обед. Я со своей
семьей оказался в центре внимания. После обеда я произнес речь, в которой
говорил о западной цивилизации. Я знал, что серьезная тема неуместна в
данном случае, но иначе поступить не мог. Я принимал участие в развлечениях, а душою был с теми, кто вел борьбу в Дурбане. Эта борьба была направлена
главным образом против меня. Мне предъявлялись два обвинения: во-первых, в
том, что во время пребывания в Индии я позволил себе несправедливые нападки
на белых в Натале, и, во-вторых, — что я привез два парохода с колонистами
специально, чтобы наводнить Наталь индийцами.
Я понимал, какая на мне лежит ответственность. Взяв меня на борт своего
корабля, фирма «Дада Абдулла и К°» пошла на большой риск. Жизнь пассажиров, так же как и членов моей семьи, была в опасности.
Однако я ни в чем не был виноват. Я не побуждал никого из пассажиров ехать
в Наталь. Я даже не знал их, когда они садились на пароход, да и теперь, за
исключением своих родственников, едва ли знал по имени одного из сотни. Во
время своего пребывания в Индии я не сказал о белых Наталя ничего нового по
сравнению с тем, что уже говорил прежде в самом Натале. На все это у меня
В своем выступлении на обеде я осуждал цивилизацию, продуктом, представителями и поборниками которой являлись белые в Натале. Я уже давно и
много думал об этой цивилизации и теперь в своей речи высказал соображения
по этому поводу перед собравшимся небольшим обществом. Капитан и остальные
мои друзья терпеливо слушали меня и поняли мою речь именно в том смысле, который я хотел вложить в нее. Не знаю, произвела ли она на них должное
впечатление. Впоследствии мне случалось беседовать только с капитаном и
другими офицерами о западной цивилизации. В своей речи я утверждал, что
западная цивилизация в отличие от восточной основана главным образом на
насилии. Задававшие вопросы стремились поколебать мою убежденность в этом.
Кто-то, кажется капитан, сказал:
— Допустим, белые осуществят свои угрозы; что вы тогда будете делать со
своим принципом ненасилия?
На что я ответил:
— Надеюсь, господь даст мне мужество и разум, чтобы простить им и
воздержаться от привлечения их к суду. Я не сержусь на них, а только скорблю
по поводу их невежества и ограниченности. Я знаю, что они искренне верят, будто бы все, что они делают сейчас, справедливо и хорошо. У меня поэтому
нет оснований сердиться на них.
Вопрошавший улыбнулся, возможно, недоверчиво.
Дни тянулись уныло: когда кончится карантин, было все еще неизвестно.
Начальник карантина говорил, что вопрос этот изъят из его компетенции и он
сможет разрешить нам сойти на берег, только когда получит распоряжение от
правительства.
Наконец, пассажирам и мне был предъявлен ультиматум. Нам предлагали
подчиниться, если нам дорога жизнь. В своем ответе мы настаивали на нашем
праве сойти в Порт-Натале и заявили о своем решении высадиться в Натале, чем
бы это нам ни угрожало.
Через двадцать три дня было получено разрешение ввести пароходы в гавань
и спустить пассажиров на берег.
III. ИСПЫТАНИЕ
Итак, суда пришвартовались в гавани, а пассажиры начали сходить на берег.
Но м-р Эскомб передал через капитана, что белые крайне озлоблены против меня
и что моя жизнь в опасности, а потому лучше, чтобы я с семьей сошел на
берег, когда стемнеет, и тогда управляющий портом м-р Татум проводит нас
домой. Капитан передал мне это, и я решил последовать совету. Но не прошло и
получаса, как к капитану явился м-р Лаутон и заявил:
— Если вы не возражаете, я хотел бы забрать м-ра Ганди с собой. Как
юрисконсульт пароходной компании должен сказать, что вы не обязаны следовать
указаниям м-ра Эскомба.
Затем он подошел ко мне и сказал примерно
