родам. На мою долю выпало следить за благополучным течением
родов. Внимательное изучение этого вопроса по книге доктора Трибхувандаса
принесло мне неоценимую пользу. Я даже не нервничал.
Я убежден, что для правильного воспитания детей родители должны обладать
общими познаниями по уходу за ними. На каждом шагу я ощущал пользу, которую
принесло мне тщательное изучение этого вопроса. Мои дети не были бы такими
здоровыми, если бы я не изучил это дело и не применял приобретенные знания
на практике. Мы страдаем от своего рода предрассудка, будто ребенку нечему
учиться в течение первых пяти лет его жизни. Между тем в действительности
происходит как раз наоборот — ребенок никогда уже не научится тому, что он
приобретает в течение первых пяти лет. Воспитание детей начинается с
зачатия. На ребенке отражается физическое и духовное состояние родителей в
момент зачатия. Затем в период беременности ребенок находится под влиянием
настроений матери, ее желаний и характера, так же как и ее образа жизни.
После рождения ребенок начинает подражать родителям, и в течение многих лет
его развитие всецело зависит от них.
Супруги, отдающие себе в этом отчет, никогда не вступят в половую связь
только для удовлетворения своей похоти, а лишь из желания иметь потомство.
Думать, что половой акт — самостоятельная функция, в такой же степени
необходимая, как сон и еда, по-моему, есть величайшее невежество.
Существование мира зависит от акта рождения, а поскольку мир является ареной
деятельности бога и отражением его славы, рождаемость должна
контролироваться для надлежащего развития мира. Тот, кто отдает себе в этом
отчет, сумеет сдержать свое вожделение во что бы то ни стало, вооружится
знаниями, необходимыми для обеспечения своим потомкам физического, духовного
и морального здоровья, и передаст эти знания потомству.
VII. БРАХМАЧАРИЯ — I
Мы уже достигли в нашем повествовании того периода, когда я стал серьезно
думать о принятии обета брахмачарии. Единобрачие было моим идеалом еще со
времени женитьбы, а верность жене вытекала для меня из любви к правде. Но в
Южной Африке я стал сознавать важность соблюдения брахмачарии даже по
отношению к жене. Я затрудняюсь в точности определить, какое обстоятельство
или какая книга дали такое направление моим мыслям, но, помнится, решающим
фактором было влияние Райчандбхая, о котором я уже рассказывал. До сих пор
помню разговор с ним на эту тему. Как-то в беседе я стал превозносить
преданность мужу м-с Гладстон. Я читал, что м-с Гладстон настаивала на праве
готовить чай для мужа даже в палате общин, что стало правилом в жизни этой
знаменитой супружеской пары, все действия которой отличались регулярностью.
Я рассказывал об этом поэту, попутно восхваляя супружескую любовь.
— Что вы цените выше, — спросил Райчандбхай, — любовь м-с Гладстон как
жены к своему мужу или ее преданное служение ему независимо от ее отношения
к м-ру Гладстону? Допустим, она была бы его сестрой или преданной служанкой
и обслуживала бы его столь же старательно, что бы вы на это сказали? Разве
не бывает таких преданных сестер или служанок? Допустим, вы встретили бы
такую же нежную преданность слуги-мужчины, понравилось бы это вам так же, как поведение м-с Гладстон? Подумайте над тем, что я сказал.
Сам Райчандбхай был женат. Эти слова сначала показались мне проявлением
его бесчувственности, но они произвели на меня неизгладимое впечатление. Я
понял, что преданность прислуги в тысячу раз больше достойна похвалы, чем
преданность жены мужу. Нет ничего удивительного в преданности жены мужу, так
как они связаны неразрывными узами. Такая преданность вполне естественна. Но
чтобы отношения, исполненные такой же преданности, установились между
хозяином и слугой, требуется особое усилие. Точка зрения поэта все больше
нравилась мне.
Я задавал себе вопрос: как же в таком случае должен я относиться к жене?
Разве моя верность жене состоит в том, чтобы сделать ее средством для
удовлетворения моей похоти? Пока я раб вожделения, моя верность ничего не
стоит. Должен отдать справедливость жене: она никогда не была
искусительницей. Для меня поэтому не представляло никакой трудности принять
обет брахмачарии, если бы мне этого захотелось. Однако слабая воля и
чувственное влечение были тому помехой.
Даже после того, как я стал это понимать, я дважды терпел неудачу. Мои
неудачи объясняются тем, что мотивы моих попыток были низменного свойства.
Моей главной целью было не иметь больше детей. В Англии я читал о
противозачаточных средствах. В главе о вегетарианстве я уже говорил о
деятельности д-ра Аллинсона, пропагандировавшего контроль рождаемости. На
какой-то период его деятельность оказала известное влияние на меня. Но м-р
Хилл, бывший противником подобных методов и настаивавший на внутренних
усилиях в противоположность внешним средствам, т. е. на самоконтроле, произвел на меня гораздо большее впечатление, и со временем я стал его
убежденным сторонником. Не желая больше иметь детей, я стал стремиться к
воздержанию. Это оказалось бесконечно трудным. Мы стали спать отдельно. Я
решил ложиться спать лишь тогда, когда чувствовал себя совершенно измученным
после проделанной за день работы. Все эти усилия не давали, на первый
взгляд, существенных результатов, но теперь я вижу, что к окончательному
решению я пришел через совокупность этих отдельных неудачных попыток.
Окончательное решение я принял лишь в 1906 году. Сатьяграха еще не
начиналась; я и не подозревал, что она надвигается. Я занимался адвокатской
практикой в Иоганнесбурге, когда произошло «восстание» зулусов в Натале, вспыхнувшее вскоре после англо-бурской войны. Я считал, что в связи с этим
должен предложить свои услуги правительству Наталя. Предложение было
принято, о чем будет сказано в другой главе. Эта работа заставляла постоянно
думать о необходимости воздержания, и я, как обычно, поделился мнением на
этот счет со своими товарищами по работе. Я пришел к выводу, что
деторождение и постоянная забота о детях несовместимы со служением обществу.
Я должен был ликвидировать свое домашнее хозяйство в Иоганнесбурге, для
того, чтобы быть в состоянии нести службу во время «восстания». По истечении
месяца после того, как я предложил свои услуги, я вынужден был отказаться от
дома, столь заботливо мною обставленного. Я отправил жену и детей в Феникс, а сам возглавил индийский санитарный отряд, приданный вооруженным силам
Наталя. Во время трудных походов, которые нам приходилось совершать, меня
осенила мысль, что если я хочу посвятить себя общественному служению, то
должен забыть о желании иметь детей, о благосостоянии и должен вести жизнь
ванапрастха — человека, отказавшегося от домашних забот.
Делами, связанными с «восстанием», я занимался не более шести недель. Но
этот небольшой период времени оказался очень важным в моей жизни. Я в
большей степени, чем когда-либо ранее, начал осознавать значение обетов. Я
понял, что обет не только не закрывает доступ к действительной свободе, но, напротив, открывает его. До этого времени мне не удавалось достигнуть успеха
из-за отсутствия силы воли, неверия в себя и в милосердие бога. Поэтому мой
разум носился по бурному морю сомнений. Я понял, что, отказываясь принять
обет, человек вводит себя в искушение. Обет как бы служит ему средством
перехода от распущенности к действительно моногамному супружеству. «Я верю в
усилие; я не хочу себя связывать обетами» — это умонастроение слабости, и в
нем проявляется скрытое желание того, от чего надо отказаться. В чем же
трудность принятия окончательного решения? Давая обет убежать от змеи, которая, я знаю, укусит меня, я просто не делаю попытки убежать от нее. Я
знаю, что только лишь попытка может означать верную смерть, так как попытка
— игнорирование того очевидного факта, что змея ужалит обязательно. Таким
образом, тот факт, что я могу довольствоваться только попыткой, означает, что я еще не до конца уяснил себе необходимость решительного действия. Нас
часто пугают сомнения такого рода: «Предположим, мои взгляды в будущем
изменятся, как же могу я связывать себя обетом?» Но такое сомнение часто
выдает отсутствие ясного понимания необходимости отказаться от определенной
вещи. Вот почему Нишкулананд пел:
Отказ от чего-либо без отвращения не будет продолжительным.
Следовательно, обет отречения — естественный и неизбежный результат
исчезновения желания.
VIII. БРАХМАЧАРИЯ — II
В 1906 году после всестороннего обсуждения и обдумывания я дал обет. До
этого я не делился своими мыслями с женой и посоветовался с ней только
тогда, когда уже давал обет. Она не возражала. Однако мне было очень трудно
принять окончательное решение. Не хватало сил. Сумею ли подчинить свои
чувства? Отказ мужа от половых сношений с женой казался тогда странным. Но я
решился предпринять этот шаг, веря в укрепляющую силу бога.
Оглядываясь назад на те двадцать лет, которые прошли с того времени, как я
дал обет, я испытываю удовольствие и изумление. Начиная с 1901 года, мне
удавалось с большим или меньшим успехом проводить в жизнь воздержание. Но
чувства свободы и радости, появившегося после того, как я дал обет, я
никогда не испытывал до 1906 года. До этого я постоянно опасался победы
соблазна. Теперь обет стал верной защитой от него. Огромные возможности
брахмачарии с каждым днем становились для меня все очевиднее. Я дал обет во
время пребывания в Фениксе. Освободившись от работы в санитарном отряде, я
отправился в Феникс, откуда должен был вернуться в Иоганнесбург. После
возвращения в Иоганнесбург приблизительно за месяц были заложены основы
сатьяграхи. Обет брахмачария подготовлял меня к этому помимо моего сознания.
Сатьяграха была принята не в результате заранее обдуманного плана. Она
родилась внезапно, помимо моей воли. Однако я ясно видел, что все
предшествующие мои шаги неизбежно вели к этому. Я сократил свои расходы по
дому в Иоганнесбурге и отправился в Феникс, так сказать, для того, чтобы
Своим пониманием, что точное соблюдение брахмачарии ведет к достижению
состояния брахман, я не был обязан изучению шастр. Я пришел к этому
постепенно, путем жизненного опыта. Тексты шастр, касающиеся этого вопроса, я прочел гораздо позднее. Дав обет, я с каждым днем все больше убеждался в
том, что брахмачария включает защиту тела, ума и души. Ибо брахмачария не
была теперь для меня процессом трудного покаяния, а доставляла утешение и
радость. Каждый день я обнаруживал в ней новую красоту.
Не подумайте, однако, что соблюдение обета, хотя оно и приносило все
больше радости, давалось мне легко. Даже теперь, когда мне уже 56 лет, я
чувствую, как это трудно. Все более убеждаюсь, что соблюдение обета
напоминает хождение по острию ножа, и ежеминутно чувствую, как необходимо
Контроль над своими вкусовыми ощущениями — главное условие при соблюдении
обета брахмачарии. Я убедился в том, что полный контроль над вкусом
чрезвычайно облегчает соблюдение обета, и стал проводить свои диетические
опыты не только как вегетарианец, но и как брахмачари. В результате этих
опытов я пришел к выводу, что пища брахмачари должна быть не обильной, простой, без пряностей и по возможности не вареной.
Шестилетний опыт показал мне, что идеальная пища для брахмачари — свежие
фрукты и орехи. При такой пище я был совершенно свободен от страстей.
Следование брахмачарии не требовало никаких усилий с моей стороны в Южной
Африке, когда я питался одними фруктами и орехами. Но уже с тех пор, как я
начал пить молоко, мне стало значительно труднее соблюдать обет. О том, как
случилось, что я вновь стал употреблять в пищу молоко, расскажу позже. Здесь
же замечу, что нисколько не сомневаюсь в том, что молоко затрудняет
