отказался от попытки
взять Ледисмит и другие пункты внезапной атакой и решил продвигаться
медленно в ожидании подкреплений из Англии и Индии.
Наша скромная работа принесла нам тогда широкую популярность, и это
подняло престиж индийцев. В газетах были опубликованы хвалебные стихи в нашу
честь с таким припевом: «В конце концов мы сыны Империи».
Генерал Буллер в официальном донесении отметил работу отряда, и все его
командиры были награждены медалями за войну.
Организация индийской общины постепенно улучшалась. Я ближе сошелся с
законтрактованными индийцами. Они становились сознательнее, и убеждение, что
индусы, мусульмане, христиане, тамилы, гуджаратцы и синдхи являются
индийцами и детьми одной родины, глубоко укоренилось в их умах. Все верили, что белые загладят свою вину за нанесенные индийцам обиды. Нам казалось, что
позиция белых тогда существенным образом изменилась. Отношения, установившиеся с ними во время войны, были самые теплые. Нам приходилось
иметь дело с тысячами английских солдат. Они относились к нам по-дружески и
благодарили за услуги.
Не могу не поделиться приятным воспоминанием о событии, которое может
служить примером того, как человеческая натура проявляет себя с лучшей
стороны в моменты испытаний. Мы совершали переход к Чивели-Кэмпу, где
лейтенант Робертс, сын лорда Робертса, был смертельно ранен. Нашему отряду
выпала честь выносить его тело с поля боя. Был жаркий день, и всех мучила
жажда. По дороге попался маленький ручеек, где мы могли утолить жажду. Но
кому пить первому? Мы предложили, чтобы сначала пили английские солдаты.
Однако они настаивали, чтобы раньше напились мы. И некоторое время длилось
это приятное соревнование в предоставлении первенства друг другу.
XI. РЕФОРМА САНИТАРИИ И ПОМОЩЬ ГОЛОДАЮЩИМ
У меня не укладывалось в голове, что гражданин государства может жить, не
принося никакой пользы обществу. Я никогда не любил скрывать недостатки
общины или настаивать на ее правах, предварительно не очистив ее от
постыдных пятен. Поэтому с самого начала своего пребывания в Натале я
старался снять с общины справедливое до некоторой степени обвинение в том, что индийцы неаккуратны, что в домах у них грязно. Видные члены общины уже
стали наводить порядок в своих домах, но обследование санитарного состояния
каждого дома началось лишь после того, как над Дурбаном нависла угроза чумы.
К обследованию приступили, предварительно обсудив этот вопрос с отцами
города и заручившись их одобрением. Наше участие в обследовании всячески
приветствовал лось, так как оно облегчало работу отцам города и в то же
время уменьшало наши трудности. Во время эпидемии власти, как правило, теряют терпение, принимают крайние меры, вызванное ими недовольство жестоко
подавляют. Община оградила себя от подобных действий, добровольно
согласившись провести ряд мероприятий гигиенического характера.
Но на мою долю выпали неприятности. Я понимал, что, требуя от общины
выполнения ее обязанностей, я не могу рассчитывать на такую же помощь, какая
мне была оказана в период, когда я добивался прав для общины. Иногда меня
встречали оскорблениями, иногда — вежливым равнодушием. Было очень трудно
расшевелить людей и заставить их следить за чистотой своих жилищ. Нечего
было и думать, что они найдут средства для проведения такой работы. Теперь я
убедился еще более, что надо обладать неистощимым терпением, чтобы заставить
людей что-нибудь делать. Осуществить реформу жаждет всегда сам реформатор, а
не общество, от которого нельзя ожидать ничего, кроме противодействия, недовольства и даже суровых гонений. В самом деле, почему бы обществу не
считать регрессом то, что для реформатора дороже жизни?
И все-таки в результате моей деятельности индийская община постепенно в
большей или меньшей степени стала осознавать необходимость содержать свои
дома в чистоте. Я заслужил уважение властей. Они поняли, что, хотя я вменил
себе в обязанность выяснять причины недовольства и требовать прав для
общины, я не менее ревностно добивался от нее самоочищения.
Оставалась еще одна задача — пробудить у индийских поселенцев чувство
долга по отношению к родине. Индия была бедной страной, индийские поселенцы
приехали в Южную Африку в поисках богатства, и нужно, чтобы они были готовы
отдать часть заработанных денег своим соотечественникам в нужде. Поселенцы
так и поступили во время ужасного голода, постигшего Индию в 1897 и 1899
годах. Они внесли значительный вклад в фонд помощи голодающим, причем в 1899
году больше, чем в 1897. Мы обращались с просьбой о помощи и к англичанам, и
они живо откликнулись. Свою лепту внесли даже законтрактованные индийцы.
Организация по сбору средств в помощь голодающим существует и поныне, и мы
знаем, что индийцы Южной Африки всегда оказывали существенную денежную
помощь Индии в годины национальных бедствий.
Так служение индийцам Южной Африки открывало мне каждый раз новое значение
истины. Истина подобна огромному дереву, которое приносит тем больше плодов, чем больше за ним ухаживают. Чем более глубокие поиски в кладезе истины вы
будете производить, тем больше зарытых там сокровищ откроется вам. Они
облечены в форму многообразных возможностей служения обществу.
XII. ВОЗВРАЩЕНИЕ В ИНДИЮ
Освободившись от военных обязанностей, я почувствовал, что моя дальнейшая
деятельность должна протекать не в Южной Африке, а в Индии. Нельзя сказать, что в Южной Африке мне нечего было делать. Но я боялся, что моя деятельность
сведется в основном к работе для заработка.
Друзья на родине также настаивали на моем возвращении, и я сам чувствовал, что смогу принести больше пользы в Индии. А для работы в Южной Африке
оставались м-р Хан и м-р Мансухлал Наазар. Поэтому я просил товарищей по
работе освободить меня. После долгого сопротивления они согласились, наконец, удовлетворить мою просьбу, но при условии, что я вернусь в Южную
Африку, если в течение года понадоблюсь общине. Я считал это трудным
условием, но привязанность к общине заставила меня принять его.
Господь связал меня
Нитями любви —
Я его раб.
Так пела Мирабай. Нить любви, связавшая меня с общиной, также была крепка
и нерасторжима. Глас народа — глас божий, а в данном случае голос друзей был
голосом истины, и я не мог не внять ему. Я принял условие и получил
В тот период я был тесно связан только с Наталем. Индийцы Наталя буквально
купали меня в нектаре любви. Повсюду они организовывали прощальные собрания
и подносили мне ценные подарки.
Подарки мне делали и раньше — перед отъездом в Индию в 1899 году, но на
этот раз меня просто засыпали ими. Среди подарков, разумеется, были изделия
из золота, серебра, бриллиантов.
Имел ли я право принимать эти подарки? А приняв их, смогу ли я убедить
себя, что бескорыстно служил общине? Все подарки, за исключением немногих, полученных от моих клиентов, были преподнесены мне за служение общине, и
таким образом стиралась грань между клиентами и товарищами по работе, так
как клиенты также помогали мне в моей общественной деятельности.
Одним из подарков было золотое ожерелье, стоимостью 50 гиней, предназначавшееся для моей жены. Но даже и оно было преподнесено мне за
общественную деятельность, и его нельзя было отделить от других.
Я провел бессонную ночь после того вечера, когда мне поднесли все эти
вещи. Взволнованно ходил по комнате и не мог найти никакого решения. Мне
трудно было отказаться от подарков, стоивших сотни рупий, но еще труднее
Допустим даже, я приму их, но как быть тогда с детьми, женой? Я приучал их
к мысли, что жизнь должна быть отдана служению обществу и что само это
У меня не было дорогостоющих украшений в доме. Мы все более упрощали нашу
жизнь. В таком случае разве могли мы позволить себе покупку золотых часов?
Разве могли мы носить золотые цепочки и кольца с бриллиантами? Уже тогда я
призывал всех бороться против увлечения драгоценностями. Как же теперь мне
поступить с драгоценностями, свалившимися на меня?
Я решил, что не могу принять подарки, и составил письмо, в котором писал, что все подарки передаю в распоряжение общины и назначаю парса Рустомджи и
других доверенными лицами. Утром, посоветовавшись с женой и детьми, я
окончательно избавился от этого кошмара.
Я знал, что убедить жену будет довольно трудно, а с детьми получится
иначе, поэтому я и решил заручиться их поддержкой в качестве своих
адвокатов.
Дети сразу же согласились на мое предложение.
— Нам не нужны эти дорогие подарки, мы вернем их общине, а если
когда-нибудь нам понадобятся такие вещи, мы сможем купить их, — сказали они.
Я был в восторге.
— Так вы поговорите с мамой? — спросил я детей.
— Конечно, — ответили они. — Это наше дело. Ведь ей не нужны украшения.
Она, вероятно, захочет оставить их для нас, но, если мы скажем, что они не
нужны нам, почему бы ей не расстаться с ними?
На словах все было гораздо проще, чем на деле.
— Тебе они, вероятно, не нужны, — сказала жена. — Возможно, что детям они
тоже не нужны. Ведь детей ты уговорил и они теперь пляшут под твою дудку. Я
могу понять, ты не разрешаешь носить украшения мне. Ну, а невестки? Им-то
обязательно понадобятся драгоценности. И потом, кто знает, что случится
завтра? Я ни за что не расстанусь с подарками, преподнесенными с такой
любовью.
Аргументы следовали один за другим, подкрепленные в конце слезами. Но дети
были непоколебимы. На меня же это вообще не произвело никакого впечатления.
Я сказал спокойно:
— Детям еще надо жениться. Мы ведь не хотим, чтобы они женились рано. А
когда вырастут, они сами смогут позаботиться о себе. И мы, разумеется, не
пожелаем нашим сыновьям невест, которые обожают драгоценности. Но все же, если понадобится, мы достанем украшения, я готов к этому. Ты тогда попросишь
меня.
— Попросить тебя? Теперь-то я узнала тебя. Ты отнял у меня мои собственные
украшения, ты не успокоился бы до сих пор, если бы не сделал этого. Могу
себе представить, как ты будешь дарить украшения невесткам! Ты, который уже
теперь пытаешься превратить моих сыновей в садху! Нет, украшения не будут
возвращены. И какое право ты имеешь на мое ожерелье?
— Но, — возразил я, — ожерелье подарено тебе за твое или за мое служение?
— Верно. Но твое служение в равной степени и мое. Я работаю на тебя день и
ночь. Разве это не служение? Ты взвалил на меня все, ты заставил меня
плакать горькими слезами, превратил в рабыню!
Удары были хорошо рассчитаны, и некоторые попали в цель.
Но я был непреклонен. Кое-как мне удалось вырвать у нее согласие. Все
подарки, поднесенные мне в 1896 и 1901 годах, были возвращены. Была
составлена доверенность, и драгоценности положены в банк для использования
их в интересах общины в соответствии с моими пожеланиями или пожеланиями
доверенных лиц.
Когда мне бывали нужны средства на общественные дела, я считал, что могу
взять требуемую сумму из этого фонда, оставив нетронутым основной капитал.
Деньги до сих пор находятся в банке, и сумма их постоянно растет за счет
процентов. Мы пользовались ими по мере необходимости.
Впоследствии я никогда не жалел о том, что передал драгоценности общине, и
по прошествии ряда лет жена тоже осознала мудрость моего поступка. Он спас
нас от многих искушений.
Я твердо придерживаюсь мнения, что человек, посвятивший себя служению
обществу, не должен принимать дорогих подарков.
XIII. СНОВА В ИНДИИ
Итак, я отплыл на родину. Корабль зашел по пути в порт острова св.
Маврикия. Стоянка была длительной, и я сошел на берег, чтобы ознакомиться
получше с местными условиями. В
