о нем в книгах. В один

прекрасный день я отправился туда. В этом же районе жил и судья Миттер, поэтому я посетил храм в тот же день, когда заходил к Миттеру. По дороге я

увидел большое стадо овец, которых гнали в храм Кали, чтобы принести в

жертву. Вдоль дороги, ведущей к храму, выстроились ряды нищих. Среди них

были нищие монахи, но я уже тогда был решительным противником того, чтобы

подавать милостыню здоровым людям. Целая толпа их шла за мной. Нищий, сидевший на веранде, остановил меня вопросом:

— Куда ты направляешься, сын мой?

Я ответил. Он попросил меня и моего спутника присесть, что мы и сделали. Я

спросил его:

— Считаете ли вы подобное жертвоприношение религией?

— Кто может считать религией убийство животных?

— Тогда почему же вы не проповедуете против этого?

— Это не мое дело. Наше дело молиться богу.

— Но разве нет другого места, где бы вы могли молиться?

— Все места одинаково хороши для нас. Люди подобны стаду овец, они идут

туда, куда их ведут вожди. Это не наше дело. Мы садху.

Мы не стали продолжать спора и пошли к храму. Навстречу нам текли потоки

крови. Я не мог вынести этого зрелища. Я был возмущен и взволнован. Никогда

не забуду той картины.

В этот самый вечер я был приглашен на обед к бенгальским друзьям. С одним

из них я заговорил об этой жестокой форме богослужения. Но он ответил:

— Овцы ничего не чувствуют. Шум и барабанный бой заглушают ощущение боли.

Я не мог стерпеть и возразил, что если бы овцы обладали даром речи, то, наверное, сказали бы другое. Я чувствовал, что необходимо положить конец

этому жестокому обычаю. Я вспомнил историю Будды, но понял, что подобная

задача мне не по силам.

Я и теперь придерживаюсь этих убеждений. Для меня жизнь ягненка не менее

драгоценна, чем жизнь человеческого существа. И я не согласился бы отнять

жизнь у ягненка ради человеческого тела. Я считаю, что чем беспомощней

существо, тем больше у него прав рассчитывать на защиту со стороны человека

от человеческой жестокости. Но тот, кто не подготовил себя к такому

служению, не способен его защитить. Я должен пройти через большее

самоочищение и жертву, прежде чем смогу надеяться спасти ягнят от

нечестивого жертвоприношения. Я готовлюсь умереть, заботясь о самоочищении и

жертве, и неустанно молюсь, чтобы на земле родился сильный духом человек —

мужчина или женщина, — исполненный божественного милосердия, который

освободил бы нас от этого омерзительного греха, спас жизнь невинных существ

и очистил храм. Непонятно, как Бенгалия с присущими ее населению знаниями, умом, жертвенностью и эмоциональностью терпит подобную резню.

XIX. МЕСЯЦ С ГОКХАЛЕ — III

Зрелище ужасного жертвоприношения в храме Кали, совершенного во имя

религии, еще более усилило мое желание познакомиться с жизнью Бенгалии. Я

много читал и слышал о «Брахмо самадже». Я знал кое-что о жизни Пратапа

Чандра Мазумдара и присутствовал на нескольких митингах, где он выступал. О

его жизни я узнал из книги Кешаба Чандра Сена, которую прочел с большим

интересом. Эта книга помогла мне понять разницу между «Сабхаран Брахмо

самадж» и «Ади Брахмо самадж». Я встретился с пандитом Шиванатом Шастри и в

сопровождении проф. Катавате отправился повидать махараджу Дебендранатха

Тагора, но нам это не удалось, так как к нему тогда никого не пускали. Все

же нас пригласили на праздник «Брахмо самадж» в его доме, и там я услышал

прекрасную бенгальскую музыку, которую с тех пор очень люблю.

Мы вдоволь насмотрелись на «Брахмо самадж», но для полного удовлетворения

необходимо было увидеть Свами Вивекананда. Испытывая большой душевный

подъем, я направился в Белур Матх, причем большую часть пути, если не весь

путь, шел пешком. Мне нравились уединенные окрестности Матха. Я был

разочарован и опечален, когда узнал, что Свами лежит больной в своем доме в

Калькутте и его нельзя повидать.

Тогда я разузнал о местопребывании сестры Ниведиты и встретился с ней во

дворце Чоуринги. Меня поразило окружавшее ее великолепие, но общей темы для

разговора у нас не нашлось. Я рассказал об этом Гокхале, а он нисколько не

удивился, что в беседе между мной и этой мятущейся женщиной не нашлось точек

соприкосновения.

В другой раз я встретился с нею в доме м-ра Пестонджи Падшаха. Я вошел как

раз в тот момент, когда она разговаривала с его старушкой-матерью, и мне

пришлось выступить в роли переводчика. Несмотря на то, что мне не удалось

найти общего языка с Ниведитой, я должен отметить, что меня восхитило ее

безграничное преклонение перед индуизмом. С ее книгами я познакомился

впоследствии.

Свое время я делил между визитами к людям, занимавшим видное положение в

Калькутте и имевшим отношение к моей деятельности в Южной Африке, и

изучением религиозных и общественных учреждений Калькутты. Однажды я

выступил на митинге, на котором председательствовал д-р Муллик, с рассказом

о работе индийского санитарного отряда во время войны с бурами. Мое

знакомство с редакцией «Инглишмен» и на этот раз сослужило мне полезную

службу. М-р Сондерс был тогда болен, но тем не менее сумел помочь мне не

меньше, чем в 1896 году. Гокхале понравилась моя речь, и он был очень

доволен, когда д-р Рай похвалил ее.

Таким образом, мое пребывание в доме Гокхале значительно облегчило мою

работу в Калькутте, дало возможность установить контакты с самыми известными

бенгальскими семьями и положило начало моей тесной связи с Бенгалией.

Мне придется опустить многое из воспоминаний об этом незабываемом месяце.

Я только упомяну о кратковременной поездке в Бирму и о тамошних фунги. Меня

поразила их апатия. Я осмотрел золотую пагоду. Мне не понравилось, что в

храме горят бесчисленные маленькие свечи, а крысы, бегавшие около святыни, навеяли мысли о переживаниях Свами Даянанда в Морви. Свободные и энергичные

женщины Бирмы мне понравились, а бездеятельные мужчины произвели тягостное

впечатление. За время своего краткого пребывания я успел убедиться, что

подобно тому, как Бомбей — не Индия, так и Рангун — не Бирма, и что

совершенно так же, как мы в Индии стали посредниками между английскими

купцами, здесь в Бирме совместно с английскими купцами мы используем

бирманцев в качестве таких посредников.

По возвращении из Бирмы я распрощался с Гокхале. Расставаться было тяжело, но работу в Бенгалии, вернее в Калькутте, я закончил, и не было оснований

оставаться там дольше.

Прежде чем где-либо обосноваться, я решил предпринять небольшое

путешествие по Индии в третьем классе, чтобы ознакомиться с мытарствами

пассажиров, едущих в этих вагонах. Я сказал об этом Гокхале. Сначала он

высмеял мое намерение, но когда я объяснил, с какой целью собираюсь это

сделать, с радостью одобрил мой план. Я предполагал поехать в первую очередь

в Бенарес и отдать дань уважения м-с Безант, которая в то время была больна.

Мне необходимо было кое-что приобрести для поездки в третьем классе.

Гокхале подарил мне металлическую коробку для завтрака и наполнил ее

сладостями и пури. Я купил холщовую сумку за двенадцать ана и длинный сюртук

из чхайяской шерсти. Я собирался положить в сумку этот сюртук, дхоти, полотенце и рубашку. Кроме того, у меня было одеяло и кувшин для воды. С

этими вещами я и начал свое путешествие. Гокхале и д-р Рай пришли на станцию

проводить меня. Я просил их не беспокоиться, но они настояли на своем.

Гокхале сказал:

— Я мог бы и не приходить, если бы вы ехали первым классом, но в данном

случае я считаю своей обязанностью сделать это.

Гокхале не остановили при выходе на платформу. На нем были куртка, дхоти и

шелковый тюрбан. Д-р Рай был в бенгальской одежде. Когда контролер задержал

его, Гокхале объяснил, что это его друг, и Рая тотчас пропустили.

Напутствуемый их добрыми пожеланиями, я отправился в путешествие.

XX. В БЕНАРЕСЕ

Мой путь лежал из Калькутты в Раджкот. По дороге я собирался остановиться

в Бенаресе, Агре, Джайпуре и Паланпуре. Повидать другие места у меня не было

времени. В каждом городе, за исключением Паланпура, я оставался не более

одного дня, жил, как богомольцы, в дхармашала или у панда. Помнится, я

истратил на эту поездку тридцать одну рупию (включая стоимость проезда по

железной дороге).

Путешествуя в третьем классе, я отдавал предпочтение пассажирским поездам, так как почтовые были всегда переполнены, а проезд в них обходился дороже.

Купе третьего класса тогда были так же грязны, а уборные так же плохи, как

и теперь. Может быть, какие-то улучшения и произошли, но во всяком случае

между удобствами, которыми пользуются пассажиры в первом и третьем классе, огромная разница, совершенно несоответствующая разнице в стоимости билета. С

пассажирами третьего класса обращаются, как со стадом баранов, и удобства им

предоставляют те же, что баранам. В Европе я тоже ездил в третьем классе и

как-то раз в первом, желая посмотреть, что это такое. Такой огромной разницы

между первым и третьим классом я там не обнаружил. В Южной Африке в третьем

классе ездят преимущественно негры, и все же третий класс там лучше, чем в

Индии. Кое-где в Южной Африке в вагонах третьего класса сиденья мягкие, пассажирам выдают спальные принадлежности. Там следят также за тем, чтобы

вагоны не были переполнены, в то время как в Индии, по моим наблюдениям, установленная норма всегда превышается.

Равнодушие железнодорожной администрации к удобствам пассажиров третьего

класса, в сочетании с грязью и неаккуратностью самих пассажиров, превращали

путешествие в третьем классе для людей, привыкших к чистоте, в настоящую

пытку. Мусор бросали прямо на пол; повсюду в любое время курили, жевали

бетель и табак. Все было заплевано, все кричали, вопили, ругались, нисколько

не считаясь с удобствами других пассажиров. Я не заметил большой разницы

между моей первой поездкой в третьем классе в 1902 году и продолжительными

поездками в этом же классе с 1915 по 1919 год.

Я вижу только один путь к улучшению этих ужасных условий: культурные люди

должны взять себе за правило ездить в третьем классе и перевоспитывать

народ; надо также не оставлять в покое железнодорожную администрацию и в

случае необходимости жаловаться, не нужно никогда давать взятки и

пользоваться другими незаконными средствами для обеспечения личных удобств.

Кроме того, ни при каких обстоятельствах нельзя смотреть сквозь пальцы на

нарушение кем бы то ни было железнодорожных правил. Это, я уверен, приведет

к значительному улучшению положения.

Серьезная болезнь в 1918-1919 годах вынудила меня отказаться от поездок в

третьем классе, о чем я крайне сожалел, тем более что эти поездки стали для

меня невозможными именно, тогда, когда кампания за устранение неудобств для

пассажиров третьего класса начинала давать положительные результаты.

Мытарства, претерпеваемые на железных дорогах и пароходах неимущими

пассажирами, усугубляются их дурными привычками, а также тем, что

правительство предоставляет чрезмерные льготы иностранной торговле. Все это

важно и заслуживает того, чтобы этим делом специально занялись один-два

энергичных и упорных работника, которые могли бы целиком посвятить себя ему.

Но сейчас мне придется оставить пассажиров третьего класса и перейти к рассказу о

пребывании в Бенаресе. Я приехал туда утром и решил остановиться у панда. Как только я

вышел из поезда, меня окружила толпа брахманов. Я выбрал одного, который выглядел

чище и приятнее остальных. Выбор оказался удачным. Человек этот имел корову, а в доме

был второй этаж, где мне и предложили поселиться. Я не хотел