Мне было стыдно, и я
горько раскаивался в своей небрежности. Я понял, что плохой почерк — признак
недостаточного образования. Впоследствии я пытался исправить свой почерк, но
было поздно. Пусть мой пример послужит предостережением для юношей и
девушек. Я считаю, что детей сначала следует учить рисованию, а потом уже
переходить к написанию букв. Пусть ребенок выучит буквы, наблюдая различные
предметы, такие, как цветы, птицы и т. д., а чистописанию пусть учится, только когда сумеет изображать предметы. Тогда он будет писать уже хорошо
натренированной рукой.
Мне хотелось бы рассказать еще о двух событиях своей школьной жизни. Из-за
женитьбы я потерял год, и учитель хотел, чтобы я наверстал упущенное и
перепрыгнул через класс. Такие привилегии обычно предоставлялись прилежным
ученикам. Поэтому в третьем классе я учился только шесть месяцев и после
экзаменов, за которыми последовали летние каникулы, был переведен в
четвертый. Начиная с этого класса большинство предметов преподавалось уже на
английском языке, и я не знал, что делать. Появился новый предмет —
геометрия, в котором я был не особенно силен, а преподавание на английском
языке еще более затрудняло его усвоение. Учитель объяснял прекрасно, но я не
успевал следить за его рассуждениями. Часто я терял мужество и думал о том, чтобы вернуться в третий класс: я чувствовал, что взял на себя непосильную
задачу, уложив два года занятий в один. Но такой поступок опозорил бы не
только меня, но и учителя, который рекомендовал меня для перехода в
следующий класс, рассчитывая на мое усердие. Боязнь этого двойного позора
заставила меня остаться на месте. Но когда я ценой больших усилий добрался
до 13-й теоремы Эвклида, то вдруг понял, что все чрезвычайно просто.
Предмет, требовавший лишь чистой и простой способности рассуждать, не мог
быть трудным. С этого времени геометрия стала для меня легким и интересным
предметом.
Более трудным оказался санскритский язык. В геометрии нечего было
запоминать, а в санскрите, как мне казалось, все надо было заучивать
наизусть. Этот предмет мы начали изучать тоже с четвертого класса. В шестом
классе я совсем упал духом. Учитель был очень требователен и, на мой взгляд, слишком утруждал учеников. Между ним и преподавателем персидского языка было
нечто вроде соперничества. Учитель персидского был человек весьма
снисходительный. Мальчики говорили, что персидский язык очень легок, а
преподаватель хороший и внимателен к ученикам. «Легкость» соблазнила меня, и
в один прекрасный день я очутился в классе персидского языка. Учитель
санскрита сильно огорчился. Он подозвал меня к себе и сказал:
— Как ты мог забыть, что ты сын отца, исповедующего вишнуизм? Неужели ты
не хочешь изучить язык своей религии? Если ты столкнулся с трудностями, то
почему не обратился ко мне? Я прилагаю все силы, чтобы научить вас, школьников, санскриту. Если ты продолжишь свои занятия, то найдешь в
санскрите много интересного и увлекательного. Не падай духом и приходи снова
в класс санскритского языка.
Доброта его смутила меня. Я не мог пренебречь вниманием учителя и теперь
вспоминаю Кришнашанкара Пандья не иначе, как с благодарностью. Мне было бы
трудно изучать наши священные книги, если бы я не усвоил тогда основы
санскрита, хотя бы и в скромном объеме. Глубоко сожалею, что не изучил этот
язык более основательно. Впоследствии я пришел к убеждению, что все дети
индусов, мальчики и девочки, должны хорошо разбираться в санскрите.
Я считаю, что во всех индийских средних школах надо, кроме родного языка, преподавать хинди, санскрит, персидский, арабский и английский. Пугаться
этого длинного перечня не следует. Если бы у нас преподавание было более
систематическим и не велось на иностранном языке, уверен, что изучение всех
этих языков было бы удовольствием, а не утомительной обязанностью. Твердое
знание одного языка в значительной степени облегчает изучение других.
В сущности, хинди, гуджарати и санскрит можно рассматривать как один язык, так же как персидский и арабский. Хотя персидский принадлежит к арийской, а
арабский — к семитической группе языков, между ними существует тесное
родство, так как оба они развивались в период складывания ислама. Урду я не
считаю языком особым, так как он воспринял грамматику хинди, а в его
словарном составе преобладающей является персидская и арабская лексика. Тот, кто хочет хорошо знать урду, должен знать персидский и арабский, так же, как
тот, кто хочет овладеть гуджарати, хинди, бенгали или маратхи, должен
VI. ТРАГЕДИЯ
Из немногих друзей по средней школе особенно близки мне были двое. Дружба
с одним из них оказалась недолговечной, но не по моей вине. Этот друг отошел
от меня, потому что я сошелся с другим. Вторую дружбу я считаю трагедией
своей жизни. Она продолжалась долго. Я завязал ее, поставив себе целью
исправить друга.
Друг этот был сначала приятелем моего старшего брата. Они были
одноклассниками. Я знал его слабости, но считал верным другом. Мать, старший
брат и жена предупреждали меня, что я попал в плохую компанию. Я был слишком
самолюбивым, чтобы внять предостережениям жены. Но я не осмеливался
противиться матери и старшему брату. Тем не менее я возражал им:
— Я знаю его слабости, о которых вы говорите, но вы не знаете его
достоинств. Он не может сбить меня с пути, так как я сблизился с ним, чтобы
исправить его. Я уверен, что он будет прекрасным человеком, если изменит
свое поведение. Прошу вас обо мне не беспокоиться.
Не думаю, чтобы это удовлетворило их, но они приняли мои объяснения и
оставили меня в покое.
Впоследствии я понял, что просчитался. Исправляющий никогда не должен
находиться в слишком близких отношениях с исправляемыми. Истинная дружба
есть родство душ, редко встречающееся в этом мире. Дружба может быть
длительной и ценной только между одинаковыми натурами. Друзья влияют один на
другого. Следовательно, дружба вряд ли допускает исправление. Я полагаю, что
вообще необходимо избегать слишком большой близости: человек гораздо быстрее
воспринимает порок, чем добродетель. А тот, кто хочет быть в дружбе с богом, должен оставаться одиноким или сделать своими друзьями всех. Может быть, я
ошибаюсь, но мои попытки завязать с кем-нибудь тесную дружбу оказались
тщетными.
Когда я впервые столкнулся с этим другом, волна «реформ» захлестнула
Раджкот. Он сообщил мне, что многие наши учителя тайком едят мясо и пьют
вино. Он назвал многих известных в Раджкоте лиц, которые делали то же самое
в компании с ними, а также нескольких учащихся средней школы.
Я удивился и огорчился. Я спросил своего друга о причине такого явления, И
он объяснил мне это так:
— Мы — слабый народ потому, что не едим мяса. Англичане питаются мясом, и
потому они способны управлять нами. Ты ведь видел, какой я крепкий и как
быстро бегаю. Это потому, что я ем мясо. У тех, кто питается мясом, никогда
не бывает нарывов и опухолей, а если и бывают, то они быстро проходят. Ведь
не дураки же наши учителя и другие известные в городе лица, питающиеся
мясом. Им известны преимущества мясной пищи. Ты должен последовать их
примеру. Ничего не стоит попробовать. Попробуй, и сам увидишь, какую силу
дает мясо.
Все эти соображения в пользу употребления в пищу мяса были высказаны не
сразу. Они отражают лишь сущность множества тщательно продуманных доводов, которыми мой друг время от времени старался воздействовать на меня. Мой
старший брат уже пал, почему и поддерживал доводы друга. Я действительно
выглядел слабосильным рядом с братом и приятелем. Оба они были крепче, сильнее и смелее меня. Меня совершенно околдовала ловкость моего друга. Он
мог бегать на большие расстояния и удивительно быстро. Он хорошо прыгал в
высоту и в длину, мог вынести любое телесное наказание. Он часто хвастал
передо мной своими успехами и ослеплял меня ими, потому что нас всегда
ослепляют в других качества, которыми мы сами не обладаем. Все это вызывало
во мне сильное желание подражать ему. Я плохо прыгал и бегал. Почему бы и
мне не стать таким же сильным и ловким, как он?
Кроме того, я был трусом. Я боялся воров, привидений и змей. Я не решался
выйти ночью из дому. Темнота приводила меня в ужас. Я не мог спать в
темноте, мне казалось, что привидения подкрадываются ко мне с одной стороны, воры — с другой, змеи — с третьей. Поэтому я спал только при свете. Разве
мог я рассказать о своих страхах жене, спавшей со мной рядом? Она уже не
была ребенком, она вступила на порог юности. Я знал, что она смелее меня, и
мне было стыдно. Она не боялась ни привидений, ни змей. Она могла пойти в
темноте куда угодно. Друг же знал о моих слабостях. Он рассказывал, что
может брать в руки живых змей, не боится воров и не верит в привидения. И
все это потому, что он ест мясо.
Среди школьников было распространено плохонькое стихотворение
гуджаратского поэта Нармада:
Смотри на могучего англичанина:
Он правит маленьким индийцем,
Потому что, питаясь мясом,
Он вырос в пять локтей.
Оно произвело на меня соответствующее впечатление. Я был сражен. Мне стало
казаться, что мясо сделает меня сильным и смелым, и если вся страна начнет
питаться мясом, мы одолеем англичан.
День для опыта был, наконец, назначен. Его нужно было провести тайком.
Ганди поклонялись Вишну, а мои родители были особенно ревностными
вишнуитами. Они регулярно посещали хавели. Нашему роду принадлежали даже
собственные храмы. В Гуджарате был силен джайнизм. Его влияние чувствовалось
повсюду и при всяких обстоятельствах. Нигде в Индии и даже за ее пределами
не наблюдается такого отвращения к мясной пище, как среди джайнов и
вишнуитов Гуджарата. Я вырос и воспитывался в этих традициях. Кроме того, я
был очень предан родителям, и я понимал, что они будут глубоко потрясены, если узнают, что я ел мясо. К тому же любовь к истине заставляла меня быть
чрезвычайно осторожным. Не могу сказать, чтобы я не понимал, что шел на
обман родителей, собираясь питаться мясом. Но мой разум был всецело поглощен
«реформой». О возможности полакомиться я и не думал и даже не знал, что мясо
очень вкусное. Я хотел быть сильным и смелым и желал видеть такими же своих
соотечественников, чтобы мы могли побороть англичан и освободить Индию.
Слова «сварадж» я тогда еще не слыхал, но знал, что такое свобода. Меня
ослепляло безумное увлечение «реформой», и я убедил себя, что, скрыв свои
поступки от родителей, я не погрешу против истины, если все действительно
останется в тайне.
VII. ТРАГЕДИЯ (продолжение)
Решительный день настал. Трудно передать мое тогдашнее состояние. С одной
стороны, я был охвачен фанатическим стремлением к «реформе», с другой — меня
увлекала новизна положения — сознание, что я делаю решительный шаг в жизни.
Вместе с тем я сгорал со стыда из-за того, что принимался за это тайно, как
вор. Не могу сказать, какое чувство преобладало. Мы нашли укромный уголок на
берегу реки, и там впервые в жизни я увидел мясо. Был также и хлеб из
булочной, которого я никогда не пробовал. Козлятина была жесткой, как
подошва. Я просто не мог ее есть. Я ослабел и должен был отказаться от еды.
Ночь я провел очень скверно. Меня мучили кошмары. Едва я засыпал, как мне
начинало казаться, что в моем желудке блеет живая коза, и я вскакивал, мучимый угрызениями совести. Но тут я вспоминал,
