прикасаться к пище, пока не

совершу омовения в Ганге по всем правилам правоверных. Панда приступил к

приготовлениям. Я предупредил,

что не смогу дать больше одной рупии четырех ана в качестве дакшины, чтобы он имел это в

виду при приготовлениях. Панда охотно на это согласился.

— Беден или богат паломник, — сказал он, — служба одна и та же. Но размер

дакшина, который мы получаем, зависит от желания и возможностей богомольца.

Я не заметил, чтобы мой панда хоть сколько-нибудь сократил обычные обряды.

Пуджа закончилась в 12 часов, и я отправился в храм Каши Вишванатх на даршан. То, что я

увидел там, произвело на меня крайне тягостное впечатление. Когда

я занимался адвокатской практикой в Бомбее в 1891 году, мне довелось в зале «Прартхана

самадж» прослушать лекцию на тему «Паломничество в Каши». Таким образом, я уже был до

некоторой степени подготовлен, но все же разочарование оказалось сильнее, чем я

предполагал.

Идти нужно было по узкому и скользкому переулку. Никто не соблюдал тишины.

Тучи мух и шум, который производили лавочники и паломники, были просто

нестерпимы.

Все ждали, что здесь атмосфера будет располагать к размышлению и

причастию, и тем сильнее поражало ее отсутствие. Приходилось создавать такую

атмосферу в самом себе. Я видел монахинь, погруженных в размышления и не

замечавших ничего вокруг. Но деятельность блюстителей храма едва ли

заслуживала одобрения. На их обязанности лежало создать и поддерживать

вокруг храма атмосферу чистоты, благодушия и спокойствия, физического и

морального. Вместо этого я увидел базар, на котором пронырливые лавочники

продавали сладости и модные безделушки.

Когда я вошел в храм, в нос ударил запах гниющих цветов. Пол был выстлан

красивым мрамором. Но какие-то святоши, лишенные эстетического вкуса, выломали отдельные куски, а пустые места усыпали рупиями. Там теперь

скоплялась грязь.

Я приблизился к Джинана вапи (Кладезь знания); я искал там бога, но не

нашел его. Настроение поэтому у меня было не очень хорошее. Вокруг Джинана

вапи также было грязно. Я не собирался давать дакшина и протянул только одну

паю. Панда рассердился, швырнул монету, выругал меня и пригрозил:

— За такое оскорбление вы попадете прямо в ад.

Меня его слова не смутили.

— Махараджа, — сказал я, — что бы судьба ни уготовила мне, но особе вашего

звания не приличествует говорить такие слова. Если хотите, возьмите эту паю, а то не получите и его.

— Ступайте вон, — ответил он, — я не нуждаюсь в вашей пае.

Последовал новый поток ругательств.

Я поднял паю и пошел своей дорогой, утешаясь мыслью о том, что брахман

потерял паю, а я сберег ее. Но махараджа был не такой человек, чтобы

упустить хотя бы паю. Он окликнул меня и сказал:

— Ладно, давайте сюда свою паю. Я не хочу уподобляться вам. Ведь если я не

возьму паю, вам придется плохо.

Я молча отдал монету и со вздохом удалился.

С тех пор я еще дважды побывал в Каши Вишванатх, но уже после того как

мне, к моему огорчению, присвоили титул махатмы, когда происшествия, подобные упомянутому, стали уже невозможны. Люди, жаждавшие обладать моим

даршаном, не разрешали мне иметь даршан храма. Беды махатм известны только

махатмам. А грязь и шум оставались прежними.

Если кто-нибудь усомнится в бесконечном милосердии бога, пусть взглянет на

эти святые места. Сколько приходится терпеть богу йогов ханжества и

безверия, которые прикрываются его именем? Уже давно бог провозгласил: что

посеешь, то и пожнешь.

Закон кармы неумолим, и обойти его невозможно. Поэтому едва ли есть

необходимость во вмешательстве бога. Он установил закон и как бы устранился.

После посещения храма я решил навестить м-с Безант, которая только что

оправилась после болезни. Я послал ей свою визитную карточку. Она сразу же

вышла. Намереваясь лишь засвидетельствовать ей свое почтение, я сказал:

— Знаю, что вы чувствуете себя не очень хорошо, и хочу лишь

засвидетельствовать вам свое почтение. Очень благодарен, что вы были

настолько добры, что приняли меня несмотря на плохое самочувствие. Не буду

больше беспокоить вас.

После этого я ушел.

XXI. УСТРАИВАЮСЬ В БОМБЕЕ

Гокхале очень хотелось, чтобы я обосновался в Бомбее, работал там в

качестве адвоката и помогал ему в общественной деятельности. Общественная

деятельность в то время означала работу в Конгрессе, а основной задачей

организации, основанной при содействии Гокхале, было вести дела Конгресса.

Совет Гокхале пришелся мне по душе, но я не верил в свой успех на

адвокатском поприще. Слишком памятны мне были прошлые неудачи, и я все еще

как отраву не выносил лесть, к которой приходилось прибегать, чтобы получить

практику.

Поэтому начать я решил в Раджкоте. Кевалрам Мавджи Даве, мой давний

доброжелатель, уговоривший меня в свое время поехать в Англию, сразу

предложил мне три дела. Два из них были апелляциями юридическому помощнику

при политическом агенте в Катхиаваре, а третье — довольно серьезное дело —

подлежало рассмотрению в Джамнагаре. Когда я сказал Кевалраму Даве, что не

могу поручиться за успех дела он воскликнул:

— Не думайте о том, выиграете вы или проиграете. Делайте, что в ваших

силах, а я, разумеется, всегда помогу вам во всем.

Адвокатом противной стороны был ныне покойный Самарт. Я неплохо

подготовился. Нельзя сказать, чтобы я очень хорошо знал индийское право.

Просто Кевалрам Даве основательно меня проинструктировал. Еще до отъезда в

Южную Африку я слышал от друзей, что Фирузшах Мехта прекрасно разбирается в

теории судебных доказательств и в этом секрет его успеха. Я помнил об этом и

во время путешествия по морю тщательно изучил индийские законы о судебных

доказательствах и комментарии к ним. Кроме того, мне пригодился адвокатский

опыт, приобретенный в Южной Африке.

Дело я выиграл, и это придало мне некоторую уверенность в себе. В

отношении апелляционных жалоб я страха не испытывал, и эти два дела также

завершились успешно. Все это вселило в меня надежду, что, может быть, и в

Бомбее я не потерплю неудачу.

Но прежде чем изложить обстоятельства, окончательно побудившие меня

переехать в Бомбей, расскажу об одном случае, свидетельствующем о

легкомыслии и невежестве английских чиновников. Суд юридического помощника

постоянно переезжал с места на место, а вакилы и их клиенты должны были

повсюду следовать за ним. Каждый раз, когда вакилам надо было выезжать, они

брали за услуги дороже, а поэтому клиенты, естественно, несли двойные

расходы. Но эти неудобства мало беспокоили судью.

Апелляционная жалоба по одному из дел, которое я вел, должна была

слушаться в Веравале, где свирепствовала чума. Помнится, в этом местечке с

населением в пять тысяч пятьсот человек отмечалось по пятидесяти заболеваний

в день. Местечко фактически опустело, и я поселился недалеко от города в

покинутом дхармашала. Но где должны были искать себе пристанище клиенты?

Если они были бедны, им оставалось только положиться на милость божию.

Приятель, который тоже вел дела в суде, телеграфировал мне, чтобы я подал

заявление о переносе суда в другое место, мотивируя свою просьбу тем, что в

Веравале чума.

— Вы боитесь? — спросил сахиб, когда я подавал заявление.

— Дело совсем не в этом, — ответил я. — Сам-то я, пожалуй, устроюсь, но

что делать клиентам?

— Чума прочно обосновалась в Индии, — заявил сахиб. — Чего же бояться ее?

А климат в Веравале хороший. (Сахиб жил далеко от города в роскошной

палатке, раскинутой на морском берегу.) Люди, разумеется, должны научиться

жить на открытом воздухе.

Возражать против подобных рассуждений было бесполезно. Сахиб все же отдал

распоряжение ширастедару:

— Запишите, что сказал м-р Ганди, и если это действительно неудобно для

вакилов и клиентов, сообщите мне.

Сахиб честно делал так, как считал правильным. Откуда ему было знать о

страданиях бедной Индии? Разве он мог понять нужды, нравы, взгляды и обычаи

народа? И как мог он, привыкший оценивать вещи в золотых соверенах, начать

считать на медяки? Подобно тому как слон бессилен мыслить по-муравьиному, несмотря на самые лучшие намерения, так и англичанин бессилен мыслить

понятиями индийцев, а следовательно, и устанавливать законы для них.

Но возвращаюсь к своему повествованию. Несмотря на успехи, я подумывал о

том, чтобы остаться в Раджкоте еще на некоторое время. Вдруг в один

прекрасный день ко мне явился Кевалрам Даве и сказал:

— Ганди, мы не потерпим, чтобы вы прозябали здесь. Вы должны обосноваться

в Бомбее.

— Но кто найдет мне там работу? — спросил я. — Будете ли вы помогать мне?

— Да, да, буду, — ответил он. — Изредка мы вас будем привозить сюда, но

уже как известного адвоката из Бомбея, а подготавливать дела вы будете в

Бомбее. Прославить или очернить адвоката зависит отчасти от нас, вакилов. Вы

показали себя с хорошей стороны в Джамнагаре и Веравале, поэтому я уже о вас

ничуть не беспокоюсь. Судьба предназначила вас для общественной

деятельности, и мы не позволим вам похоронить себя в Катхиаваре. Итак, скажите мне, когда вы переедете в Бомбей?

— Я жду денежный перевод из Наталя, — ответил я. — Как только получу, немедленно выеду.

Примерно через две недели я получил деньги и отправился в Бомбей. Там снял

помещение в бюро Пейна, Джилберта и Саяни. Получалось, что я обосновываюсь в

Бомбее.

XXII. ИСПЫТАНИЕ ВЕРЫ

Хотя я арендовал помещение в Форте и дом в Гиргауме, но бог не позволил

мне обосноваться там. Едва я переехал в новый дом, как мой второй сын

Манилал, который несколько лет назад уже перенес оспу в тяжелой форме, заболел брюшным тифом, сопровождавшимся воспалением легких, с бредом по

ночам.

Позвали доктора. Он сказал, что лекарства вряд ли помогут, но куриный

бульон и яйца будут полезны.

Манилалу минуло всего десять лет, поэтому нельзя было руководствоваться

его желаниями. Как его наставник, должен был решать я. Я объяснил доктору —

очень хорошему парсу, что мы все вегетарианцы и я не могу дать сыну ни

одного из этих блюд. Может быть, он посоветует что-нибудь другое?

— Жизнь вашего сына в опасности, — сказал добрый доктор. — Мы можем дать

ему молоко, разбавленное водой, но это недостаточно питательно. Как вам

известно, меня приглашают во многие индусские семьи и там не возражают

против того, что я прописываю. Думаю, что и вам не следует быть столь

суровым по отношению к сыну.

— Все, что вы говорите, совершенно верно, — сказал я. — Как доктор, вы не

можете поступить иначе, но на мне лежит огромная ответственность. Если бы

сын был взрослым, я, разумеется, спросил бы у него самого о его желаниях и

отнесся бы к ним с уважением. Но в данном случае я должен все обдумать сам и

решить за него. На мой взгляд, только в такие моменты вера человека

действительно подвергается испытанию. Я не знаю, правильно это или нет, но в

соответствии со своими религиозными убеждениями я считаю, что человек не

должен есть мясо, яйца и тому подобное. Следует ограничивать себя и в той

пище, которая поддерживает в нас жизнь. Даже ради самой жизни не должно

совершать определенных поступков. Религия в моем понимании не разрешает ни

мне, ни моим близким есть мясо и яйца даже при подобных обстоятельствах.

Поэтому я обязан пойти на риск, о котором вы говорите. Но прошу вас об

одном. Поскольку я не могу воспользоваться вашими советами, предлагаю

попробовать водолечение. Я знаю, как его применять, но не знаю, как следить

за пульсом и дыханием. Если вы время от времени будете