выслушивать моего

сына и сообщать мне о его состоянии, буду вам благодарен.

Доктор понял меня и согласился удовлетворить мою просьбу. Хотя Манилал не

мог еще самостоятельно сделать выбор, я рассказал ему о разговоре с доктором

и спросил, каково его мнение.

— Попробуйте свое водолечение, — сказал он. — Я не хочу ни куриного

бульона, ни яиц.

Это обрадовало меня, хотя я понимал, что если бы ему дать одно из этих

блюд, он, вероятно, съел бы его.

Мне было известно лечение по методу Куне, и я испробовал его. Кроме того, я знал, что пост также очень полезен в подобных случаях. Применяя метод

Куне, я сажал Манилала в воду до пояса и держал в ванне не более трех минут.

Затем в течение трех дней давал ему только апельсиновый сок, разбавленный

водой.

Но температура не спадала и доходила до 38°. По ночам Манилал бредил. Я

начал беспокоиться. Что скажут обо мне? Что подумает старший брат? Не

позвать ли другого доктора? Почему бы не воспользоваться услугами

аюрведического врача? Какое право имеют родители распространять свои причуды

на детей?

Подобные мысли не давали мне покоя. Потом начался обратный процесс. Богу, разумеется, приятно видеть, что я лечу сына тем же способом, каким лечился

бы сам. Я верил в водолечение и не очень доверял аллопатам. Доктора не могут

гарантировать выздоровление. В лучшем случае они могут экспериментировать.

Нить жизни находилась в руках бога. Почему же не вверить эту жизнь ему и во

имя его не продолжать лечение, которое я считал правильным?

Противоречивые мысли измучили меня. Наступила ночь. Я лежал рядом с

Манилалом на его постели. Решив завернуть его в мокрую простыню, я встал, намочил простыню, выжал и обернул ею Манилала, оставив только голову, а

затем накрыл его двумя одеялами. На голову положил мокрое полотенце. Все

тело его горело, как раскаленное железо, и было абсолютно сухим. Он совсем

не потел.

Усталый и удрученный, вверив Манилала заботам матери, я вышел пройтись до

Чаупати, чтобы немного освежиться. Было около десяти часов. Прохожих было

мало. Погруженный в свои мысли, я почти не видел их и лишь повторял про

себя:

— Моя честь в твоих руках, о господи, в этот час испытания.

Я повторял Раманаму. Спустя некоторое время я вернулся с бьющимся сердцем.

Не успел я войти в комнату, как услышал голос Манилала:

— Ты возвратился, бапу?

— Да, дорогой.

— Пожалуйста, разверни меня. Я весь горю.

— Ты вспотел, мой мальчик?

— Я весь мокрый. Пожалуйста, разверни меня.

Я положил руку ему на лоб. Он был покрыт каплями пота. Температура

спадала. Я возблагодарил господа.

— Манилал, теперь твоя лихорадка обязательно пройдет. Надо еще немного

пропотеть, а потом я разверну тебя.

— Умоляю, не надо. Вынь меня из этой печки. Потом, если хочешь, заверни

меня снова.

Стараясь отвлечь его, я продержал его укутанным еще несколько минут. Пот

струился с его лба. Я развернул его и насухо обтер. Отец и сын уснули в

одной постели.

Мы спали как убитые. На следующее утро Манилала уже не так сильно

лихорадило. Сорок дней я держал его на разбавленном молоке и фруктовых

соках. Но теперь я уже не боялся за него. Это была затяжная форма лихорадки, но с того момента мы уже могли направлять ход болезни.

Сейчас Манилал самый крепкий из моих сыновей. Чему обязан он

выздоровлением: милости ли бога, водолечению или заботливому уходу и строгой

диете? Пусть каждый решит в соответствии со своей верой. Я же был уверен, что бог спас мою честь, и эту уверенность сохраняю и по сей день.

XXIII. СНОВА В ЮЖНУЮ АФРИКУ

Манилал выздоравливал, но я убедился, что в доме в Гиргауме жить очень

неудобно. Там было сыро и темно. Посоветовавшись с Шри Ревашанкаром

Джагдживаном, я решил снять хорошее бунгало в пригороде Бомбея. Я занялся

поисками в Бандре и Санта Крусе. Но в Бандре была бойня, и поэтому мы не

захотели там поселиться. Гхоткопар и его окрестности были слишком далеко от

моря. В конце концов мы остановились на красивом бунгало в Санта Крусе и

сняли его, так как с точки зрения санитарии оно было лучшим из того, что мы

видели.

Я купил сезонный билет в первом классе от Санта Круса до Черчгейта и

радовался, оказываясь подчас единственным пассажиром первого класса в своем

купе. Очень часто я ходил в Бандру, чтобы сесть там на скорый поезд, шедший

прямо в Черчгейт.

Адвокатская практика в Бомбее шла успешнее, чем я ожидал. Клиенты из Южной

Африки часто поручали мне разные дела, и этого было достаточно, чтобы

обеспечить существование.

Получить дело в Верховном суде мне все еще не удавалось, но я

присутствовал на инсценировках судебного процесса, которые устраивались в те

времена, хотя никогда не решался принять в них участие. Вспоминаю, что

видную роль всегда играл Джамиатрам Нанабхай. Подобно другим

адвокатам-новичкам, я слушал дела в Верховном суде скорее ради того, чтобы

насладиться легким бризом с моря, чем заботясь о расширении знаний. Я

заметил, что не я один так поступаю — это было модно и никто этого не

стыдился.

Я начал посещать библиотеку Верховного суда, завязывал новые знакомства и

чувствовал, что скоро получу работу в Верховном суде.

С одной стороны, я в некотором роде уже освоился со своей профессией, с

другой стороны, Гокхале не переставал следить за мной и строил собственные

планы на мой счет. Два-три раза в неделю он навещал меня в моей конторе, часто с кем-нибудь из друзей, которых хотел со мной познакомить, и

рассказывал о своих методах работы.

Но, можно сказать, бог ни разу не дал осуществиться моим планам и всегда

направлял мою жизнь по своей воле.

Как раз тогда, когда я, казалось, начал устраиваться так, как хотел, я

неожиданно получил из Южной Африки телеграмму следующего содержания:

«Ожидается приезд Чемберлена. Пожалуйста, возвращайтесь немедленно». Я

вспомнил о своем обещании и сообщил, что выеду, как только мне будут высланы

деньги. Вскоре я получил ответ, отказался от аренды конторы и выехал в Южную

Африку.

Я думал, что пробуду в Южной Африке не больше года, поэтому оставил жену и

детей в арендованном мною бунгало. В то время я считал, что способные юноши, которые не смогли найти себе применения в родной стране, должны эмигрировать

в другие страны. Поэтому я взял с собой четыре — пять юношей; одним из них

был Маганлал Ганди.

Семья Ганди была большой. Она и теперь большая. Я решил найти всех, кто

хотел идти нехожеными тропами и стремился выехать за границу. Моему отцу

удавалось устроить кое-кого из них на государственную службу. Я же задался

целью освободить их от этих чар. Я не мог и не собирался давать им другую

работу, а лишь хотел, чтобы они приобрели веру в свои силы.

Я старался убедить этих юношей сообразовать свои идеалы с моими. Самого

большого успеха я добился, наставляя Маганлала Ганди. Но об этом расскажу

позже.

Разлука с женой и детьми, нарушение налаженной жизни и переход от

определенности к неопределенности — все это некоторое время мучило меня, но

я приучил себя к неопределенности в жизни. Не следует ожидать чего-то

определенного в этом мире, где все, кроме бога, который есть истина, неопределенно. Все, что появляется и происходит с нами и вокруг нас, неопределенно, преходяще. Но есть высшее существо, сокрытое под видом

определенности, и блажен тот, кто сможет уловить проблеск этой

определенности и проникнуться ею. Поиски этой истины являются summun bonum (*) жизни.

(* Высшее благо (латин.). *)

В Дурбан я прибыл вовремя. Работа уже ожидала меня, так как день приема

депутации Чемберленом был назначен заранее. Мне предстояло составить петицию

для вручения ему и сопровождать депутацию.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

I. ТЩЕТНЫЕ УСИЛИЯ

М-ру Чемберлену удалось получить от Южной Африки подарок в 35 миллионов

фунтов стерлингов и завоевать сердца англичан и буров. Поэтому он оказал

холодный прием индийской депутации.

— Вы знаете, — сказал он, — что имперское правительство не обладает

большой властью в самоуправляющихся колониях, но ваши жалобы кажутся нам

обоснованными, и я сделаю все, что смогу. Однако вы и сами должны стараться

ладить с европейцами, если хотите жить среди них.

На членов депутации этот ответ произвел удручающее впечатление. Я тоже был

разочарован и понял, что нам следует начинать все de novo (*). Я разъяснил

создавшееся положение своим коллегам.

(* Снова, сначала (латин.). *)

По существу ответ м-ра Чемберлена был правильным. И хорошо, что он

высказал нам все это напрямик. Он довольно вежливо напомнил нам о праве

сильного, который всегда прав, иначе говоря, о праве владеющего мечом.

Но у нас меча не было. И едва ли нашим измотанным нервам и мускулам можно

было нанести еще раны мечом.

М-р Чемберлен пробыл в Южной Африке очень недолго. И если учесть, что от

Сринагара до мыса Коморин 1900 миль, а от Дурбана до Кейптауна не меньше

1100, то ему надо было преодолевать эти огромные расстояния с ураганной

скоростью.

Из Наталя он спешил в Трансвааль. Я должен был подготовить записку о

положении индийцев и вручить ему. Но как добраться до Претории? Проживавшие

там мои соплеменники не могли выхлопотать мне разрешение для срочного выезда

туда. Война превратила Трансвааль в унылую пустыню. Невозможно было достать

ни продовольствия, ни одежды. Магазины были пусты или заколочены, и

требовалось время, чтобы вновь наполнить их товарами и возобновить торговлю.

Ждали улучшения продовольственного положения, а пока даже беженцам не

разрешали возвращаться домой. Поэтому каждому трансваальцу необходимо было

выхлопотать себе пропуск. Получить пропуск легко мог только европеец, а

индийцу это было крайне затруднительно.

Во время войны в Южную Африку приехало много чиновников и военных из Индии

и с Цейлона, и британские власти считали своим долгом в первую очередь

обеспечить тех из них, кто предполагал остаться в Южной Африке.

Правительству все равно приходилось назначать новых чиновников, а эти

опытные люди оказались весьма кстати. Благодаря изобретательности некоторых

чиновников было создано новое ведомство. В этом проявилась их находчивость.

Для негров уже существовало особое ведомство. Почему бы в таком случае не

организовать нечто подобное и для азиатов? Аргументация казалась вполне

убедительной. Когда я прибыл в Трансвааль, такое ведомство было уже создано

и постепенно протягивало все дальше свои щупальца. Чиновники, выдававшие

пропуска возвращавшимся беженцам, могли выдавать их всем, но разве мыслимо

это было сделать для азиатов без вмешательства нового ведомства? Чиновники

рассуждали так: если выдавать пропуска по рекомендации ведомства, то их

собственные заботы и ответственность уменьшатся. Такова была их

аргументация. Дело же заключалось в том, что новое ведомство для оправдания

своего существования нуждалось в работе, а его сотрудники — в деньгах. Если

бы работы не было, ведомство бы сочли ненужным и упразднили. Поэтому его

чиновники и придумывали, чем бы заняться.

Индийцы должны были обращаться в это ведомство. Ответа они удостаивались

лишь спустя много дней. Желавших вернуться в Трансвааль оказалось много, и

сразу же образовалась целая армия посредников, которые вместе с чиновниками

грабили бедных индийцев. Мне сказали, что нельзя получить пропуск без

протекции, а в некоторых случаях, даже и имея протекцию, надо было давать

взятку до 100 фунтов стерлингов. Казалось, таким образом, все пути для меня

были отрезаны. Я отправился к своему старому приятелю, старшему полицейскому

офицеру в Дурбане, и сказал ему:

— Пожалуйста, представьте меня чиновнику, выдающему пропуска, и помогите

получить пропуск. Как вы знаете, прежде я