готова была ухаживать за больными, но мы

редко позволяли ей прикасаться к ним из боязни, что она заразится.

Мы получили предписание как можно чаще давать больным коньяк. Сиделка

советовала и нам в целях профилактики пить его, как это делала она сама. Но

никто из нас даже не притронулся к нему. Я не верил в его благотворное

действие и на больных. С разрешения д-ра Годфри я перевел трех больных, которые согласились обходиться без коньяка, на лечение, заключавшееся в

прикладывании компрессов из влажной земли к голове и груди. Двое из них были

спасены. Остальные двадцать умерли.

Тем временем муниципалитет принимал все новые меры. Милях в семи от

Иоганнесбурга находился лазарет для инфекционных больных. Двоих выживших

больных перевели в палатки недалеко от лазарета, и было решено отправлять

туда всех вновь заболевших. Итак, мы освободились от своих обязанностей.

Через несколько дней мы узнали, что добрая сиделка заразилась чумой и

тотчас же скончалась. Нельзя объяснить, почему спаслись те двое из больных и

как не заразились мы, но этот опыт укрепил мою веру в эффективность лечения

землей и усилил неверие в коньяк, хотя бы и применяемый как лекарство. Я

понимаю, что для такой убежденности нет достаточных оснований, но до сих пор

не могу освободиться от впечатления, которое у меня тогда сложилось, и

поэтому счел необходимым упомянуть о нем и здесь.

Как только вспыхнула чума, я выступил в печати с резким письмом, в котором

обвинял муниципалитет в пренебрежении к элементарным нуждам поселка, перешедшего в его владение, и возлагал на муниципалитет всю ответственность

за вспышку чумы. Письмо это послужило поводом для знакомства с Генри

Полаком. Этому же своему письму я отчасти обязан и дружбой с ныне покойным

преподобным Джозефом Доуком.

Я уже говорил, что обычно питался в вегетарианском ресторане. Там я

познакомился с Альбертом Уэстом. Обычно мы каждый вечер встречались в

ресторане, вместе оттуда уходили и совершали послеобеденную прогулку. Уэст

был компаньоном небольшого издательского предприятия. Он прочел в газете мое

письмо о причинах вспышки чумы и, не найдя меня в ресторане, забеспокоился.

С тех пор как началась эпидемия чумы, мои товарищи по работе и я

значительно уменьшили свой рацион питания, так как я давно взял себе за

правило переходить на облегченное питание в период эпидемий. Поэтому в те

дни я вовсе не обедал, а второй завтрак заканчивал до прихода посетителей. Я

предупредил хозяина ресторана, с которым был хорошо знаком, что ухаживаю за

больными чумой и потому стараюсь по возможности избегать встреч с друзьями.

Не встречая меня в ресторане день-два, мистер Уэст явился ко мне домой

рано утром, как раз в тот момент, когда я выходил на прогулку. Увидев меня в

дверях, он сказал:

— Я не нашел вас в ресторане и не на шутку перепугался, подумал, не

случилось ли чего с вами. Поэтому и решил зайти к вам с утра, чтобы

наверняка застать дома. Я предоставляю себя в ваше распоряжение и готов

помочь вам ухаживать за больными. Вы знаете, что у меня нет семьи.

Я выразил ему свою признательность и не раздумывая ответил:

— Я не возьму вас ухаживать за больными. Если новых заболеваний не будет, мы освободимся через день — два. Но у меня есть к вам другая просьба.

— Какая именно?

— Не могли бы вы взять на свое попечение «Индиан опиньон» в Дурбане? М-р

Маданджит, по-видимому, задержится здесь, а кто-нибудь должен быть в

Дурбане. Если бы вы могли туда поехать, я бы почувствовал себя на этот счет

спокойным.

— Вы знаете, что у меня есть дела по издательству. Весьма вероятно, что я

смогу поехать, но позвольте мне дать окончательный ответ только вечером. Мы

поговорим об этом во время вечерней прогулки.

Он согласился на поездку. Вопрос о вознаграждении его не интересовал, поскольку он руководствовался не денежными соображениями. Но все же мы

договорились о вознаграждении в 10 фунтов стерлингов в месяц, не считая его

участия в прибыли, если таковая окажется. На следующий день м-р Уэст выехал

в Дурбан вечерним почтовым поездом, поручив мне вести его дела в

Иоганнесбурге. С того дня и до самого моего отъезда из Южной Африки он делил

со мной все радости и горести.

М-р Уэст происходил из семьи английского крестьянина в Лоуте

(Линкольншир). Он получил обычное школьное образование, но многое ему дала

школа жизни, а также самообразование. Я всегда знал его как честного, трудолюбивого, богобоязненного и гуманного человека.

Подробнее читатель узнает о нем и его семье в следующих главах.

XVII. ПОСЕЛОК ПРЕДАН ОГНЮ

Мои товарищи по работе и я освободились от ухода за больными, но

оставалось еще много дел, связанных с последствиями чумы.

Как я уже упоминал, муниципалитет пренебрежительно относился к нуждам

поселка, однако, когда вопрос касался здоровья белых граждан, он был начеку: давал крупные суммы на охрану их здоровья и теперь деньгами «заливал», как

водой, очаги чумы. Несмотря на многочисленные грехи муниципалитета в

отношении индийцев, на которые я всегда указывал, я не мог не восторгаться

его заботами о белых гражданах и старался, как мог, помочь ему в этой его

похвальной деятельности. Думаю, что, если бы я отказался помочь

муниципалитету, его деятельность была бы значительно осложнена и он

наверняка прибегнул бы к крайним мерам вплоть до вооруженной силы.

Но этого удалось избежать. Муниципальные власти остались довольны

индийцами, так как это значительно облегчило борьбу с чумой. Я использовал

все свое влияние на индийцев, чтобы заставить их подчиниться требованиям

муниципалитета. Выполнять его требования было нелегко, но не могу

припомнить, чтобы хоть один человек не последовал моему совету.

Поселок строго охранялся. Входить в него и выходить без специального

разрешения воспрещалось. Я и мои помощники получили постоянные пропуска.

Решено было выселить всех жителей из поселка и разместить их на три недели в

палатках в открытой местности, милях в тринадцати от Иоганнесбурга, а сам

поселок сжечь. Чтобы устроить всех этих людей в палатках, обеспечить их

продовольствием и необходимыми предметами обихода, требовался некоторый

срок, и на это время нужна была охрана.

Люди были страшно напуганы, но мое постоянное присутствие действовало на

них ободряюще. Многие бедняки по обыкновению зарывали свои скудные

сбережения в землю. Теперь же их предстояло выкопать. У индийцев не было

своего банка, они никого не знали. Я сделался их банкиром. Потоки денег

полились в мою контору. В тот критический момент я не мог установить, сколько мне причиталось за труды, но с работой кое-как удавалось

справляться. Я был хорошо знаком с управляющим банка, в котором лежали мои

собственные сбережения. Я предупредил его, что вынужден отдать ему на

хранение и эти деньги. У банка не было никакого желания принимать большое

количество медной и серебряной монеты. Кроме того, банковские служащие не

соглашались прикасаться к деньгам, поступившим из местности, зараженной

чумой. Но управляющий всеми силами старался помочь мне. Решено было перед

сдачей денег в банк их продезинфицировать. Насколько помню, всего было сдано

на хранение приблизительно 60 тысяч фунтов стерлингов. Тем, у кого было

денег побольше, я посоветовал внести их в качестве постоянных вкладов, и они

последовали моему совету. В результате некоторые привыкли помещать деньги в

банк.

Жители поселка специальным поездом были вывезены в Клипспрут-фарм близ

Иоганнесбурга; муниципалитет снабдил их продовольствием на общественный

счет. Палаточный город напоминал военный лагерь. Непривычные к лагерной

жизни, люди впали в уныние и с удивлением смотрели на происходившее вокруг.

Но с большими неудобствами столкнуться им не пришлось. Я обычно каждый день

приезжал к ним на велосипеде. Через сутки после переселения они забыли о

своих бедах, и жизнь потекла своим чередом. Приехав в лагерь, я нашел его

обитателей поющими песни и веселящимися. Трехнедельное пребывание на свежем

воздухе оказалось весьма благотворным.

Насколько помню, поселок был предан огню на другой же день после

эвакуации. Муниципалитет не обнаружил склонности хоть что-нибудь уберечь от

огня. Примерно в то же время и по тем же соображениям муниципалитет сжег

принадлежавшие ему деревянные постройки на рынке, потерпев убытку примерно в

10 тысяч фунтов стерлингов. Поводом к такому решительному шагу послужило то, что на рынке были обнаружены дохлые крысы.

Муниципалитет понес большие убытки, но дальнейшее распространение чумы

было приостановлено, и город вздохнул свободнее.

XVIII. МАГИЧЕСКИЕ ЧАРЫ ОДНОЙ КНИГИ

События, связанные с чумой, усилили мое влияние среди бедных индийцев и

усложнили мою деятельность, увеличив ответственность. Некоторые новые

знакомства с европейцами приобрели столь дружественный характер, что

значительно увеличили мои моральные обязательства.

С м-ром Полаком я познакомился точно так же, как и с м-ром Уэстом, в

вегетарианском ресторане. Однажды вечером какой-то молодой человек, обедавший за столиком неподалеку от меня, прислал мне свою визитную

карточку, выражая тем самым желание познакомиться. Я пригласил его за свой

столик, и он пересел ко мне.

— Я помощник редактора журнала «Критик», — сказал он. — Когда я прочитал

ваше письмо в газете по поводу чумы, мне сильно захотелось познакомиться с

вами. Очень рад, что такая возможность представилась.

Мне понравилась искренность Полака. В тот же вечер мы узнали друг друга

еще ближе и обнаружили, что у нас почти одинаковые взгляды на важнейшие

жизненные проблемы. Он любил жить совсем просто. У него была изумительная

способность осуществлять на деле все то, до чего он доходил собственным

умом. Многие перемены, произведенные им в своей жизни, были и быстры и

радикальны.

«Индиан опиньон» требовала все больших расходов. Первое же сообщение от

м-ра Уэста было тревожным. Он писал: «Не думаю, чтобы предприятие принесло

вам ту прибыль, на какую вы рассчитываете. Боюсь, как бы не было убытка.

Счета в беспорядке. Необходимо взыскать большие суммы с должников, но нельзя

найти концы. Следует произвести тщательную ревизию. Но все это не должно

тревожить вас. Я приложу все усилия, чтобы восстановить порядок. Остаюсь

здесь независимо от того, будет прибыль или нет».

М-р Уэст вполне мог уехать, обнаружив, что прибыли не предвидится, и я не

мог бы осудить его за это. Действительно, он был вправе обвинить меня в том, что я охарактеризовал предприятие как прибыльное, не имея на то достаточных

оснований. Но он даже ни разу не пожаловался. Однако у меня создалось

впечатление, что в результате этого открытия м-р Уэст стал считать меня

чересчур доверчивым. Я просто принял на веру оценку, сделанную Маданджитом, не позаботившись о том, чтобы проверить ее, и сообщил м-ру Уэсту об

ожидаемой прибыли.

Теперь я знаю, что общественный деятель не должен делать заявлений, в

которых он не совсем уверен. Более того, почитатель истины должен соблюдать

величайшую осторожность. Позволить человеку поверить в нечто не проверенное

основательно — значит скомпрометировать истину. Мне больно признаться, что

несмотря на то, что я знаю все это, я еще не совсем поборол в себе

доверчивость. В этом виновато мое честолюбие, проявляющееся в том, что я

берусь за большее количество дел, чем могу выполнить. Это честолюбие часто

служило причиной беспокойства скорее для моих товарищей по работе, чем для

меня самого.

Получив письмо от м-ра Уэста, я выехал в Наталь. К этому времени мы с

м-ром Полаком стали уже друзьями. Он проводил меня на станцию и дал на

дорогу книгу, которая, по его словам, должна была непременно мне

понравиться. Это была книга Раскина «Последнему, что и первому».

Я не мог от нее оторваться. Она буквально захватила меня. Поезд от

Иоганнесбурга до Дурбана