я получил письмо от губернатора, в котором он
выражал особую благодарность санитарному отряду за его службу.
По прибытии в Феникс я повел страстные споры о брахмачарии с Чхаганлалом, Маганлалом, Уэстом и другими товарищами по работе. Они одобрили мою идею и
признали необходимым обет, хотя и представляли себе трудности этой задачи.
Некоторые из них мужественно решили дать обет, и, насколько мне известно, за
ними последовали другие.
Я дал клятву — соблюдать обет брахмачарии в течение всей жизни. Должен
признаться, что тогда я далеко не полностью представлял себе всю
величественность и необъятность задачи, которую взял на себя. И даже сегодня
мне порою приходится трудно. Но я все глубже осознаю важность обета. Жизнь
без брахмачарии представляется мне однообразной жизнью животного. По своей
природе животное не знает самоограничений. Человек является человеком
потому, что способен к самоограничению, и остается человеком лишь постольку, поскольку на практике осуществляет его. Если раньше восхваление брахмачарии
в наших религиозных книгах казалось мне нелепым, то теперь оно с каждым днем
все яснее представляется мне совершенно правильным и при этом основанным на
опыте.
Я понял, что брахмачария исполнена удивительной силы. Но она ни в коей
мере не дается легко и, конечно, касается не только плоти. Обет этот
начинается с физических ограничений, но ими не кончается. Совершенствование
в нем предупреждает даже появление нечистых мыслей. Истинный брахмачари даже
и не думает об удовлетворении плотского влечения, а если это ему все еще
свойственно, то ему надо многое познать.
Мне было очень трудно соблюдать даже физическую сторону брахмачарии.
Теперь я могу сказать, что за эту сторону я могу быть спокоен, но мне еще
надо достичь полного контроля над мыслями, что очень важно. И не потому, что
мне недостает силы воли, но для меня все еще загадка, откуда появляются
нежелательные мысли. Не сомневаюсь, что существует ключ, которым можно
запереть их, но этот ключ каждый должен подобрать для себя сам. Святые и
пророки учат нас своей жизнью, но они не оставили нам ни одного надежного
всеобъемлющего предписания. Ибо совершенство, или свобода от ошибок, исходит
только от милосердия, и поэтому ищущие бога оставили нам мантрас, такую как
«Рамаяна», освященную их собственным аскетизмом и отражающую их
непорочность. Невозможно добиться полного господства над мыслями, не
положившись всецело на милость божью. Этому учат все священные книги, и в
своем стремлении достигнуть совершенного состояния брахмачарии я постигаю
эту истину.
Немного расскажу я об этих стремлениях и борьбе в следующих главах. Эту
главу я закончу воспоминанием о том, как приступил к осуществлению этой
задачи. В порыве энтузиазма соблюдение брахмачарии оказалось довольно
легким. Первое, что я изменил в своем образе жизни, — это перестал спать с
женой в одной постели и искать с ней уединения.
Итак, брахмачария, которую я соблюдал волей-неволей начиная с 1900 года, была скреплена клятвой в середине 1906 года.
XXVI. РОЖДЕНИЕ САТЬЯГРАХИ
События в Иоганнесбурге приняли такой оборот, что превратили мое
самоочищение в подготовительную, так сказать, ступень к сатьяграхе. Теперь я
вижу, что все главные события моей жизни, достигшие высшей точки в обете
брахмачарии, исподволь готовили меня к этому движению. Сам принцип, именуемый теперь «сатьяграха», возник раньше, чем был изобретен этот термин.
Первое время я и сам не знал, что это такое. Для характеристики этого
принципа на языке гуджарати мы первоначально пользовались английским
выражением «пассивное сопротивление». Но однажды в разговоре с европейцами я
убедился, что термин «пассивное сопротивление» слишком узок, что под ним
подразумевается оружие слабого против сильного, нечто такое, что внушено
ненавистью и в конце концов может вылиться в насилие. Я решил предупредить
ложное истолкование и разъяснить подлинную природу индийского движения.
Разумеется, индийцы сами должны были изобрести новый термин для обозначения
своей борьбы.
Но, как я ни бился, все же не мог найти подходящий термин. Тогда я объявил
конкурс среди читателей «Индиан опиньон» на лучшее предложение в этом
смысле. Маганлал Ганди сочинил слово «сатаграха» (сат-истина, аграха-твердость) и получил премию. Стараясь сделать слово более понятным, я
изменил его на «сатьяграха», и этот термин на языке гуджарати стал с тех пор
обозначением нашей борьбы.
История сатьяграхи практически сводится к истории всей моей последующей
жизни в Южной Африке и в особенности моих поисков истины в период пребывания
на Африканском континенте. Основную часть этой истории я написал в тюрьме в
Йерваде и закончил ее после выхода на свободу. Она была опубликована в
журнале «Навадживан», а затем вышла отдельной книгой. Адвокат Валджи
Говинджи Десаи перевел ее на английский язык для журнала «Каррент сот». В
настоящее время я готовлю издание английского перевода отдельной книгой, и, прочитав ее, каждый сможет ознакомиться с моими наиболее важными исканиями в
Южной Африке. Я рекомендую читателям, которые еще не видели этой книги, внимательно прочесть мою историю сатьяграхи в Южной Африке. Не стану
повторять здесь того, что написано мною в этой книге, а в следующих главах
коснусь лишь некоторых событий своей личной жизни в Южной Африке, которые в
истории сатьяграхи затронуты не были. Затем постараюсь дать читателю
представление о своих исканиях в Индии. Тем, кто хотел бы установить строгую
хронологическую последовательность моих исканий, полезно было бы иметь под
рукой мою историю сатьяграхи в Южной Африке.
XXVII. ДАЛЬНЕЙШИЕ ОПЫТЫ В ОБЛАСТИ ПИТАНИЯ
Я равно жаждал соблюдать брахмачарию в мыслях, словах и поступках и
посвящать максимум времени сатьяграхе. Добиться этого я мог лишь путем
самоочищения. Поэтому я начал вносить новые изменения в свою жизнь и ввел
более строгие ограничения в отношении питания. Прежде, меняя образ жизни, я
руководствовался преимущественно соображениями гигиеническими, теперь же в
основу моих новых опытов легли религиозные соображения.
Посты и воздержание в пище стали играть более существенную роль в моей
жизни. Человеческим страстям обычно сопутствует склонность к приятным
вкусовым ощущениям. Так было и со мной. Я встретился с большими трудностями
в попытках обуздать свою страсть и чревоугодие и даже теперь не могу
похвастаться, что всецело обуздал эти пороки. Я считал себя обжорой. То, что
друзьям казалось воздержанием, мне самому представлялось в ином свете. Если
бы мне не удалось развить в себе воздержание в той мере, какой я достиг, я
бы опустился ниже животных и был бы давно обречен. Поскольку же я ясно
осознал свои недостатки, я приложил большие усилия к тому, чтобы
освободиться от них, и благодаря этим стараниям подчинил себе свое тело и
смог в течение всех этих лет вести выпавшую на мою долю работу.
Сознание своей слабости и неожиданная встреча с людьми, проникнутыми
такими же мыслями, привели к тому, что я стал питаться исключительно
фруктами, поститься в день экадаши, соблюдать джанмаштами и тому подобные
праздники.
Я начал с фруктовой диеты, однако с точки зрения воздержания не видел
большой разницы между фруктовой и мучной пищей. Я заметил, что и в первом, и
во втором случае возможно одинаковое потворство чревоугодию. Поэтому я
придавал большое значение посту по праздникам и одноразовому приему пищи в
эти дни и с радостью использовал для проведения поста любой повод для
покаяния и т. п.
Но я также увидел, что поскольку теперь тело истощается гораздо больше, то
и пища доставляет большее наслаждение, а аппетит разыгрывается сильнее. Мне
пришло в голову, что пост может стать столь же могущественным оружием для
потакания своим желаниям, как и для ограничения их. В качестве
доказательства такого поразительного факта могу сослаться на многочисленные
опыты, проведенные впоследствии мною и моими друзьями. Я хотел
усовершенствовать и дисциплинировать свое тело, но, поскольку главная цель
теперь состояла в том, чтобы добиться воздержания и победить чревоугодие, я
выбирал сначала одну пищу, потом другую, уменьшая в то же время ее порции.
Но чувство удовольствия от еды не оставляло меня. Когда я отказывался от
одной пищи, которая мне нравилась, и употреблял другую, то эта последняя
доставляла мне новое и гораздо большее удовольствие.
Со мной проводили подобные опыты еще несколько человек, и прежде всего
Герман Калленбах. В истории сатьяграхи в Южной Африке я уже писал о нем и не
буду повторяться. М-р Калленбах всегда постился или менял пищу вместе со
мной. Я жил в его доме, когда сатьяграха была в разгаре. Мы обсуждали с ним
изменения в пище, и новая пища доставляла нам гораздо большее удовольствие, чем прежняя. Подобные разговоры в те дни были приятны и не казались
неуместными. Однако опыт научил меня, что не следует много говорить о
вкусовых ощущениях. Есть надо не для того, чтобы усладить вкус, а для
поддержания необходимых жизненных функций организма. Когда какой-либо из
органов чувств поддерживает тело, а через него и душу, то исчезает
специфическое чувство удовольствия и тогда только он начинает
функционировать так, как предначертано природой.
Для достижения такого слияния с природой никаких опытов недостаточно и
никакая жертва не будет чрезмерной. Но, к сожалению, в наши дни сильно
противоположное течение. Нам не стыдно приносить в жертву множество чужих
жизней, украшая наше бренное тело и стараясь продлить его существование на
несколько мимолетных мгновений, а в результате мы убиваем самих себя — свое
тело и свою душу. Стараясь вылечиться от одной застарелой болезни, мы
порождаем сотни других; стремясь насладиться чувственными удовольствиями, мы
в конце концов теряем даже самую способность к наслаждению. Все это
происходит на наших глазах, но нет более слепого, чем тот, кто не желает
После того как я рассказал о цели своих опытов в области питания и изложил
ход мыслей, которые привели меня к этим опытам, я намерен описать их более
подробно.
XXVIII. МУЖЕСТВО КАСТУРБАЙ
Трижды в своей жизни моя жена была на пороге смерти от тяжелой болезни.
Своим выздоровлением каждый раз она была обязана домашним средствам. В дни
ее первой болезни сатьяграха только что началась или должна была начаться. У
жены случались частые кровотечения. Врач, бывший нашим другом, посоветовал
лечь на операцию, на что жена согласилась после некоторых колебаний. Она
была страшно истощена, и операцию пришлось делать без хлороформа. Операция
прошла благополучно, но была весьма мучительной. Однако Кастурбай вынесла ее
с изумительным мужеством. Доктор и его жена ухаживали за ней с
исключительной заботливостью. Это происходило в Дурбане. Доктор отпустил
меня в Иоганнесбург и сказал, чтобы я не беспокоился о больной.
Однако через несколько дней я получил письмо, что жене хуже, что она очень
слаба, не может даже сидеть в постели и однажды впала в беспамятство. Доктор
знал, что не имеет права без моего разрешения дать ей вина или мяса. Поэтому
он телефонировал мне в Иоганнесбург, прося позволения кормить ее мясным
бульоном. Я ответил, что не могу разрешить этого, но, если она сама в
состоянии выражать свои желания, надо спросить ее, и она вольна поступать, как хочет.
— Я, — возразил доктор, — отказываюсь спрашивать мнение больной по этому
вопросу. Вы должны приехать. Если вы мне не дадите полной свободы назначать
больной питание, я снимаю с себя ответственность за жизнь вашей жены.
В тот же день я выехал поездом в Дурбан. Встретив меня, доктор спокойно
сказал:
— Еще до того как я позвонил вам по телефону, я дал мясного бульона м-с
Ганди.
— Доктор, я считаю это обманом, — ответил я.
— При чем здесь обман, если речь идет о назначении лекарства или диеты
больному. Мы, врачи, считаем правильным обманывать больных или их
родственников, если можем тем самым спасти больного,
