— решительно отвечал
Я был огорчен до глубины души, но сохранил спокойствие. Доктор был хороший
человек и мой личный друг. Я считал себя в долгу перед ним и его женой, но
не желал подчиняться его врачебной этике.
— Доктор, скажите, что вы теперь намерены делать? Я никогда не позволю, чтобы моей жене давали мясную пищу, даже если бы отказ от нее означал
смерть. Я разрешу это, только если она сама согласится на это.
— Мне нет дела до вашей философии, — сказал доктор. — Я говорю вам, что
раз вы поручаете жену мне, я должен быть свободным в выборе того, что ей
прописываю. Если вам это не нравится, то я, к сожалению, вынужден буду
просить вас взять ее от меня. Я не могу смотреть, как она будет умирать под
моей кровлей.
— Вы хотите сказать, что я должен тотчас взять жену?
— Разве я прошу вас забрать ее? Я хочу только одного — быть совершенно
свободным. Если вы предоставите мне свободу, моя жена и я будем делать все, что в наших силах, чтобы спасти вашу жену, а вы можете ехать обратно, не
тревожась за ее здоровье. Если же вы не уразумеете этой простой вещи, я
вынужден буду просить вас взять вашу жену из моего дома.
Кажется, один из моих сыновей был вместе со мной. Он был полностью
согласен со мной и сказал, что его матери не следует давать бульон. Затем я
поговорил с самой Кастурбай. Она была так слаба, что не следовало бы
спрашивать ее мнения. Но я считал своей тягостной обязанностью сделать это.
Я рассказал ей, что произошло между доктором и мною.
Она решительно ответила:
— Я не буду есть мясной бульон. В этом мире редко удается родиться в виде
человеческого существа, и я предпочитаю умереть на твоих руках, чем
осквернить свое тело подобной мерзостью.
Я старался уговорить ее, сказав, что она не обязана следовать по моему
пути, и указал ей, как на пример, на наших индусских друзей и знакомых, со
спокойной совестью употреблявших мясо и вино как врачебные средства. Но она
была непреклонна.
— Нет, — сказала она, — пожалуйста, забери меня отсюда.
Я был в восторге. Не без некоторого душевного волнения решился я увезти
Кастурбай и уведомил доктора о ее решении. Он в бешенстве воскликнул:
— Какой же черствый вы человек! Как вам не стыдно было говорить ей об этом
в ее теперешнем положении. Уверяю вас, ваша жена сейчас не в таком
состоянии, чтобы ее можно было взять отсюда. Она не вынесет даже самой
легкой тряски. Она может умереть по дороге. Но если вы все-таки настаиваете, дело ваше. Если вы не согласны давать ей мясной бульон, я не рискну ни
Итак, мы решили тронуться в путь немедленно. Моросил дождь, а до станции
было довольно далеко. От Дурбана до Феникса нужно было ехать поездом, откуда
до нашей колонии оставалось еще две с половиной мили. Я, конечно, сильно
рисковал, но уповал на бога. Я послал вперед в Феникс человека и предупредил
Уэста, чтобы он встретил нас на станции с гамаком, бутылками горячего молока
и горячей воды и шестью людьми, чтобы нести Кастурбай в гамаке. Чтобы
поспеть с ней к ближайшему поезду, я нанял рикшу, положил ее в коляску, и мы
двинулись в путь.
Кастурбай была в тяжелом состоянии, но в ободрении не нуждалась. Наоборот, она сама утешала меня, приговаривая:
— Ничего со мной не случится. Не волнуйся.
От нее остались кожа да кости, так как в течение многих дней она ничего не
ела. Станционная платформа была длинной, и требовалось пройти порядочное
расстояние до поезда. Рикша не имел туда доступа, поэтому я взял жену на
руки и донес до вагона. Из Феникса мы понесли ее в гамаке. В колонии она
постепенно стала набираться сил благодаря гидропатическому лечению.
Через два-три дня после нашего прибытия в Феникс к нам забрел свами. Узнав
о решительности и твердости, с которой мы отвергли совет врача, он пришел к
нам из чувства сострадания, чтобы убедить нас, что мы не правы. Насколько
помню, когда свами вошел к нам, в комнате были мои сыновья Манидал и Рамдас.
Свами стал разглагольствовать о том, что религия не запрещает есть мясо, и
ссылался на авторитеты из «Ману». Мне не понравилось, что он затеял этот
спор в присутствии жены, но из вежливости я терпел его. Мне были известны
эти строки «Манусмрити», но они не могли повлиять на мои убеждения. Я знал
также, что некоторые ученые рассматривали эти строки как позднейшие вставки, но даже если бы они и были подлинными, то это не имело в данном случае
никакого значения, так как мои взгляды относительно вегетарианства не
зависели от религиозных текстов, а вера Кастурбай была непоколебимой.
Священные тексты были для нее книгами за семью печатями, но она строго
придерживалась традиционной религии своих праотцов. Дети разделяли веру
отца, и поэтому не приняли всерьез доказательств свами. Кастурбай решительно
вмешалась и прервала монолог свами.
— Свамиджи, — сказала она, — что бы вы ни говорили, я не хочу исцеляться
при помощи мясного бульона. Пожалуйста, не тревожьте меня больше. Если вам
угодно, можете обсуждать этот вопрос с мужем и детьми. А я уже приняла
решение.
XXIX. ДОМАШНЯЯ САТЬЯГРАХА
Впервые я попал в тюрьму в 1908 году. Я увидел, что некоторые предписания
для заключенных совпадают с правилами самоограничения, которые добровольно
соблюдает брахмачари. Таким, например, было предписание о том, чтобы
последний раз заключенные ели до захода солнца. Заключенным — и индийцам и
африканцам — не разрешалось пить чай и кофе. Они могли, если хотели, добавлять соль в приготовленную пищу, но не разрешалось ничего такого, что
бы услаждало их вкус. Когда я попросил тюремного врача дать мне карри и
разрешить солить пищу во время ее приготовления, он ответил:
— Вы здесь не за тем, чтобы услаждать свой вкус. Карри для здоровья не
обязательна, и нет никакой разницы, солите вы свою еду во время
приготовления или после.
В конце концов эти ограничения были отменены, хотя и не без борьбы, но оба
представляли собой полезные правила самовоздержания. Навязанные запрещения
редко достигают цели, но когда сам налагаешь их на себя, они несомненно
благотворны. Поэтому тотчас после освобождения из тюрьмы я стал приучать
себя не пить чай и ужинать до захода солнца. Сейчас соблюдение этих правил
не требует от меня никаких усилий.
Как-то раз случай побудил меня совершенно отказаться от соли, и я не
употреблял ее целых десять лет. В книгах по вегетарианству я прочел, что
соль не является необходимым компонентом пищи человека и даже наоборот: пища
без соли полезнее для здоровья. Я сделал отсюда вывод, что для брахмачари
будет только полезно не солить пищу. Я читал и понял на собственном опыте, что люди слабого здоровья не должны употреблять в пищу бобовых. Сам я их
очень любил.
Случилось, что Кастурбай после краткой передышки в результате операции
опять стала страдать кровотечениями. Болезнь была очень упорной. Водолечение
перестало помогать. Она не очень верила в мои методы, хотя и не противилась
им. Однако она и не думала искать помощи со стороны. Когда все мои средства
оказались напрасными, я предложил ей отказаться от соли и бобовых. Она не
соглашалась, как я ни уговаривал ее, подкрепляя свои слова ссылкой на
авторитеты. Кончилось тем, что она упрекнула меня, сказав, что даже я не
смог бы отказаться от этих продуктов, если бы мне посоветовали. Я был
опечален, но вместе с тем обрадовался тому, что могу доказать ей свою
любовь, и сказал:
— Ошибаешься. Если бы я был нездоров и врач посоветовал мне отказаться от
этой или какой-нибудь другой пищи, я бы сделал это без всякого колебания.
Так вот: хотя меня не побуждают к этому медицинские соображения, я
отказываюсь на год от соли и бобовых независимо от того, сделаешь ты то же
самое или нет.
Она была потрясена и воскликнула с глубокой скорбью:
— Умоляю, прости меня. Зная тебя, я не должна была вызывать тебя на это.
Обещаю отказаться от этих продуктов, но ради самого неба возьми свой обет
обратно. Это для меня слишком тяжело.
— Тебе будет полезно отказаться от этих продуктов, — сказал я. — Я ничуть
не сомневаюсь в том, что тебе станет лучше, когда ты это сделаешь. Что
касается меня, то я не могу пренебречь обетом, данным мною с полной
серьезностью. И наверно, это будет полезно и для меня, ибо всякое
воздержание, чем бы оно ни было вызвано, благотворно для человека. Поэтому
обо мне не беспокойся. Это будет для меня лишь испытанием, а для тебя
нравственной поддержкой в осуществлении твоего решения.
Она перестала настаивать.
— Ты слишком упрям. Ты никого не послушаешься, — сказала она и заплакала.
Мне захотелось поведать об этом случае, как о примере сатьяграхи и одном
из самых сладостных воспоминаний моей жизни.
После этого Кастурбай стала быстро поправляться. Что ей помогло: отказ от
соли и бобовых и другие изменения в питании, а может быть, мое строгое
наблюдение за точным выполнением других жизненных правил или же, наконец, душевный подъем, вызванный этим случаем, и в какой именно степени — сказать
не могу. Но она скоро выздоровела, кровотечения прекратились совершенно, а
репутация моя как знахаря еще более упрочилась.
Что касается меня, то я лишь выиграл от новых ограничений. Я никогда не
жалел о том, от чего отказывался. Прошел год, и я еще больше научился
владеть своими чувствами. Этот опыт способствовал развитию склонности к
самовоздержанию. Долгое время спустя, уже после возвращения в Индию, я
продолжал отказываться от этих продуктов. Только в Лондоне в 1914 году я
нарушил это свое правило. Но об этом случае и о том, как я вновь стал
употреблять соль и бобовые, расскажу в одной из последующих глав.
В Южной Африке я проверял питание без соли и без бобовых на многих своих
товарищах по работе, и результаты всегда были хорошие. С медицинской точки
зрения могут быть различные мнения относительно целесообразности такого
питания, но с моральной точки зрения у меня нет сомнений, что для
человеческой души полезно любое самоограничение. Питание ограничивающего
себя человека должно отличаться от питания человека, ищущего удовольствий, так же, как и его жизненный путь. Тот, кто стремится к брахмачарии, часто
наносит ущерб своей собственной цели, избирая путь приятной жизни.
XXX. К САМООГРАНИЧЕНИЮ
В предыдущей главе я рассказал, каким образом болезнь Кастурбай
способствовала проведению некоторых изменений в моем питании. В последующий
период я вновь менял свое питание с целью облегчить соблюдение обета
брахмачарии.
Первым из этих изменений был отказ от молока. От Райчандбхая я впервые
узнал, что употребление молока способствует развитию животной страсти. В
книгах по вегетарианству я нашел подтверждение этому, но до принятия обета
брахмачарии я не решался отказаться от молока. Я давно понял, что оно не
является необходимым продуктом для поддержания организма, но отказаться от
него было нелегко. В то время, когда мною все больше овладевало сознание
необходимости в интересах самоограничения не употреблять в пищу молока, я
случайно натолкнулся на книжку, изданную в Калькутте, в которой описывалось, как мучили коров и буйволов их
