хозяева. Эта книжка оказала на меня сильное

влияние. Я разговорился о ней с м-ром Калленбахом.

Хотя я уже рассказал о м-ре Калленбахе читателям своей книги по истории

сатьяграхи в Южной Африке и упоминал о нем в одной из предыдущих глав, думаю, что здесь необходимо кое-что добавить. Встретились мы совершенно

случайно. Он был другом м-ра Хана, который, открыв в нем нечто неземное, представил его мне.

Когда я познакомился с м-ром Калленбахом, то был поражен его

расточительностью и любовью к роскоши. С первой же нашей встречи он стал

задавать пытливые вопросы о религии. Между прочим, мы заговорили о

самоотречении Будды Гаутамы. Наше знакомство вскоре переросло в столь

близкие дружественные отношения, что мы даже мыслить стали одинаково, и он

был убежден, что должен осуществить в своей жизни те же преобразования, которые осуществил я.

Ко времени нашей встречи он тратил на себя 1200 рупий в месяц, не считая

квартирной платы, хотя жил один. Теперь он стал вести такой простой образ

жизни, что его расходы сократились до 120 рупий в месяц. После того как я

ликвидировал свое хозяйство и вышел из тюрьмы, мы поселились вместе. Мы вели

очень строгую жизнь.

Именно тогда и произошел наш разговор о молоке. М-р Калленбах сказал:

— Мы все время говорим о вредном воздействии молока. Почему бы нам не

отказаться от него? Без молока можно обойтись наверняка.

Я был приятно удивлен таким предложением и охотно принял его. Мы оба тогда

же поклялись отказаться от молока. Это произошло в 1912 году на ферме

Толстого.

Однако и это не вполне удовлетворило меня. Вскоре я решил жить

исключительно на фруктовой пище и есть по возможности самые дешевые фрукты.

Мы хотели жить так, как живут самые бедные люди.

Фруктовая пища оказалась очень удобной. С приготовлением пищи было

фактически покончено. Сырые земляные орехи, бананы, финики, лимоны и

оливковое масло составляли наше обычное меню.

Должен, однако, предостеречь тех, кто стремится стать брахмачари. Хотя я

выявил тесную связь между питанием и брахмачарией, очевидно, основное — это

душа. Постом нельзя очистить преисполненную грязных намерений душу.

Изменения в питании не окажут на нее никакого влияния. Похотливость в душе

нельзя искоренить иначе, как путем упорного самоанализа, посвящения себя

богу и, наконец, молитв. Однако между душой и телом существует тесная связь, и чувственная душа всегда жаждет лакомств и роскоши. Ограничения в пище и

пост необходимы, чтобы избавиться от этих склонностей. Вместо того чтобы

управлять чувствами, чувственная душа становится их рабом, поэтому тело

всегда нуждается в чистой, невозбуждающей пище и периодических постах.

Тот, кто пренебрегает ограничениями в пище и постами, так же глубоко

заблуждается, как и тот, кто полагается только на них. Мой опыт учит меня, что для того, чья душа стремится к самоограничению, пост и воздержание в

пище очень полезны. Без их помощи нельзя полностью освободить душу от

похотливости.

XXXI. ПОСТ

Примерно в то же время, когда я отказался от молока и мучного и перешел на

фруктовую пищу, я начал прибегать к посту как к средству самоограничения.

М-р Калленбах и здесь присоединился ко мне. Я и раньше время от времени

постился, но делал это исключительно ради здоровья. То, что пост необходим

для самоограничения, я узнал от одного своего приятеля.

Родившись в семье вишнуитов от матери, которая соблюдала всевозможные

трудные обеты, я еще в Индии соблюдал экадаши и другие посты, но делал это, лишь подражая матери и стараясь угодить родителям.

В то время я не понимал действенности поста и не верил в него. Но увидев, что мой приятель, о котором я упомянул выше, постится с пользой для себя, надеясь поддержать обет брахмачарии, я последовал его примеру и начал

соблюдать пост экадаши. Индусы, как правило, позволяют себе в дни поста

молоко и фрукты, но такой пост я соблюдал ежедневно. Поэтому, постясь, я

стал разрешать теперь себе только воду.

Случилось так, что, когда я приступил к этому опыту, индусский месяц

шраван совпал с мусульманским месяцем рамазаном. Семья Ганди обычно

соблюдала обеты не только вишнуитов, но шиваитов и посещала и вишнуитские и

шиваитские храмы. Некоторые члены семьи соблюдали прадоша на протяжении

всего месяца шраван. Я решил поступать так же.

Эти важные опыты проводились на ферме Толстого, где м-р Калленбах и я

проживали вместе с несколькими семьями участников сатьяграхи, включая

молодежь и детей. Для детей у нас была школа. Среди них было четверо или

пятеро мусульман. Я всегда помогал им соблюдать религиозные обряды и поощрял

их к этому. Я следил за тем, чтобы они ежедневно совершали свой намаз.

Мальчиков — христиан и парсов — я считал своим долгом также поощрять к

соблюдению ими религиозных обрядов.

Я убедил мальчиков в течение этого месяца соблюдать пост рамазана. Сам я

еще раньше решил соблюдать прадоша, но теперь предложил мальчикам — индусам, парсам и христианам следовать моему примеру. Я объяснил им, что всегда

полезно присоединиться к другим в любом акте самоотречения. Многие жители

фермы приветствовали мое предложение. Мальчики, индусы и парсы, не подражали

во всем мальчикам-мусульманам; в этом не было необходимости.

Мальчики-мусульмане должны были принимать пищу только после захода солнца, в

то время как другим не надо было соблюдать это правило, и они могли готовить

лакомства для своих друзей-мусульман и оказывать им различные услуги. Кроме

того, индусские и другие мальчики не обязаны были находиться вместе с

мусульманами во время их последнего приема пищи перед восходом солнца по

утрам; и, конечно, все, за исключением мусульман, позволяли себе пить воду.

В результате проведенных опытов все убедились в благодетельности поста, а

у мальчиков развилось прекрасное чувство esprit de corps (*).

(* Корпоративный дух (франц.). *)

Должен с благодарностью отметить, что на ферме Толстого вследствие

готовности уважать мои чувства все были вегетарианцами. Мусульманским

мальчикам пришлось отказаться от мясной пищи в течение рамазана, но никто из

них никогда не говорил мне об этом. Они с удовольствием ели вегетарианскую

пищу, а индусские мальчики часто готовили для них вегетарианские лакомства, соответственно нашему простому образу жизни на ферме.

Я намеренно отклонился от темы главы о посте, поскольку нигде в другом

месте не смог поделиться этими приятными воспоминаниями: таким путем я

косвенно описал присущую мне черту, а именно — я любил, когда мои товарищи

по работе присоединялись ко мне во всем, что казалось мне хорошим. Они не

были привычны к постам, но именно благодаря постам, прадоши и рамазану для

меня оказалось нетрудным вызвать у них интерес к посту как средству

самоограничения.

Таким естественным образом на ферме возникла атмосфера самоограничения.

Все жители фермы стали присоединяться к нам в соблюдении частичных или

полных постов, что, по моему убеждению, пошло им только на пользу. Я не могу

определенно сказать, насколько глубоко затронуло их душу такое самоотречение

и насколько оно помогло им подчинить себе плоть. Что же касается меня, то я

убежден, что в результате всего этого я много выиграл как физически, так и

морально. Однако из этого вовсе не следует, что пост и тому подобное

умерщвление плоти обязательно окажут такое же воздействие и на других.

Пост, если к нему приступают с целью самоограничения, может помочь

обуздать животную страсть. Некоторые же мои друзья обнаружили, что

следствием поста является возбуждение животной страсти и развитие

чревоугодия. Иначе говоря, пост бесполезен, если он не сопровождается

постоянным стремлением к самоограничению. Заслуживают упоминания в этой

связи известные строфы из второй главы «Бхагаватгиты»:

Для человека, который постом смиряет чувства,

Внешне чувственные объекты исчезают,

Оставляя томление: но когда

Он увидел всевышнего,

Даже томление исчезает.

Пост и умерщвление плоти посредством него представляют собой, следовательно, одно из средств, служащих целям самоограничения. Но это не

все, и, если физический пост не сопровождается духовным, он обязательно

превратится в лицемерие и приведет к беде.

XXXII. В КАЧЕСТВЕ УЧИТЕЛЯ

Надеюсь, читатель помнит, что в этих главах я рассказываю лишь о том, о

чем не упоминается или упоминается вскользь в моей книге по истории

сатьяграхи в Южной Африке. Поэтому он легко установит связь между последними

главами.

Ферма росла, и нужно было как-то наладить обучение детей. Среди них были

мальчики — индусы, мусульмане, парсы и христиане — и несколько

девочек-индусок.

Было невозможно, да я и не считал нужным, нанимать для них специальных

учителей. Невозможно потому, что квалифицированные индийские учителя

встречались редко, а если бы их и удалось найти, то вряд ли кто-нибудь из

них согласился бы за скромное жалованье отправиться в местечко в двадцати

одной миле от Иоганнесбурга. К тому же у нас, конечно, не было лишних денег.

Кроме того, я не считал нужным брать на ферму учителей со стороны, так как

не верил в разумность существующей системы образования и задумал посредством

экспериментов и личного опыта найти правильную систему. Я твердо знал только

одно — в идеальных условиях правильное образование могут дать только

родители, а помощь со стороны должна быть сведена до минимума. Ферма

Толстого представляла собой семью, в которой я был вместо отца и в меру

своих сил нес ответственность за обучение молодежи.

Несомненно, этот замысел не лишен был недостатков. Молодые люди жили со

мной не с самого детства, они выросли в неодинаковых условиях и в разной

среде и не были последователями одной религии. Разве мог я полностью оценить

по достоинству этих молодых людей, поставленных в новые условия, даже и взяв

на себя роль отца семейства?

Но я всегда отводил первое место воспитанию души или формированию

характера, и, поскольку я был убежден, что всем молодым людям в равной

степени, независимо от их возраста и наклонностей, можно дать

соответствующее духовное воспитание, я решил быть при них неотлучно как

отец. Я считал формирование характера первоосновой воспитания и был уверен, что если эта основа будет заложена прочно, то дети — сами или с помощью

друзей — научатся всему остальному.

Однако вместе с этим я всецело отдавал себе отчет в необходимости дать

детям и общее образование; поэтому с помощью м-ра Калленбаха и адвоката

Прагджи Десаи я организовал несколько классов. Я понимал и значение

физического воспитания. Физическую закалку дети получали, выполняя ежедневно

свои обязанности. На ферме не было слуг, и всю работу, начиная со стряпни и

кончая уборкой мусора, делали обитатели фермы. Надо было ухаживать за

фруктовыми деревьями и вообще возиться в саду. М-р Калленбах очень любил

работать в саду и приобрел в этом некоторый опыт в одном из

правительственных образцовых хозяйств. И стар, и млад — все, кто не был

занят на кухне, обязаны были уделять некоторое время садовым работам. Дети

делали большую часть работы — копали ямы, рубили сучья и таскали тяжести.

Таким образом, физических упражнений было более чем достаточно. Дети

находили удовольствие в этой работе, и поэтому они обычно не нуждались в

других упражнениях или играх. Конечно, некоторые из них, а подчас и

большинство притворялись больными и увиливали от дел. Иногда я смотрел на

это сквозь пальцы, но чаще бывал строг. Думаю, что строгость не очень им

нравилась, но не помню, чтобы они противились мне. Когда я бывал строг, я

доказывал им, что неправильно бросать работу ради забавы. Однако убеждения

действовали на них лишь непродолжительное время: вскоре они вновь бросали

работу и начинали играть. Тем не менее, мы справлялись с делом, во всяком

случае, дети, жившие в ашраме, прекрасно развивались физически. На ферме

болели