системы контрактации
рабочих. В связи с этим предложением лорд Хардинг заявил, что он «получил от
правительства его величества обещание со временем отменить» эту систему. Но
я считал, что Индия не может удовлетвориться столь неопределенным заверением
и что нужно начать пропагандистскую кампанию за немедленную отмену этой
системы. До сих пор Индия терпела контрактацию только по нерадивости. Я
считал, что настало время, когда народ с успехом может начать кампанию за
устранение этого зла. Я повидался с рядом видных общественных деятелей, опубликовал несколько статей в газетах и убедился, что общественное мнение
Индии всецело за немедленную отмену системы контрактации. Достаточно ли это
веская причина для того, чтобы прибегнуть к сатьяграхе? Я не сомневался, что
этого вполне достаточно, но не знал modus operandi (*).
(* Способ действия (латин.). *)
Тем временем вице-король разъяснил, что обещание «со временем отменить
систему следует понимать в том смысле, что контрактация будет отменена по
прошествии некоторого разумного срока, достаточного для введения взамен
других мероприятий».
Итак, в феврале 1917 года пандит Малавияджи попросил разрешения внести
законопроект о немедленном упразднении системы контрактации. Лорд Челмсфорд
такого разрешения не дал. Тогда я решил предпринять поездку по всей стране, чтобы провести кампанию за отмену системы контрактации.
Предварительно я счел необходимым нанести визит лорду Челмсфорду и
попросил его принять меня. Он сразу же дал согласие. М-р Маффи, ныне сэр
Джон Маффи, был его личным секретарем. Я связался с ним, а затем имел
удовлетворившую меня в известной мере беседу с лордом Челмсфордом, который
обещал мне свою поддержку, но в весьма неопределенной форме.
Начал я свою поездку с Бомбея. М-р Джехангир Петит взялся созвать собрание
от имени «Имперской ассоциации гражданства». Исполнительный комитет
ассоциации созвал заседание для выработки резолюций, которые надлежало
предложить на этом собрании. Д-р Стенли Рид, адвокат (теперь сэр) Лаллубхай
Самалдас, адвокат Натараджан и м-р Петит присутствовали на заседании
комитета. Дискуссия велась по вопросу о сроке, в течение которого
правительство должно отменить систему контрактации рабочих. Было внесено три
предложения: первое гласило — «отменить по возможности скорее», второе —
«отменить не позднее 31 июля» и третье — «отменить немедленно». Лично я был
за указание точной даты, ибо тогда мы могли решить, что предпринять, если
правительство к указанному сроку не выполнит нашего требования. Адвокат
Лаллубхай был за «немедленную» отмену. Он говорил, что «немедленно» означает
более короткий срок, чем «до 31 июля». Я объяснил, что народу будет не
совсем ясно, что понимать под словом «немедленно». Если мы хотим заставить
народ сделать что-либо, надо назвать более определенный срок. И
правительство, и народ будут истолковывать слово «немедленно» каждый
по-своему. В отношении точной даты 31 июля не может быть различных
толкований, и если ничего не будет сделано к этому времени, мы сможем
принять новые меры. Д-р Рид признал мой довод убедительным, и в конце концов
адвокат Лаллубхай также согласился со мной. Мы назначили дату 31 июля как
крайний срок для упразднения системы контрактации. На массовом митинге была
принята соответствующая резолюция. На митингах, прошедших по всей Индии, были приняты аналогичные решения.
М-с Джайджи Петит приложила все силы для того, чтобы организовать
депутацию женщин к вице-королю. В число женщин от Бомбея, входивших в состав
депутации, я включил леди Тата и ныне покойную Дилшад Бегам. Депутация
оказала огромное влияние на дальнейший ход событий. Вице-король дал
обнадеживающий ответ.
Я побывал в Карачи, Калькутте и других городах. Повсюду устраивались
многолюдные митинги. Люди были охвачены беспредельным энтузиазмом. Начиная
эту кампанию, я не ожидал такого результата.
В те времена я обычно ездил один и со мной часто случались удивительные
происшествия. По пятам за мной всегда следовали агенты тайной полиции. Но
скрывать мне было нечего, поэтому они меня обычно не беспокоили, и я не
доставлял им никаких хлопот. К счастью, у меня тогда еще не было титула
«махатмы», хотя там, где народ знал меня, употребление этого имени было
обычным явлением.
Во время одной из поездок сыщики то и дело приставали ко мне на станциях, спрашивая билет и записывая его номер. Разумеется, я с готовностью отвечал
на все их вопросы. Ехавшие со мной в одном вагоне пассажиры принимали меня
за садху или за факира. Заметив, что мне не дают покоя почти на каждой
станции, они возмутились и стали бранить сыщиков.
— Что вы понапрасну беспокоите бедного садху? — говорили они.
— Разве вы не показали этим негодяям своего билета? — спрашивали они меня.
Я мягко возразил:
— Мне не трудно показать билет лишний раз. Они ведь только исполняют свой
долг.
Мой ответ не удовлетворил пассажиров, их симпатия ко мне росла, и они
громко протестовали против такого несправедливого обращения со мной.
Но сыщики — это еще полбеды. Самой настоящей пыткой были мои поездки в
вагонах третьего класса. Особенно тяжелой была поездка из Лахора в Дели. Я
ехал тогда из Карачи в Калькутту через Лахор, где должен был сделать
пересадку. Я не мог найти свободного места в поезде. Вагоны были
переполнены. Тот, кто посильнее, кое-как пробирался в вагон через окошко, если двери были заперты. Я должен был быть в Калькутте к назначенному для
митинга дню, и если бы я не попал на этот поезд, то не поспел бы вовремя. Я
уже почти потерял надежду попасть на поезд. Как вдруг какой-то носильщик, заметив мое отчаяние, подошел ко мне и сказал:
— Дайте мне двенадцать ана, и я достану вам место.
— Хорошо, — сказал я. — Вы получите свои двенадцать ана, если найдете мне
Носильщик обежал все вагоны, умоляя пассажиров хоть немного потесниться, но никто не обращал на него никакого внимания. В самый последний момент, когда поезд уже должен был тронуться, кто-то из пассажиров сказал:
— Места здесь нет. Но, если хочешь, втисни его сюда. Разумеется, ему
придется стоять.
— Ну как? — обратился ко мне носильщик.
Я охотно согласился, и носильщик втиснул меня через окно. Так я очутился в
вагоне, а носильщик получил свои двенадцать ана.
Ночь была для меня пыткой. Все пассажиры кое-как уселись. Я же простоял
два часа, держась за цепь верхней койки. Некоторые пассажиры то и дело
обращались ко мне:
— Почему вы не садитесь? — спрашивали они.
Я пытался объяснить им, что сесть некуда. Но они не могли спокойно
относиться к тому, что я стою у них перед глазами, хотя сами лежали, растянувшись на верхних полках во весь рост, и ни на минуту не оставляли
меня в покое. Я лишь вежливо отвечал на их вопросы. В конце концов это их
несколько смягчило. Кто-то спросил, как меня зовут. Услыхав мое имя, они
устыдились и, извинившись, дали мне место. Таким образом, за свое терпение я
был вознагражден. Я смертельно устал, голова у меня кружилась. Бог послал
мне помощь как раз в тот момент, когда я больше всего нуждался в ней.
Кое-как добрался я до Дели, а затем и до Калькутты. Махараджа
Кассимбазара, председательствовавший на митинге в Калькутте, оказал мне
радушный прием. Так же, как и в Карачи, здесь наблюдался безграничный
энтузиазм. На митинге присутствовали несколько англичан.
Еще до 31 июля правительство объявило, что выезд законтрактованных рабочих
из Индии прекращен.
Первую петицию протеста против системы контрактации рабочих я представил в
1894 году и уже тогда надеялся, что эта система «полурабства», как ее
называл сэр У. У. Хантер, когда-нибудь перестанет существовать.
Многие помогли мне во время кампании против системы контрактации, которая
началась в 1894 году, но не могу не сказать, что развязку ускорила
возможность сатьяграхи.
Более подробно о кампании и о тех, кто принимал участие в ней, можно
прочитать в моей книге «Сатьяграха в Южной Африке».
XII. ПЯТНО ИНДИГО
Чампаран — страна царя Джанаки. В этой местности теперь много рощ манго, а
до 1917 года там было так же много плантаций индиго. По закону арендаторы в
Чампаране обязаны были отводить под индиго по три из каждых двадцати
участков арендуемой земли для своего землевладельца. Эта система называлась
«тинкатия», так как три катха из двадцати, составляющих акр, отводились под
индиго.
Должен признаться, что до того времени я никогда не слыхал даже названия
«Чампаран», не говоря уже о том, что не знал, где он находится, и не имел
почти никакого представления о плантациях индиго. Я видел тюки индиго, но
никогда не думал, что индиго произрастает и изготовляется в Чампаране и что
это продукт невероятно тяжелого труда десятков тысяч земледельцев.
Раджкумар Шукла был одним из земледельцев, стонавших под тяжестью этого
ига. Он страстно желал смыть пятно индиго с тысяч крестьян, которые страдали
так же, как и он.
Я познакомился с этим человеком в Лакхнау, куда прибыл на сессию Конгресса
в 1916 году.
— Вакил-бабу расскажет вам о наших бедствиях, — сказал он и стал убеждать
меня поехать в Чампаран.
«Вакил-бабу» был не кто иной, как бабу Браджкишор Прасад, который
впоследствии стал одним из моих ближайших сотрудников в Чампаране, теперь же
он был душой общественной деятельности в Бихаре. Раджкумар Шукла привел
Прасада ко мне в палатку. На нем был черный ачкан из альпаги и брюки. Тогда
Прасад не произвел на меня никакого впечатления. Я принял его за одного из
вакилов, эксплуатирующих простых земледельцев. Поговорив с ним немного о
Чампаране, я ответил, как всегда в подобных случаях:
— Пока не могу высказать никакого мнения: я должен лично ознакомиться с
условиями. Можете внести соответствующую резолюцию в Конгресс, но пока я вам
ничего не обещаю.
Раджкумар Шукла, конечно, ждал помощи от Конгресса. Бабу Браджкишор Прасад
внес резолюцию, выражавшую сочувствие жителям Чампарана, которая была
принята единогласно.
Раджкумар Шукла был доволен, но далеко не полностью удовлетворен: он
хотел, чтобы я сам побывал в Чампаране и собственными глазами убедился в
бедственном положении тамошних крестьян. Я сказал ему, что включу Чампаран в
планируемую мною поездку и пробуду там день-два.
— Одного дня будет достаточно, — сказал он, — и вы все увидите
собственными глазами.
Из Лакхнау я отправился в Канпур. Раджкумар Шукла последовал за мною.
— Отсюда рукой подать до Чампарана. Пожалуйста, съездите туда на денек, —
настаивал он.
— Извините меня, пожалуйста, на сей раз, — ответил я, все больше уступая
ему. — Обещаю побывать там как-нибудь в другой раз.
Я вернулся в ашрам. Вездесущий Раджкумар был уже там.
— Умоляю вас, назначьте день, — снова обратился он ко мне.
— Хорошо, — сказал я, — мне нужно такого-то числа быть в Калькутте.
Заходите тогда ко мне и везите в Чампаран.
Я не представлял себе, куда должен буду ехать, что там делать и что
Не успел я прибыть к Бупенбабу в Калькутту, как Раджкумар был уже там. Так
этот невежественный, бесхитростный, но решительный земледелец покорил меня.
Итак, в начале 1917 года мы выехали из Калькутты в Чампаран. Оба мы по
внешнему облику походили на крестьян. Я даже не знал, каким поездом надо
ехать. Раджкумар посадил меня, и к утру мы приехали в Патну.
Я был впервые в этом городе и у меня не было там ни друзей, ни знакомых, у
которых я мог бы остановиться. Я думал, что Раджкумар Шукла, хотя и простой
земледелец, все же имеет кое-какие связи в Патне. Но по дороге я узнал его
несколько ближе, и когда мы приехали в Патну, я утратил относительно него
всякие иллюзии: он был
