ашраме. Рабочие приветствовали такое предложение.
Анасуябехн показала пример. Она первая поставила себе на голову корзину с
песком из русла реки, а за ней потянулся бесконечный поток рабочих с
корзинами на головах. На это зрелище стоило посмотреть. Рабочие
почувствовали новый прилив энергии и пришли в таком количестве, что нам
стало трудно выплачивать им заработную плату.
Моя голодовка, однако, имела и свою отрицательную сторону. Как уже
говорилось в предыдущей главе, я был в тесных, дружественных отношениях с
фабрикантами, поэтому объявленная мною голодовка не могла не отразиться и на
их решении. Будучи сатьяграхом, я знал, что не должен оказывать на них
никакого давления, прибегая к голодовке, а предоставить им возможность
действовать под давлением лишь самих бастующих. Моя голодовка была начата не
из-за фабрикантов, а из-за прегрешения рабочих, вину которых как их
представитель я разделял. Фабрикантов я мог только просить, объявлять же
голодовку означало прибегнуть к насилию. И все же, хотя я и знал, что моя
голодовка окажет давление на фабрикантов, как это в действительности и
произошло, я не мог не начать ее, считая это своим долгом.
Я сделал попытку успокоить фабрикантов.
— У вас нет никакой необходимости сдавать позиции, — сказал я им.
Но они не только холодно отнеслись к моим словам, но даже позволили себе
несколько саркастических замечаний, на что имели полное право.
Во главе фабрикантов стоял шет Амбалал. К забастовке он относился
непримиримо. Его непреклонная воля и искренность были настолько
поразительны, что я проникся к нему симпатией. Борьба против него доставляла
мне удовольствие. Но давление, оказанное моей голодовкой на оппозицию, во
главе которой он стоял, сильно меня взволновало. Кроме того, жена Амбалала
Сарладеви привязалась ко мне, как к родному брату, и видеть ее страдания
из-за меня было выше моих сил.
В первый день заодно со мной объявили голодовку Анасуябехн и еще несколько
друзей и рабочих. Мне с трудом удалось убедить их отказаться от продолжения
голодовки.
В результате всего этого возникла атмосфера доброжелательства. Сердца
фабрикантов оттаяли, и они стали изыскивать возможности для соглашения. В
доме Анасуябехн они собирались для обсуждения всех вопросов. В дело вмешался
и адвокат Анандшанкар Дхрува, назначенный в конце концов арбитром, и
забастовка была прекращена. Я соблюдал голодовку всего три дня. Фабриканты
ознаменовали прекращение забастовки раздачей рабочим сладостей. Таким
образом, соглашение было достигнуто на двадцать первый день забастовки.
На митинге, созванном в ознаменование соглашения, присутствовали
фабриканты и правительственный комиссар. Вот что он посоветовал рабочим:
— Вы всегда должны поступать так, как вам советует м-р Ганди.
Вскоре мне вновь пришлось столкнуться с этим самым господином. Но
обстоятельства изменились, и вместе с ними изменился и он сам. Теперь
комиссар предупреждал патидаров Кхеды, чтобы они не следовали моим советам!
Должен отметить еще один инцидент, связанный с раздачей сладостей, столь
же забавный, сколь и печальный. Фабриканты заказали сладости в очень большом
количестве, и возникла проблема, как распределить их среди тысяч рабочих.
Решено было сделать это на открытом воздухе, вблизи дерева, под которым
рабочие дали клятву. Собирать такую огромную толпу в каком-нибудь другом
месте было бы весьма неудобно.
Я считал само собой разумеющимся, что люди, сумевшие поддерживать в своих
рядах дисциплину в течение трех недель, сумеют соблюсти порядок и во время
раздачи сладостей и не устроят из-за этого свалки. Но на поверку вышло, что
все попытки спокойно раздать сладости провалились. Не прошло и нескольких
минут, как стройные ряды рабочих смешались в одну кучу. Лидеры рабочих
тщетно пытались восстановить порядок. Начались такая свалка и суматоха, что
большую часть сладостей растоптали. В конце концов пришлось отказаться от
попытки раздать их на воздухе. С большим трудом удалось нам отнести все
оставшееся в бунгало шета Амбалала в Мирзапуре. На другой день мы спокойно
распределили сладости во дворе этого бунгало.
Комическая сторона инцидента очевидна, о печальной стороне следует сказать
несколько слов. Расследование показало, что нищее население Ахмадабада, узнав о раздаче сладостей под деревом эк-тек, сбежалось туда толпами. Драка
этих голодных людей из-за сладостей и создала беспорядок и смятение.
Нищета и голод в нашей стране таковы, что ежегодно все новые массы
населения становятся нищими. Отчаянная борьба за хлеб лишает их всякого
чувства приличия и самоуважения. А филантропы, вместо того, чтобы обеспечить
людей работой, которая даст им хлеб, швыряют им милостыню.
XXIII. САТЬЯГРАХА В КХЕДЕ
У меня буквально не было времени вздохнуть. Не успела закончиться
забастовка рабочих в Ахмадабаде, как я с головой ушел в сатьяграху в Кхеде.
Из-за повсеместного неурожая зерновых в дистрикте Кхеда ожидался голод.
Патидары Кхеды хлопотали, чтобы их освободили на год от уплаты податей.
Адвокат Амритлал Таккар тщательно обследовал создавшееся положение на
месте, составил отчет и лично побеседовал с правительственным комиссаром.
После этого я смог дать земледельцам определенный совет. Адвокаты Моханлал
Пандья и Шанкарлал Парикх также присоединились к этой борьбе и начали
соответствующую кампанию в бомбейском законодательном совете через
посредство адвокатов Витхалбхая Пателя и ныне покойного сэра Гокулдаса
Кахандаса Парекха. К губернатору было направлено в связи с этим несколько
депутаций.
В то время я был председателем гуджаратской сабха. Сабха посылала
правительству петиции и телеграммы и терпеливо сносила оскорбления и угрозы
со стороны правительственного комиссара. Поведение правительственных
чиновников в этом вопросе было столь смехотворным и недостойным, что теперь
оно кажется почти неправдоподобным.
Требования земледельцев были ясны как день и настолько скромны, что нелепо
было их оспаривать. Согласно положению о поземельном налоге, земледельцы
имели право требовать прекращения уплаты всех податей на год, если урожай
оценивался не выше четырех ана. По официальным данным, стоимость урожая
превышала четыре ана, земледельцы же утверждали, что он ниже. Но
правительство ничего и знать не хотело и требования крестьян об арбитраже
рассматривало чуть ли не как lese majeste (*). После того, как на все
просьбы и петиции был получен отказ, я, посоветовавшись с моими товарищами, предложил патидарам прибегнуть к сатьяграхе.
(* Оскорбление величества (франц.). *)
Кроме добровольцев из Кхеды, главными моими соратниками в этой борьбе были
адвокаты Валлабхаи Патель, Шанкарлал Банкер, шримати Анасуябехн, адвокаты
Индулал Яджник, Махадев Десаи и другие. Ради участия в этой борьбе Валлабхаи
оставил свою блестящую и перспективную адвокатскую практику, которую ему
потом уже не удалось восстановить.
Главную квартиру мы устроили в надиадском анатхашраме, так как не нашли
другого такого большого помещения, где мы все могли бы разместиться.
Участники сатьяграхи подписали следующее обязательство:
«Зная, что стоимость урожая в наших деревнях меньше четырех ана, мы
просили правительство отложить сбор податей до следующего года, но
правительство не вняло нашей просьбе. Поэтому мы, нижеподписавшиеся, торжественно заявляем, что решили не платить правительству всех оставшихся в
этом году податей. Правительство может принимать любые законные меры против
нас, и мы готовы нести все последствия за свой отказ платить подати. Мы
предпочтем, чтобы наши земли были конфискованы, чем, добровольно уплатив
подати, позволим считать наше дело неправым и тем самым лишимся
самоуважения. Однако в случае, если правительство согласится отложить сбор
второго взноса податей во всем дистрикте, то те из нас, кто в состоянии их
платить, внесут всю сумму или остаток налога. Причина, по которой те, кто
может платить, все же не платят сейчас, заключается в том, что если они
уплатят, то бедняки-райяты начнут в панике продавать свое имущество или
влезут в долги, чтобы также уплатить подати, и вследствие этого сильно
пострадают. Считаем, что в этих условиях в интересах бедняков все должны
воздержаться от уплаты податей».
Не могу уделить больше места описанию нашей борьбы. Вынужден опустить
здесь многое из приятных воспоминаний, связанных с ней. Тех же, кто хочет
глубже и полнее ознакомиться с этой важной кампанией, отсылаю к достоверной
истории сатьяграхи в Кхеде, написанной адвокатом Шанкарлалом Парикхом из
Катхлала (Кхеда).
XXIV. «ПОХИТИТЕЛЬ ЛУКА»
Чампаран — глухой уголок Индии. Пресса не была допущена к участию в
развернувшейся там кампании, и туда никто не ездил. Что же касается событий
в Кхеде, то тут дело обстояло иначе. В печати ежедневно появлялись сообщения
обо всем, происходившем в Кхеде.
Гуджаратцы заинтересовались борьбой, которая для них была в новинку. Они
выражали готовность предоставить любые средства для достижения успеха в этом
деле. Им было трудно понять, что с помощью одних только денег сатьяграху не
проведешь. В деньгах это движение нуждается меньше всего. Несмотря на все
мои протесты, бомбейские купцы прислали нам гораздо больше денег, чем было
необходимо, вследствие чего к концу кампании у нас даже осталась некоторая
Вместе с тем, добровольцы-сатьяграхи получили новый урок простоты. Не могу
сказать, усвоили ли они его полностью, но многие в значительной степени
Борьба эта была новостью и для крестьян-патидаров. Поэтому мы ходили по
деревням и разъясняли принципы сатьяграхи.
Главное же заключалось в том, чтобы освободить земледельцев от страха, внушив им, что чиновники не хозяева, а слуги народа, поскольку они получает
жалованье из кармана налогоплательщика. Казалось почти невозможным заставить
их понять, как важно сочетать бесстрашие с вежливостью. Ведь если крестьянин
перестанет бояться чиновника, то разве сможет он удержаться от того, чтобы
не ответить оскорблением на оскорбление? Если же он позволит себе грубость, это испортит сатьяграху, как капля мышьяка портит молоко. Позднее я понял, что крестьяне в меньшей степени, чем я предполагал, постигли урок
вежливости. Опыт научил меня, что вежливость наиболее слабое место в
сатьяграхе. Ибо под вежливостью подразумевается не просто изысканность речи, выработанная для данного случая, а внутренняя кротость и желание добра
противнику. Это должно проявляться в каждом поступке сатьяграха.
Первое время, несмотря на смелость, проявленную населением, правительство
не склонно было принимать крутые меры. Но время шло, крестьяне держались
стойко, и правительство начало прибегать к насилию. Чиновники по сбору
податей стали продавать крестьянский скот и забирать всякое движимое
имущество, попадавшееся под руку. Чиновники описывали вещи, а в некоторых
случаях накладывали арест даже на урожай на корню. Все это обескураживало
крестьян: некоторые райяты стали уплачивать подати, другие сами подсовывали
чиновникам не очень нужные им вещи для описи, чтобы погасить тем самым
задолженность. Но были и райяты, решившие бороться до конца.
Как раз в то время один из арендаторов адвоката Шанкарлала Парикха уплатил
причитавшийся с него поземельный налог. Это вызвало всеобщее недоумение.
Шанкарлал Парикх немедленно исправил ошибку своего арендатора, передав
землю, за которую была уплачена подать, на благотворительные цели. Таким
образом он спас свою честь и в то же время подал прекрасный пример другим.
Чтобы завоевать сердца тех, кто был запуган, я предложил крестьянам под
руководством Моханлала Пандья собрать лук с поля, на которое был наложен
незаконный, по моему мнению, арест. Я не считал это актом гражданского
неповиновения. Но если бы даже это и было неповиновением, я все равно
предложил бы прибегнуть к этой мере, так как арест урожая на корню хотя и
допускается законом, несовместим с принципами морали и представляет собой, попросту говоря, грабеж. Поэтому долгом наших людей было собрать лук, невзирая на угрозу ареста. Для людей это была хорошая возможность получить
урок и узнать, что такое штраф или заключение в тюрьму, что явилось бы
неизбежным следствием такого неповиновения. Адвокату Моханлалу Пандья это
пришлось по душе. Он не мог примириться с мыслью, что кампания закончится
спокойно, никто не пострадает за принципы сатьяграхи и не попадет в тюрьму.
Он взялся собрать лук, и к нему присоединились семь-восемь друзей.
Разумеется, правительство не могло допустить, чтобы они остались на
свободе. Арест адвоката Моханлала и его
