теперь, много времени спустя, я

считаю наше решение бойкотировать комиссию совершенно правильным и уместным.

Логическим следствием бойкота комиссии Хантера было решение создать

неофициальную комиссию, чтобы вести параллельное расследование от имени

Конгресса. Пандит Малавияджи назначил в эту комиссию пандита Мотилала Неру, ныне покойного Дешбандху Ч. Р. Даса, адвоката Аббаса Тьябджи, адвоката М. Р.

Джаянкара и меня. Мы распределили между собою районы для расследования.

Ответственность за организацию работы комиссии была возложена на меня; на

мою долю выпало также произвести расследование в наибольшем числе районов.

Благодаря этому я получил редкую возможность близко увидеть население

Пенджаба и познакомиться с бытом пенджабских крестьян.

Во время расследования я познакомился и с женщинами Пенджаба. Казалось, мы

знали друг друга давным-давно. Куда бы я ни приходил, они являлись целой

толпой и раскладывали вокруг меня свою пряжу. Моя деятельность в связи с

работой по расследованию убедила меня, что в Пенджабе легче, чем где бы то

ни было, организовать производство кхади.

По мере того как моя работа по расследованию зверств, учиненных над

населением, подвигалась вперед, я сталкивался с рассказами о такой

правительственной тирании и о произволе чиновников, что сердце обливалось

кровью. Больше всего меня поразило и поражает до сих пор, что все эти

зверства были совершены в провинции, которая во время войны поставила

британскому правительству наибольшее число солдат.

Составление отчета комиссии тоже было поручено мне. Всякому желающему

получить представление о зверствах, учиненных в Пенджабе, рекомендую

внимательно изучить наш отчет. Здесь же я хочу только отметить, что в этом

отчете нет ни одного сознательного преувеличения: каждое положение

подкрепляется соответствующими документами. Более того, опубликованные

данные составляют только часть материала, находившегося в распоряжении

комиссии. Ни одно заявление, относительно обоснованности которого было хотя

бы малейшее сомнение, не было включено в отчет. Он составлен исключительно с

целью выявить истину и только истину и показать, как далеко может зайти

британское правительство, какие зверства оно может учинять, чтобы сохранить

свою власть. Насколько мне известно, ни один факт, упомянутый в отчете, не

был опровергнут.

XXXVI. ХАЛИФАТ ПРОТИВ ЗАЩИТЫ КОРОВ?

Прервем изложение печальных событий в Пенджабе.

Едва комиссия Конгресса по расследованию зверств (дайеризма), совершенных

властями в Пенджабе, начала свою работу, как я получил приглашение принять

участие в объединенной конференции индусов и мусульман в Дели по вопросу о

халифате. Среди подписавших это приглашение были ныне покойный Хаким Аджмал

Хан Сахиб и м-р Асаф Али. В приглашении говорилось, что будет присутствовать

и ныне покойный свами Шраддхананджи, если не ошибаюсь, в качестве

вице-председателя конференции, которая, насколько помнится, должна была

состояться в ноябре. Конференция должна была обсудить положение, возникшее

вследствие нарушения правительством своих обязательств в отношении халифата, и вопрос об участии индусов и мусульман в празднествах по поводу заключения

мира. В пригласительном письме, между прочим, говорилось, что одновременно

будет обсуждаться и вопрос о защите коров и что, стало быть, конференция

представляет собой прекрасную возможность разрешить и этот вопрос. Мне не

понравилось, что на конференции будет рассматриваться вопрос о коровах. В

ответном письме я обещал, что постараюсь прибыть на конференцию, и

рекомендовал не смешивать эти столь разные вопросы и не делать их предметом

торга. Каждую проблему следовало решать отдельно, считаясь только с

существом дела.

Обуреваемый такими мыслями, я прибыл на конференцию. Она была довольно

многолюдной, хотя и уступала по числу присутствующих другим конференциям, на

которые собирались десятки тысяч людей. Я беседовал по волновавшему меня

вопросу со свами Шраддхананджи, присутствовавшим на конференции. Он охотно

принял мою точку зрения и посоветовал мне выступить с предложением на

конференции. Я переговорил по этому вопросу также с Хаким Сахибом.

Выступая на конференции, я заявил, что если требования относительно

халифата справедливы и законны, как мне представляется, а правительство

действительно поступило крайне несправедливо, то индусы обязаны поддержать

требования мусульман. И неправильно впутывать сюда вопрос о коровах или

использовать ситуацию, чтобы заключить сделку с мусульманами; точно так же

неправильно предлагать мусульманам отказаться от убоя коров в вознаграждение

за поддержку со стороны индусов в вопросе о халифате. Иное дело, если бы

мусульмане по доброй воле, из уважения к религиозным чувствам индусов —

своих соседей и детей одной Родины — прекратили убой коров, — такой

благородный поступок сделал бы им честь. Но они должны, если захотят, сделать это независимо от того, окажут им индусы поддержку в вопросе о

халифате или нет. «Таким образом, — доказывал я, — оба вопроса следует

обсуждать отдельно и конференция должна сосредоточить свое внимание только

на вопросе о халифате». Мои соображения были приняты во внимание, и вопрос о

защите коров на конференции не обсуждался.

Но несмотря на мое предостережение маулана Абдул Бари Сахиб заявил:

— Будут индусы помогать нам или нет, мы, мусульмане, как соотечественники

индусов должны из уважения к их чувствам прекратить убой коров.

И одно время казалось, что они действительно прекратят забивать коров.

Несколько человек выразили желание, чтобы на конференции был поставлен

также вопрос о пенджабских событиях. Но я воспротивился этому по той

причине, что события в Пенджабе были местного характера и потому не могли

влиять на наше решение, принимать или не принимать участие в торжествах по

случаю заключения мира. Я считал, что будет неблагоразумно соединять вопрос

местного значения с вопросом о халифате, который возник в прямой связи с

условиями мира. Мои аргументы подействовали.

Среди делегатов был маулана Хасрат Мохани. Я был знаком с ним и раньше, но

только теперь понял, какой он боец. С самого начала наши взгляды по многим

вопросам были разными, а по ряду вопросов мы расходимся и теперь.

Одна из многочисленных резолюций, принятых на конференции, призывала

индусов и мусульман дать обет свадеши и, как естественное следствие этого, начать бойкот иностранных товаров. О кхади еще не было речи. Хасрат Мохани

считал эту резолюцию неприемлемой. По его мнению, отомстить британской

империи необходимо будет лишь в том случае, если не восторжествует

справедливость в вопросе о халифате. Он выдвинул контр-предложение и

требовал бойкота только английских товаров, если это реально. Я отверг его

предложение как в принципе, так и с точки зрения его реальности, приведя

доводы, которые теперь широко известны. Я изложил также перед собравшимися

свой взгляд на ненасилие. Мои слова произвели большое впечатление на

слушателей. До меня выступал Хасрат Мохани, и его речь была принята с таким

шумным воодушевлением, что я боялся, как бы мои слова не оказались гласом

вопиющего в пустыне. Я осмелился выступить только потому, что считал долгом

изложить перед конференцией свои взгляды. К моему приятному изумлению, мое

мнение было выслушано с большим вниманием и нашло полную поддержку в

президиуме. Один за другим ораторы высказывались в защиту моей точки зрения.

Лидеры поняли, что бойкот английских товаров не только не достигнет цели, но

и самих лидеров поставит в смешное положение. Ведь на конференции не было ни

одного человека, который не носил бы какой-нибудь из предметов одежды

английского производства. Большинство поняло, что резолюция бойкота

английских товаров ничего, кроме вреда, не принесет, так как даже те, кто

голосовали за нее, на практике не смогли бы ее осуществить.

— Один лишь бойкот иностранных тканей, — сказал маулана Хасрат Мохани, —

не устраивает нас хотя бы потому, что никто не знает, сколько еще пройдет

времени, прежде чем мы сможем выпускать ткани «свадеши» в количестве, достаточном для удовлетворения потребностей всего населения. Прежде чем

эффективно осуществить бойкот иностранных тканей нужно предпринять

что-нибудь такое, что сразу же окажет воздействие на англичан. Проводите

свой бойкот иностранных тканей — мы не против. Но дайте нам, кроме этого, еще какое-нибудь средство, способное быстро подействовать на англичан.

Слушая Хасрата Мохани, я решил, что нужно придумать что-то новое, лучшее, чем бойкот иностранных тканей. Немедленный бойкот казался и мне в то время

абсолютно невозможным. Я тогда еще не знал, что мы, если захотим, сможем

вырабатывать достаточно кхади для удовлетворения всех своих нужд. Это

открытие мы сделали позднее. С другой стороны, я знал, что при бойкоте мы не

можем рассчитывать только на фабричное производство. Пока я раздумывал над

этой дилеммой, Хасрат Мохани закончил свою речь.

Мне мешало, что я с трудом подбирал нужные слова на языках хинди и урду.

Впервые мне пришлось выступать перед аудиторией, состоящей почти

исключительно из мусульман Севера. На сессии Мусульманской лиги в Калькутте

я говорил на урду, но тогда моя краткая речь была лишь призывом к сердцам.

Здесь же я имел дело с аудиторией, весьма критически, если не враждебно, настроенной, которой должен был объяснить свою точку зрения. Но я отбросил

всякую застенчивость. Вовсе не обязательно было произносить речь на

безукоризненном, отшлифованном урду, на котором говорили мусульмане Дели. Я

мог говорить даже на ломаном хинди, чтобы выразить свои взгляды. И мне это

удалось. Конференция наглядно показала мне, что только хинди-урду может

стать lingua franca (*) для всей Индии. Говори я в тот раз на английском

языке, мне не удалось бы произвести такого впечатления на аудиторию, а

маулане Хасрату не пришло бы в голову бросить мне вызов. А если бы он и

бросил вызов, я не смог бы столь действенно отразить его.

(* Общий язык (латин.). *)

Я не мог подобрать подходящих слов на языке хинди или урду для выражения

своей новой мысли, и это несколько сбивало меня. Я выразил ее, наконец, словом «несотрудничество», впервые употребленным мною на этом собрании. Пока

говорил маулана Хасрат, я подумал, что напрасно он говорит об активном

сопротивлении правительству, с которым он во многом сотрудничает, если

применение оружия невозможно или нежелательно. Поэтому мне казалось, что

единственным действенным сопротивлением правительству будет отказ от

сотрудничества с ним. Таким образом, я пришел к слову «несотрудничество». Я

тогда еще не имел ясного представления о всей сложности несотрудничества, поэтому в подробности не вдавался, а просто сказал:

— Мусульмане приняли очень важную резолюцию. Они откажутся от всякого

сотрудничества с правительством, если условия мира, не дай бог, окажутся для

них неблагоприятными. — Народ имеет неотъемлемое право отказаться от

сотрудничества. Мы не обязаны сохранять полученные от правительства титулы и

почести и оставаться на государственной службе. Если правительство предаст

нас в таком великом деле, как халифат, нам не останется ничего другого, кроме несотрудничества. Следовательно, мы имеем право на несотрудничество в

случае предательства со стороны правительства.

Но прошло еще много месяцев, прежде чем слово «несотрудничество» получило

широкое распространение. А пока оно затерялось в протоколах конференции.

Месяц спустя, на сессии Конгресса в Амритсаре я еще поддерживал резолюцию о

сотрудничестве с правительством: тогда я еще надеялся, что никакого

предательства с его стороны не будет.

XXXVII. СЕССИЯ КОНГРЕССА В АМРИТСАРЕ

Пенджабское правительство не могло долго держать в заключении сотни

пенджабцев, которых в период военного положения по приговору трибуналов, являвшихся судами только по названию, бросили в тюрьму на основании

совершенно недостаточных улик. Взрыв всеобщего возмущения против этой

вопиющей несправедливости был столь велик, что дальнейшее пребывание в

тюрьме арестованных стало невозможным. Большинство из них было выпущено на

свободу еще до открытия сессии Конгресса. Лала Харкишанлал и другие лидеры

были освобождены во время сессии. Братья Али явились на заседание прямо из

тюрьмы. Радость народа была безграничной. Председателем Конгресса был пандит

Мотилал Неру, который пожертвовал своей богатой практикой и поселился в

Пенджабе, посвятив себя служению обществу. Свами Шраддхананджи был

председателем протокольной комиссии.

До этого мое участие в ежегодных заседаниях Конгресса ограничивалось

пропагандой языка хинди, вследствие чего я