лишь в организации производства

домотканой материи и в нахождении средств для сбыта кхади. Поэтому все мое

внимание сосредоточено на производстве кхади. Я стою за эту форму свадеши, потому что только таким способом смогу обеспечить работой полуголодных, безработных индийских женщин. Думаю предоставить этим женщинам возможность

производить пряжу и одевать население Индии в кхади, выработанную из этой

пряжи. Я не знаю, насколько это движение будет иметь успех. Сейчас оно

находится лишь в начальной стадии. Но я верю в него. Во всяком случае вреда

оно не принесет. Напротив, если оно сможет увеличить производство тканей в

стране даже в незначительной мере, оно принесет большую пользу. Теперь вы

понимаете, что наше движение свободно от тех недостатков, о которых вы

говорили.

— Мне нечего возразить вам, — сказал он, — если вы, организовывая это

движение, имели в виду лишь увеличение продукции. Получит ли прялка

распространение в наш век машин — это другой вопрос. Но я желаю вам

всяческого успеха.

XLII. ПРИЛИВ ПОДНИМАЕТСЯ

Я не могу посвятить еще несколько глав описанию дальнейшего прогресса

движения «кхади». Рассказывать о различных сторонах своей деятельности, проходившей на глазах у всей общественности, значило бы выйти за рамки этой

книги; я не должен предпринимать этих попыток хотя бы потому, что

потребовался бы целый трактат на эту тему. Цель моя состоит лишь в том, чтобы описать, каким образом некоторые вещи, так сказать, самопроизвольно, раскрылись передо мной в ходе моих поисков истины.

Поэтому продолжим рассказ о движении несотрудничества. В то время как

могучее движение халифата, организованное братьями Али, было в полном

разгаре, я имел длительные беседы с ныне покойным мауланой Абдул Бари и

другими улемами. Наши беседы касались прежде всего вопроса о том, в какой

мере мусульмане могут соблюдать правило ненасилия. В конце концов они

согласились со мной, что ислам не запрещает своим последователям

придерживаться ненасилия как политического метода, и если они дадут обет

ненасилия, то должны его придерживаться. Резолюция о несотрудничестве была

предложена на конференции халифата и после продолжительных прений принята. В

моей памяти свежи воспоминания о том, как однажды в Аллахабаде комитет, обсуждая этот вопрос, заседал всю ночь напролет. Вначале Хаким Сахиб

скептически отнесся к возможности проведения ненасильственного

несотрудничества на практике. Но после того, как его скептицизм был рассеян, он всем сердцем отдался этому движению и его помощь оказалась для него

неоценимой.

Несколько позже я выдвинул резолюцию о несотрудничестве на гуджаратской

политической конференции. Оппозиция сначала возражала, что провинциальная

конференция не вправе принимать резолюцию раньше, чем ее примет Конгресс. Я

же утверждал, что такое ограничение применимо только к прошлому движению, но

когда дело идет о будущем, о дальнейшем пути нашей деятельности, то низшая

организация не только вполне компетентна, но даже обязана так поступить, если у нее есть для этого необходимые выдержка и смелость. Никаких

разрешений, доказывал я, не требуется, если речь идет о стремлении поднять

престиж центральной организации на свой страх и риск. Затем предложение

обсуждалось по существу, причем прения протекали, несмотря на всю остроту, в

атмосфере «приятной сдержанности». Резолюция была принята подавляющим

большинством голосов. Успех резолюции во многом объясняется личными

качествами адвоката Валлабхаи и Аббаса Тьябджи. Последний

председательствовал на конференции, и его симпатии были на стороне резолюции

о несотрудничестве.

Всеиндийский комитет Конгресса решил созвать в Калькутте в сентябре 1920

года специальную сессию Конгресса для совещания по тому же вопросу.

Подготовка велась широкая. Председателем был избран Лала Ладжпат Рай. Из

Бомбея в Калькутту шли специальные поезда для членов Конгресса и участников

движения халифата. Калькутта была переполнена делегатами и гостями.

По просьбе мауланы Шауката Али я подготовил в поезде проект резолюции о

несотрудничестве. До этого я старался избегать в своих черновиках слова

«ненасильственное», хотя неизменно употреблял его в своих речах. Мой словарь

в этом отношении только еще формировался. Я считал, что чисто мусульманской

аудитории санскритский синоним слова «ненасильственное» не будет понятен.

Поэтому я и просил маулану Абул Калам Азада найти ему замену. Он предложил

слово «ба-аман», а для «несотрудничества» — «тарк-и-малават».

Пока я старался подобрать на хинди, гуджарати и урду слова, выражающие

понятие «несотрудничество», меня заставили написать для этой знаменательной

сессии Конгресса резолюцию о несотрудничестве. В первоначальном варианте

проекта слово «ненасильственное» было пропущено. Я передал проект резолюции

маулане Шаукату Али, который ехал в одном купе со мной, так и не заметив

этого пропуска. Ночью я понял свою ошибку. Утром я послал Махадева с

просьбой исправить ошибку, прежде чем проект резолюции попадет в печать. Но

поправку уже нельзя было внести, так как проект был напечатан. Заседание

руководящего комитета должно было состояться в тот же вечер. Поэтому

необходимые поправки мне пришлось делать уже в отпечатанных экземплярах

проекта резолюции. Впоследствии я понял, как мне пришлось бы трудно, не

подготовь я своего проекта резолюции заранее.

Положение мое было все же очень жалким. Я совершенно не представлял себе, кто будет поддерживать резолюцию и кто выступит против нее. Не имел я также

понятия и о том, какую позицию займет Лаладжи. Я видел лишь внушительную

фалангу ветеранов — бойцов, собравшихся для боя в Калькутте. Среди них были

д-р Безант, пандит Малавияджи, адвокат Виджаярагхавачария, пандит Мотилалджи

и Дешбандху.

В своей резолюции я предлагал объявить несотрудничество только для того, чтобы добиться исправления несправедливостей, допущенных властями во время

событий в Пенджабе и по отношению к халифату. Это не понравилось

Виджаярагхавачария.

— Если мы начинаем кампанию несотрудничества, то почему из-за каких-то

отдельных несправедливостей? Страна страдает от такой огромной

несправедливости, как лишение ее свараджа. Это и должно стать главным

основанием для несотрудничества, — доказывал он.

Пандит Мотилал также хотел, чтобы в резолюцию было включено требование

свараджа. Я охотно принял это предложение, исправив соответствующим образом

текст резолюции, которая была принята после обстоятельных, серьезных и

довольно бурных дебатов.

Мотилалджи первым примкнул к движению. Я до сих пор помню приятную беседу

с ним по поводу резолюции. Он предложил изменить некоторые выражения, на что

я и согласился. Он взялся склонить на нашу сторону Дешбандху. Сердцем

Дешбандху был всегда с нами, но он скептически относился к способности

народа провести в жизнь эту программу. Только на Нагпурской сессии Конгресса

он и Лаладжи полностью присоединились к нам.

На этой чрезвычайной сессии я особенно сильно почувствовал, какой утратой

была для нас смерть Локаманьи. Я был глубоко убежден, что, будь он жив, он

благословил бы меня в моих начинаниях. Но если бы даже он выступил против, я

бы усмотрел в этом милость и поучение себе. У нас бывали разногласия, но они

никогда не портили наших отношений. Поэтому я всегда думал, что связь между

нами нерасторжима. Когда я пишу эти строки, в памяти ясно встают

обстоятельства, связанные с его смертью. Было около часу ночи, когда

Патвардхан, работавший в то время со мной, сообщил мне по телефону о смерти

Локаманьи. Я находился в окружении своих соратников. С моих уст невольно

сорвалось восклицание:

— Нет уже моей самой надежной опоры!

Движение несотрудничества в то время было в полном разгаре, и я

нетерпеливо ожидал от Локаманьи ободрения и поддержки. Какова была бы его

позиция на последней стадии несотрудничества, можно только гадать, а это

бесполезно. Одно несомненно: смерть его оставила зияющую пустоту, и это

тяжело ощутили все участники Калькуттской сессии Конгресса. Всем нам так не

хватало его советов в столь критический момент национальной истории.

XLIII. В НАГПУРЕ

Резолюции, принятые на чрезвычайной сессии Конгресса в Калькутте, должны

были быть подтверждены на его ежегодной сессии в Нагпуре. В Нагпур, как и в

Калькутту, собралось бесчисленное количество делегатов и гостей. Число

делегатов Конгресса было еще не ограниченным. В Нагпур, насколько мне

помнится, приехало около четырнадцати тысяч человек. Лаладжи внес небольшую

поправку к пункту относительно бойкота школ, которую я принял. По настоянию

Дешбандху было сделано еще несколько поправок, после чего резолюция о

несотрудничестве была принята единогласно.

Резолюция о пересмотре устава Конгресса тоже должна была быть принята этой

сессией Конгресса. Проект подкомиссии уже рассматривался на чрезвычайной

сессии в Калькутте. Вопрос, таким образом, был достаточно ясен. В Нагпуре, где этот вопрос должен был получить окончательное решение, председательствовал Виджаярагхавачария. Руководящий комитет Конгресса внес в

проект только одно существенное изменение. В моем проекте число делегатов

ограничивалось тысячью пятистами, комитет предложил цифру шесть тысяч.

По-моему, это было опрометчиво, и опыт последних лет еще более укрепил меня

в этом убеждении. Я считаю крайне ошибочным мнение, будто большое число

делегатов способствует лучшему ведению дела или лучше гарантирует соблюдение

принципов демократии. Тысяча пятьсот делегатов, преданных интересам народа, правдивых и дальновидных, будут оберегать интересы демократии лучше, чем

шесть тысяч безответственных, случайно выбранных людей. Для того чтобы

охранять демократию, народ должен обладать сильным чувством независимости, самоуважения и единства, должен настаивать на избрании в качестве

представителей только хороших, верных людей. Но комитету в его увлечении

большими числами даже цифра шесть тысяч казалась недостаточной. Уже и она

явилась компромиссом.

Бурные прения развернулись вокруг вопроса о цели Конгресса. Я в своем

проекте резолюции определял цель Конгресса как достижение свараджа, если

возможно, в рамках Британской империи, а в случае необходимости — и вне их.

Часть делегатов хотели ограничить понятие свараджа автономией в рамках

Британской империи. Такую точку зрения отстаивали пандит Малавияджи и м-р

Джинна. Но они не смогли собрать много голосов. Далее, проект устава

допускал лишь применение мирных и законных средств для достижения цели.

Против этого условия тоже были возражения; противники его настаивали на

устранении всяких ограничений в отношении выбора средств. Но Конгресс после

поучительных и откровенных прений принял первоначальный проект. Полагаю, что

этот устав, если бы народ следовал ему честно, разумно и старательно, стал

бы мощным орудием воспитания масс, и самый процесс выполнения устава привел

бы нас к свараджу. Здесь, однако, не имеет смысла рассуждать на эту тему.

Конгресс принял также резолюции о единстве индусов и мусульман, об

упразднении неприкасаемости и о кхади. С тех пор индусы — члены Конгресса

взяли на себя обязательство очистить индуизм от проклятия неприкасаемости, а

при помощи кхади Конгресс установил живую связь со старой Индией. Принятие

несотрудничества в интересах халифата само по себе уже являлось большим

практическим шагом, предпринятым Конгрессом в целях достижения единства

индусов и мусульман.

XLIV. ПРОЩАНИЕ

Пора заканчивать повествование.

Моя дальнейшая жизнь протекала до такой степени на виду у всех, что в ней, пожалуй, не найдется ни одного события, которое бы не было известно народу.

Кроме того, начиная с 1921 года я работал в тесном контакте с лидерами

Конгресса и едва ли смогу упомянуть хотя бы об одном из эпизодов своей

жизни, не рассказав в то же время и о наших взаимоотношениях. Хотя

Шраддхананджи, Дешбандху, Хаким Сахиба и Лаладжи уже больше нет с нами, но, к счастью, многие из старых лидеров Конгресса еще живы и работают. История

Конгресса после тех огромных перемен, которые я здесь описал, все еще

создается. И главные мои искания в течение последних семи лет проходили

внутри Конгресса. Поэтому мне неизбежно пришлось бы говорить здесь о моих

взаимоотношениях с его лидерами, если бы я продолжил повествование о своих

исканиях. А этого я не могу сделать, по крайней мере, теперь, хотя бы из

соображений приличия. Наконец, выводы, к которым я пришел на основании

последующих исканий, вряд ли можно считать окончательными. Поэтому я считаю

своевременным закончить на этом свой рассказ. Да и перо мое инстинктивно

отказывается