б., и не заболел бы. Думаю, вопреки всем психиатрам, что умственный труд — правильный, конечно, — не способствует, а предотвращает развитие «психоза» — есть же на. свете такие скверные слова…
Е. М. Гаршину
30 октября 1881 г. Ефимовка
Матушка в письме к Тане выразила мнение, что мне следует написать Ивану Сергеевичу. Так как это совершенно справедливо, то я и написал ему коротенькое письмецо. Ответа на него получить не рассчитываю, конечно, да и адреса своего я ему не послал: #comm49
Английским языком я занимаюсь и, кажется, кое-что уже начинаю мороковать. Маленький учебник, по которому я учусь (Kothwell), я почти кончил; м. б. и пригодится, кто знает. Правда, что если бы пришлось переводить теперь с английского, то в день сделал бы не более 2–3 страниц. Но надеюсь подвинуться еще вперед…
Е. С. Гаршиной
20 ноября 1881 г. Ефимовка
У вас опять началась пальба. Что значит расстояние? Узнав вчера об Черевинском покушении: #comm50, я остался совершенно спокойным. Точно будто и не в России. Какие же теперь еще новейшие (новых уж и так много) меры надзора будут приняты?
Часто мне припоминается теперь:
В столицах шум, гремят витии,
Кипит словесная война,
А там, во глубине России…: #comm51
В Ефимовке мы ежедневно почти смотрим, как кормят свиней; недавно кололи пару. Понедельники и пятницы ожидаются с нетерпением: почта, которая одна только разнообразит жизнь, если не считать чтения
Недавно мы прочли Мериме «Colomba»; что это за прелесть! Просто подмывает перевести попробовать; не знаю только, была ли она напечатана по-русски: #comm52. Я что-то не слыхал об ней раньше, несмотря на то, что это просто классическое произведение. Странное дело: «Colomba» Мериме мне ужасно напоминает Толстого в «Казаках», только, конечно, более шут народный, потому что француз…
В. А. Фаусеку
28 ноября 1881 г. Ефимовна
…Ламартин — болтунище ужасный, Мюссе все тужится быть умным и изящным; Христос его знает, может быть, он и изящен, только для понимания этого изящества нужно хорошо знать язык; для меня он уж очень скучен, как «Губернские ведомости». Гюго же хоть и враль, да зато уж и мастер. Может быть, вам попадется как-нибудь под руку «Les orientalis», не забудьте там посмотреть «Le Djinnes»: #comm53 — это такой, я вам скажу, турдефорс стихоплетства, а впрочем, все трое вместе не стоют томика Лермонтова…
…А все-таки, как ни крепись, а надо признаться, жутко бывает иногда здесь. Особенно ночью, когда все лягут спать (я не сплю б. ч. часов до двух): ветер воет (ветры здесь такие, каких я никогда не испытывал), лиман ревет и мертвечина и пустота кругом страшная. Если читаешь что-нибудь, часто слова уходят из глаз и начинают проходить перед тобою целые вереницы былых сцен, знакомые лица. Боже мой, как все это далеко теперь и во времени, и в пространстве! Как-то чудно видеть себя одиноким и молчащим, того самого, который всегда отличался неистовой любовью к людской толкотне…
В. Н. Афанасьеву
31 декабря 1881 г. Ефимовка
Писать я не могу (должно быть), а если и могу, то не хочу. Ты знаешь, что я писал, и можешь иметь понятие, как доставалось мне это писание. Хорошо или нехорошо выходило написанное, это вопрос посторонний; но что я писал в самом деле одними своими несчастными нервами и что каждая буква стоила мне капли крови, то это, право, не будет преувеличением. Писать для меня теперь — значит снова начать старую сказку и через три-четыре года, может быть, снова попасть в больницу душевнобольных. Бог с ней, с литературой, если она доводит до того, что хуже смерти, гораздо хуже, поверь мне. Конечно, я не отказываюсь от нее навсегда: через несколько лет, м. б., и напишу что-нибудь. Но сделать литературные занятия единственным занятием жизни — я решительно отказываюсь…
И. Т. Полякову: #comm54
30 марта 1882 г. Ефимовка
Еще в начале 1880 г. я заболел ужаснейшею из всех болезней: бог отнял у меня разум. Почти год я находился в безнадежном положении, но все-таки оправился. Есть у меня добрый родственник, дядя по матери: он приютил меня и дал мне возможность прожить долгое время в деревне, т. е. в совершенном покое, которого именно и требовало мое выздоровление. С января прошлого года до сих пор я безвыездно живу в деревне, в Херсонском уезде; о каких бы то ни было занятиях, и более всего литературных, конечно, не могло быть и речи. С грустью должен сознаться вам, мой добрый и снисходительный друг, что я не чувствую себя тем, чем был прежде, до болезни: умственные способности ко мне вернулись, а та крупица таланта, какая была, кажется, исчезла навсегда
Искренно благодарю вас за доброе мнение о моих рассказах. Если в них нет большого уменья и блеска, то все-таки есть одно достоинство: писал я их искренно, не сочиняя, а выкладывал на бумагу то, чем действительно душа мучилась. И если найдется другая душа, которая поймет это, как поняли вы, так вот и вся возможная награда для рассказчика — большей и не нужно…
Н. М. Золотиловой
25 июня 1882 г. Петербург
Голубушка Надя!.. Эта противная книжка протянется до 10 июля (целую неделю будет лежать в цензуре) и еще после этого придется ездить по магазинам и растыкивать ее. Печатают довольно чисто; книжка выйдет, кажется, хорошенькая: #comm55.
28 июня. Вот еще прошло три дня, Надя, а от тебя нет ни слуху, ни духу. Надоело мне сидеть здесь до тошноты; право, иногда хочется бросить все и уехать. Эти три дня типография (все 8 машин) занята печатанием журналов, и моя книжка стоит.
Жизнь я веду скучную и довольно глупую. Время, остающееся от корректуры и походов в типографию, т. е. 7/8 всего времени, нужно убить как-нибудь: прежде всего я читаю, потом понемножку пишу, а больше всего стараюсь удрать куда-нибудь на дачу
Скверный «Край» печатает мои фельетоны, а денег не шлет: #comm56. Завтра пошлю третий фельетон и с ним ругательное письмо, ибо и жить нужно, и ехать надо, а на все это нужны деньги. В своей скуке нашел одно утешение, есть у меня старый товарищ по семинарии, Фан-дер-Фляас, горный инженер; он служит и живет в лаборатории Министерства финансов на Казанской; этот Фляас прелестнейший музыкант и немножко композитор. Заберешься к нему и слушаешь музыку. В прошлый раз он сыграл мне почти целую половину «Евгения Онегина». Хорошая, чистая и благородная музыка. И играет он славно: во-первых, по-мужски, во-вторых, без ломанья…
Н. М. Золотиловой
23 июля 1882 г. Мураевка
Наконец-то я выбрался из Питера, голубушка моя
Завтра приеду в Спасское, осмотрюсь, а послезавтра засяду писать, просто руки у меня чешутся, так хочется что-нибудь новое выдумать. Думаю, к сентябрьской или октябрьской книжке «Записок» непременно написать или об Венедикте (что я тебе рассказывал) или из войны, или сказку новую (давно уже у меня в голове вертится). Словом, что-нибудь да напишу, так что зимой буду обеспечен и спокоен насчет денег, а это для меня довольно важно: хочу продолжать «Людей и Войну», на что нужно много времени и что может быть оплачено только очень не скоро…
Н. М. Золотиловой
3 августа 1882 г. Спасское-Лутовиново
Адреса своего я менять не намерен: рад, что дорвался до места, где можно спокойно сидеть и почти никого не видеть. Понемножку пишу одну штучку (из войны еще), да только именно понемножку; больше страницы в день, как ни бьюсь, а написать не могу. Все равно к октябрьской кн. «О. 3.» поспеет: #comm57.
Книг здесь куча: множество французских, немецких и английских; все русские журналы. На журналах 30-х и 40-х годов везде буквы В. В., т. е. Виссарион Белинский: эти книги принадлежали ему. Странно как-то держать в своих руках книгу, которую читал и перелистывал сам Виссарион. Читаю я довольно много, но бестолково. Очень уж хорошо здесь шататься по парку, купаться, ездить верхом. Лето отличное: ни жарко, ни холодно. И ходишь большую часть дня под огромными липами; а какие здесь есть деревья! По 100 и 200 лет! Дуб, посаженный собственными руками Ивана Сергеевича 50 лет тому назад, совсем мальчик перед ними
Мне очень нужно бы с тобою поговорить вот о чем: ты мне должна еще раз рассказать подробную историю твоей бедной докторши, что умерла. Она так занимает мое воображение (слившись почему-то с фигурой Радонежской; слышала ли ты об этой?), что придется писать осенью повестушку. Это самый хороший сюжет, какой только у меня был: #comm58.
Н. М. Золотиловой
10 августа 1882 г. Спасское-Лутовиново
Полонские: #comm59 такие милые, и большие и малые, что с ними легко живется. С физической стороны тоже хорошо; пишу я довольно аккуратно; только все не могу решить, годно ли куда-нибудь что я пишу? Совсем я не умею оценивать свои вещицы: пока не напечатают, все кажется, что даже и в печать негодно.
Книжка по известиям из Питера понемножку идет. Если в будущем году я выпущу такую же (а я твердо решился сделать это), то мы с тобой разбогатеем…
Н. М. Золотиловой
20 августа 1882 г. Спасское-Лутовиново
Здесь все по-прежнему; только Яков Петрович уехал Жозефина Антоновна Полонская дама очень милая, и мы с нею большие друзья. Иван Сергеевич пишет сюда через день. Все-таки приедет к зиме в Россию. Просит не опасаться за себя: «проживу, говорит, еще лет двадцать, в течение которых будут знать, что где-то там сидит ненужный старик»: #comm60. Бедный!
Когда был Я. П., то у нас составлялась целая академия. Анюта играет; Я. П. пишет масляными красками; Жозефина Антоновна лепит своего сына (она кончила бюст: удивительное сходство!), а я заберусь наверх и царапаю свои «Воспоминания рядового Иванова». Музыка, живопись, скульптура и поэзия! Вот мы какие умные!..
Я. П. Полонскому
11 сентября 1882 г. Спасское-Лутовиново
Вы выразили желание, дорогой Яков Петрович, получить от меня письмо; с удовольствием принимаюсь за него, хотя, собственно говоря, писать почти не о чем. Жили все это время мы вполне благополучно, спокойно и, значит, до крайности однообразно… Производство варений, наливок, смокв, пастил и сушеных грибов достигло в Спасском весьма широких размеров; в последнем из них главная роль принадлежит мне. Всей этой еды наготовлено столько, что даже страшно становится при мысли о том, как это все везти.
После покойного Серого место форшнейдера за столом занял, как и следовало, Барбос, который не лает, но удивительно любезно улыбается и сует морду в колени так, что трудно не уделить ему кусочка. Дети вполне благополучны: девочки от радости (неизвестно какой) пронзительно визжат и в последнее время обнаружили склонность наносить мне всякие обиды и словами и действием, при чем происходит возня и сугубый визг. Боря весел, но как всегда немножко серьезен. Жозефина Антоновна большую часть времени ожидает писем от вас и Ив. Серг.,
