как начала, возвышающегося над общественной

злобой дня, все еще подозревают в реакционности. И этому неуважению к

святыне знания немало способствовала всегда деятельность министерства

народного просвещения. Политический абсолютизм и тут настолько исказил душу

передовой интеллигенции, что новый дух лишь с трудом пробивается в сознание

молодежи.

Но нельзя сказать, чтобы философские темы и проблемы были чужды русской

интеллигенции. Можно даже сказать, что наша интеллигенция всегда

интересовалась вопросами философского порядка, хотя и не в философской их

постановке: она умудрялась даже самым практическим общественным интересам

придавать философский характер, конкретное и частное она превращала в

отвлеченное и общее, вопросы аграрный или рабочий представлялись ей

вопросами мирового спасения, а социологические учения окрашивались для нее

почти что в богословский цвет. Черта эта отразилась в нашей публицистике,

которая учила смыслу жизни и была не столько конкретной и практической,

сколько отвлеченной и философской даже в рассмотрении проблем экономических.

Западничество и славянофильство — не только публицистические, но и

философские направления. Белинский, один из отцов русской интеллигенции,

плохо знал философию и не обладал философским методом мышления, но его всю

жизнь мучили проклятые вопросы, вопросы порядка мирового и философского.

Теми же философскими вопросами заняты герои Толстого и Достоевского. В 60-е

годы философия была в загоне и упадке, презирался Юркевич, который, во

всяком случае, был настоящим философом по сравнению с Чернышевским. Но

характер тогдашнего увлечения материализмом, самой элементарной и низкой

формой философствования, все же отражал интерес к вопросам порядка

философского и мирового. Русская интеллигенция хотела жить и определять свое

отношение к самым практическим и прозаическим сторонам общественной жизни на

основании материалистического катехизиса и материалистической метафизики. В

70-е годы интеллигенция увлекалась позитивизмом, и ее властитель дум — Н.

К. Михайловский был философом по интересам мысли и по размаху мысли, хотя

без настоящей школы и без настоящих знаний. К П. Л. Лаврову, человеку

больших знаний и широты мысли, хотя и лишенному творческого таланта,

интеллигенция обращалась за философским обоснованием ее революционных

социальных стремлений. И Лавров давал философскую санкцию стремлениям

молодежи, обычно начиная свое обоснование издалека, с образования туманных

масс. У интеллигенции всегда были свои кружковые, интеллигентские философы и

своя направленская философия, оторванная от мировых философских традиций.

Эта доморощенная и почти сектантская философия удовлетворяла глубокой

потребности нашей интеллигентской молодежи иметь «миросозерцание»,

отвечающее на все основные вопросы жизни и соединяющее теорию с общественной

практикой. Потребность в целостном общественно-философском миросозерцании —

основная потребность нашей интеллигенции в годы юности, и властителями ее

дум становились лишь те, которые из общей теории выводили санкцию ее

освободительных общественных стремлений, ее демократических инстинктов, ее

требований справедливости во что бы то ни стало. В этом отношении

классическими «философами» интеллигенции были Чернышевский и Писарев в 60-е

годы, Лавров и Михайловский в 70-е годы. Для философского творчества, для

духовной культуры нации писатели эти почти ничего не давали, но они отвечали

потребности интеллигентной молодежи в миросозерцании и обосновывали

теоретически жизненные стремления интеллигенции; до сих пор еще они остаются

интеллигентскими учителями и с любовью читаются в эпоху ранней молодости. В

90-е годы с возникновением марксизма очень повысились умственные интересы

интеллигенции, молодежь начала европеизироваться, стала читать научные

книги, исключительно эмоциональный народнический тип стал изменяться под

влиянием интеллектуалистической струи. Потребность в философском обосновании

своих социальных стремлений стала удовлетворяться диалектическим

материализмом, а потом неокантианством, которое широкого распространения не

получило ввиду своей философской сложности. «Философом» эпохи стал

Бельтов-Плеханов, который вытеснил Михайловского из сердец молодежи. Потом

на сцену появился Авенариус[1] и Мах[2], которые

провозглашены были философскими спасителями пролетариата, и гг. Богданов и

Луначарский сделались «философами» социал-демократической интеллигенции. С

другой стороны возникли течения идеалистические и мистические, но то была уж

совсем другая струя в русской культуре. Марксистские победы над

народничеством не привели к глубокому кризису природы русской интеллигенции,

она осталась староверческой и народнической и в европейском одеянии

марксизма. Она отрицала себя в социал-демократической теории, но сама эта

теория была у нас лишь идеологией интеллигентской кружковщины. И отношение к

философии осталось прежним, если «не считать того критического течения в

марксизме, которое потом перешло в идеализм, но широкой популярности среди

интеллигенции не имело.

Интерес широких кругов интеллигенции к философии исчерпывался

потребностью философской санкции ее общественных настроений и стремлений,

которые от философской работы мысли не колеблются и не переоцениваются,

остаются незыблемыми, как догматы. Интеллигенцию не интересует вопрос,

истинна или ложна, например, теория знания Маха, ее интересует лишь то,

благоприятна или нет эта теория идее социализма, послужит ли она благу и

интересам пролетариата; ее интересует не то, возможна ли метафизика и

существуют ли метафизические истины, а то лишь, не повредит ли метафизика

интересам народа, не отвлечет ли от борьбы с самодержавием и от служения

пролетариату. Интеллигенция готова принять на веру всякую философию под тем

условием, чтобы она санкционировала ее социальные идеалы, и без критики

отвергнет всякую, самую глубокую и истинную философию, если она будет

заподозрена в неблагоприятном или просто критическом отношении к этим

традиционным настроениям, и идеалам. Вражда к идеалистическим и

религиозно-мистическим течениям, игнорирование оригинальной и полной

творческих задатков русской философии основаны на этой «католической»

психологии. Общественный утилитаризм в оценках всего, поклонение «народу» —

то крестьянству, то пролетариату, — все это остается моральным догматом

большей части интеллигенции. Она: начала даже Канта читать потому только,

что критический марксизм обещал на Канте обосновать социалистический идеал.

Потом принялась даже за с трудом перевариваемого Авенариуса, так как

отвлеченнейшая, «чистейшая» философия Авенариуса без его ведома и без его

вины представилась вдруг философией социал-демократов «большевиков».

В этом своеобразном отношении к философии сказалась, конечно, вся наша

малокультурность, примитивная недифференцированность, слабое сознание

безусловной ценности истины и ошибка морального суждения. Вся русская

история обнаруживает слабость самостоятельных умозрительных интересов. Но

сказались тут и задатки, черт положительных и ценных — жажда целостного

миросозерцания, в котором теория слита с жизнью, жажда веры. Интеллигенция

не без основания относится отрицательно и подозрительно к отвлеченному

академизму, к рассечению живой истины, и в ее требовании целостного

отношения к миру и жизни можно разглядеть черту бессознательной

религиозности. И необходимо резко разделить «десницу» и «шуйцу» в

традиционной психологии интеллигенции. Нельзя идеализировать эту слабость

теоретических философских интересов, этот низкий уровень философской

культуры, отсутствие серьезных философских знаний и неспособность к

серьезному философскому мышлению. Нельзя идеализировать и эту почти

маниакальную склонность оценивать философские учения и философские истины по

критериям политическим и утилитарным, эту неспособность рассматривать

явления философского и культурного творчества по существу, с точки зрения

абсолютной их ценности. В данный час истории интеллигенция нуждается не в

самовосхвалении, а в самокритике. К новому сознанию мы можем перейти лишь

через покаяние и самообличение. В реакционные 80-е годы с самовосхвалением

говорили о наших консервативных, истинно-русских добродетелях, и Вл.

Соловьев совершил важное дело, обличая эту часть общества, призывая, к

самокритике и покаянию, к раскрытию наших болезней. Потом наступили времена,

когда заговорили о наших радикальных, тоже истинно-русских добродетелях. В

эти времена нужно призывать другую часть общества к самокритике, покаянию и

обличению болезней. Нельзя совершенствоваться, если находишься в упоения от

собственных великих свойств, — от этого упоения меркнут и подлинно большие

достоинства.

С русской интеллигенцией в силу исторического ее положения случилось

вот какого рода несчастье: любовь к уравнительной справедливости, к

общественному добру, к народному благу парализовала любовь к истине, почти

что уничтожила интерес к истине. А философия есть школа любви к истине,

прежде всего к истине. Интеллигенция не могла бескорыстно отнестись к

философии, потому что корыстно относилась