с удовлетворением отметил, что мой ответ несколько его обескуражил.
— Меня именуют учеником дьявола, Бруно, — сообщил он мне с полуулыбкой, раздвинувшей тонкие губы. — Обо мне песенки сочиняют, запугивают мною детей. Говорят, я с помощью колдовства убил три сотни человек. Что вы на это скажете?
— Скажу, что тюремная лихорадка может распространяться очень быстро, — холодно отвечал я.
— И вы безусловно правы. Однако почему же я сам не заболел?
— Здоровы как бык, очевидно, — парировал я, непроизвольно косясь на те места, где полагалось бы расти его ушам. — Вы такой же колдун, как я или вон Флорио.
— Колдун, как вы? — Дженкс вытаращился на меня и вновь расхохотался. — Славный у вас приятель, синьор Флорио, с ним и клоунов не надо, — снисходительно прибавил он.
Флорио совсем растерялся. Он чувствовал, что мы с Дженксом ведем какую-то непонятную ему игру.
— Прибыл мой Монтень, мастер Дженкс? — коротко осведомился он. — Хотелось бы получить его. Или я напрасно вышел в столь скверную погоду?
— Да уж, скверная погодка, прямо-таки поганая, — подхватил Дженкс, одаряя меня загадочной улыбкой. — Два тома прибыли морем еще в конце прошлой недели, дорогой мой Флорио, и даже в эту апокалиптическую погоду сумели в субботу доехать из Плимута до Оксфорда. Никто не может сказать, будто я подвожу тех, кто мне доверяет. Подождите минуточку, я найду ваши книги. — Он вновь коротко поклонился и, не поднимая головы, нырнул в заднюю дверь, в свою мастерскую.
Флорио обернулся ко мне.
— Прошу вас, дайте мне клятву молчать, Бруно, — прошептал он, притрагиваясь к моему рукаву.
Широко раскрытые глаза смотрели серьезно, даже умоляюще. Я кивнул, затаив дыхание, ожидая, что он скажет, наконец, что-то о той записке: ведь нас прервали посреди столь занимательного разговора.
— Я решил посвятить себя огромному, поистине грандиозному труду, который сохранит для потомства мое имя рядом с именем великого просветителя, чьему гению я всегда буду смиренно поклоняться. Это куда важнее, чем дурацкое собрание пословиц. — Он покрепче ухватил меня за рукав, глаза его сияли. — Я собираюсь перевести «Опыты» Мишеля де Монтеня для английских читателей!
— Он знает об этом? — задал я очевидный вопрос.
Флорио смущенно потупился.
— Я написал великому человеку, предлагая ему свои ничтожные услуги в качестве переводчика, но пока не получил от него согласия, — признался он. — Мастер Дженкс по моей просьбе заказал французское издание, так что теперь я смогу послать месье де Монтеню образчик своего перевода, и тогда мне остается только надеяться на его одобрение. Но вы же понимаете, чтобы осуществить подобный труд, понадобится немало времени и расходов, вот почему я написал вам…
— Любая книга из любой страны! Обращайтесь к Роуленду Дженксу, и если я не смогу отыскать это издание, значит, его просто не существует! — провозгласил хозяин, выпрыгивая из тени. В каждой руке у него было по книге; не слишком пухлые тома, затянутые в темную телячью кожу и перевязанные кожаными ремешками. Он заговорщически подмигнул мне. — Любую книгу, доктор Бруно, по справедливой цене. — Выразительный взгляд остановился на кошельке Уолсингема, скрытом под полой моего камзола. Я сделал вид, будто ко мне этот намек не имеет ни малейшего отношения, хотя внутренне поежился: этот человек знал обо мне куда больше, чем следовало. Кто его информировал? Бернард?
Дженкс протянул оба тома Флорио, и тот принял их в руки с такой нежностью, словно это были его новорожденные близнецы.
— Из Нидерландов вы тоже получаете книги? — Я постарался, чтобы вопрос мой прозвучал безразлично.
— Из Франции, из Нидерландов, иногда из Испании или Италии, если кому-то потребуется. В Оксфорде многим бывают нужны тексты, которые только из-за границы и получишь. — Он все смотрел на меня своим странным, то ли заговорщическим, то ли просто насмешливым взглядом; казалось, прикидывал, гожусь ли я для какого-то его замысла. — Полагаю, Бруно, вы уже об этом слыхивали. Ведь именно поэтому вы решили меня выследить?
Последний вопрос я оставил без ответа. Флорио вдруг начал переминаться с ноги на ногу, чуть не подпрыгивая, лицо у него сморщилось так, будто он собирался заплакать.
— Что с вами, любезный Флорио? — обратился к нему Дженкс.
— Ничего. Ничего, только… я не ожидал, что придут сразу оба тома, мастер Дженкс, и, боюсь, я не смогу… наверное, мне придется оставить у вас один на месяц или на два, только не продавайте его, прошу вас, потом у меня будут деньги…
Дженкс только рукой махнул:
— Мне тут негде хранить невыкупленные книги, Флорио. Вы уж лучше забирайте оба тома прямо сейчас, а заплатите, когда сможете.
Лицо Флорио вспыхнуло, как у ребенка, которому подарили конфету.
— Благодарю вас, мастер Дженкс! Обещаю, вам не придется долго ждать этих денег, в особенности если дела пойдут так, как я рассчитываю.
Судя по обращенному на меня взгляду, Флорио полагал, будто мне ясен скрытый смысл его слов, однако он ошибался. Если таким образом он намекал на таинственную записку, означало ли это, что загадочные убийства в Линкольне могли принести ему какую-то выгоду? Я уставился на него, ничего не понимая, пока он доставал из пояса заветные денежки.
— Все, Бруно, мы получили то, за чем пришли, — заявил он, передав деньги хозяину и тщательно завернув свое приобретение в промасленную кожу, чтобы уберечь от дождя. — Рискнем выйти под этот ливень?
Я, повернувшись к окну, уныло глядел на лившиеся с небес потоки. Небо потемнело сильнее прежнего.
— Минуточку, прошу вас, — вмешался Дженкс. — Не хотелось бы задерживать вас, мастер Флорио, но мне требуется обсудить кое-какие дела с доктором Бруно, если он может уделить мне немного времени. — Вновь иронически приподнялась бровь, намекая, что поговорить он предпочел бы в отсутствие Флорио. Тот заколебался было, но, вспомнив, по-видимому, как великодушно Дженкс предоставил ему кредит, не стал возражать.
— Да-да, конечно, мне пора уже возвращаться в колледж. Доктор Бруно, если никто из нас не утонет на обратном пути, не могли бы мы вернуться к разговору вечером?
Я кивнул. Флорио прижал книги к груди, надвинул капюшон и, в последний раз бросив на меня многозначительный взгляд, вышел под дождь.
Дверь с грохотом захлопнулась, и я невольно вздрогнул: в мокрой одежде меня пробрал озноб от сквозняка, но еще холоднее сделалось под пристальным взглядом переплетчика: тот обернулся ко мне и, казалось, изучал мое лицо в дрожащем пламени свечей.
— Пойдемте, а то еще схватите лихорадку, и все решат, что это я вас сглазил, — сухо усмехнулся он и жестом пригласил меня пройти во внутреннюю дверь позади прилавка. — Здесь мы сможем поговорить свободно, доктор Бруно, а вы заодно немного обсушитесь. Я сейчас подогрею вино. — После этих слов он вытащил из-за пояса связку ключей и запер за нами дверь. Заметив на моем лице некоторый испуг, добавил: — Если желаете, я выпью первым. Хотя я думал, уж вы-то не верите в мои сатанинские чары.
На миг его пристальный взгляд смягчился, он слегка усмехнулся. Я, вопреки своим подозрениям и опасениям, улыбнулся в ответ и последовал за хозяином в заднюю комнату. Доверять ему, конечно, не стоило, но, хотя я и не верил в мистическую историю о черных ассизах, в Роуленде Дженксе действительно ощущалась некая гипнотическая сила, заставившая меня повиноваться ему. Однако наедине мы не остались: едва переступив порог, я уловил краем глаза какое-то движение. В первый момент я принял это за игру теней, но оказалось, у камина стоял доктор Уильям Бернард, по своему обыкновению скрестив руки на груди.
— Моя мастерская. Доктор Бернард. — Дженкс указал на доктора Бернарда таким жестом, как будто тот представлял собой лишь предмет обстановки.
Вдоль трех стен тянулись длинные скамьи с наваленными на них рукописями и книгами; некоторые были уже окончательно переплетены, другие лишь частично; куски кожи, пергамены и ткани ждали своего часа, распяленные на колодках.
Я заметил несколько очень древних фолиантов, восстановленных талантом реставратора и переплетчика, как феникс из пепла; им предстояла еще долгая жизнь. В углу напротив очага под прямым углом стояло два больших, окованных железом сундука с тяжелыми массивными замками.
— Вижу, многие члены колледжа Линкольна знают к вам дорогу, — сказал я Дженксу, ограничившись вежливым кивком Бернарду.
— Я переплетаю книги и торгую канцелярским товаром, доктор Бруно. Понятно, что ко мне заходят доктора университета.
— А мастер Годвин, библиотекарь Линкольна, тоже из числа ваших клиентов?
— Разумеется, — без запинки и не отводя от меня взгляда своих удивительных прозрачных глаз ответил Дженкс. — Мне частенько приходится реставрировать книги из его собрания.
— А Джеймс Ковердейл?
Дженкс обменялся взглядом с Бернардом.
— Ах да, бедный доктор Ковердейл. Уильям только что рассказал мне, что Джеймс погиб от рук грабителей. Подумать только, такие преступления в Оксфорде! — Прижав руку к груди, Дженкс горестно покачал головой, но мне почему-то показалось, что он надо мной насмехается.
Мне бы очень хотелось выяснить, что помимо книг связывало его с Годвином и Ковердейлом, но под неприязненным взглядом Бернарда задавать вопросы было невозможно.
— Вот душераздирающее зрелище, доктор Бруно, — сказал Дженкс, взял с ближайшей скамьи небольшой том и дал мне.
Это оказался маленький часослов, изданный во французском вкусе начала века, несомненно дорогая вещь. На первых же страницах я обнаружил яркие иллюстрации; каждая по периметру была украшена искусным растительным орнаментом.
— Смотрите. — Дженкс забрал у меня книгу из рук и открыл в том месте, где текст и рисунок на противоположной странице были варварски изуродованы.
Очевидно было, что их пытались вырезать тупым ножом, даже, скорее, выдрать из книги. Иллюстрация мало пострадала, можно было разглядеть коленопреклоненного Фому Бекета, которого четверо рыцарей убивали перед алтарем; но лицо мученика было вырезано, а молитва полностью стерта.
— Отвратительно! — сказал Дженкс. — Король Генрих издал свой эдикт полвека тому назад, но мне в руки все еще попадают такие изуродованные книги, с вырезанными ликами и стертыми молитвами. Если я сумею восстановить эту бедняжку, за нее дадут хорошую цену во Франции. Это славная французская работа, сами видите. Смерть Христова! Ненавижу, когда книги так вот уродуют по приказу короля-еретика, отца такой же еретички, как он сам, да еще и бастарда к тому же! — Он хищно оскалился, выставив напоказ почти черные зубы, при этом нежно поглаживая книгу своими длинными белыми пальцами, как будто утешая. Признаться, такая чувствительность не сделала Дженкса привлекательнее в моих глазах.
— Вы донесете о моих мятежных словах, доктор Бруно? — Он растянул тонкие губы в улыбке, не
