частях, то нельзя делать и такого заключения: вселенная бесконечна и существует бесконечное множество земель, — следовательно, часть земли может двигаться бесконечно и должна иметь к бесконечно отдаленной земле бесконечный импульс и обладать бесконечной тяжестью. Такого заключения нельзя делать по двум причинам: во-первых, так как вселенная состоит из противоположных тел и принципов, то такого перехода не может быть — такая часть не сумеет пробежать через эфирную область, так как она раньше будет побеждена противоположностью и потеряет способность дальнейшего движения; такая субстанция не будет больше землей, ибо, будучи побеждена противоположностью, она изменит свой состав и облик. Во-вторых, опыт нас учит, что при бесконечном расстоянии тело не может быть тяжелым или легким; как говорят, части не могут получить такого импульса, если они не находятся внутри области, принадлежащей к их собственному составу; если же они будут в этой области, то они не будут больше двигаться, подобно тому как жидкие соки (которые в животном организме движутся от внешних частей к внутренним, от верхних к нижним, подымаясь и опускаясь и передвигаясь от одной части к другой), находящиеся за пределами своего собственного состава, теряют свои силы и естественный импульс, как бы близко они ни были расположены к нему. Такое отношение имеет силу лишь в пределах того пространства, которое измеряется радиусом, протянутым от центра этой частной области к ее окружности; около ее окружности тяжесть тела будет наименьшая, а около центра наибольшая; в промежутках, в зависимости от разных степеней близости к центру или окружности, тяжесть будет больше или меньше. Я это разъясню следующим образом: пусть A обозначает центр той области, где, согласно обычному словоупотреблению, камень не будет ни тяжелым и ни легким; пусть B обозначает окружность той области, где он точно так же не будет ни тяжел и ни легок, а останется в покое (отсюда мы видим совпадение максимума и минимума, как это было доказано в конце книги «О причине, начале и едином»61). 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9 обозначают различные промежуточные области:
B 9 не тяжелое, не легкое
8 наименее тяжелое, легчайшее
7 тяжелое не в столь малой степени, легкое не в столь большой степени
5 тяжелое, легкое
3 значительно более тяжелое, значительно менее легкое
2 самое тяжелое, легкое в наименьшей степени
A 1 не тяжелое, не легкое
Отсюда вы видите, сколь многого недостает для того, чтобы одна земля с необходимостью двигалась к другой, — даже части земли, находящиеся за пределами собственной окружности, не имеют такого импульса.
Эльпин. Вы считаете, следовательно, что эта окружность определена?
Филотей. Да, поскольку вопрос идет о наибольшей тяжести, которая может быть в наибольшей части или, если тебе угодно (ибо весь шар не тяжел и не легок), во всей земле. Но что касается промежуточных различий тяжести и легкости, то я скажу, что они могут принимать столько же различных ступеней, сколь различны веса различных частей, находящихся между наиболее тяжелым и наименее тяжелым.
Эльпин. Значит, эту лестницу надо принимать в особом смысле.
Филотей. Каждый обладающий рассудком, может сам понять, в каком смысле ее надо принимать. Этим сказано достаточно по поводу приведенных доводов Аристотеля. Теперь посмотрим, приведет ли он еще какие-либо другие, кроме разобранных выше.
Эльпин. Позвольте этот вопрос обсудить в следующий день, ибо меня ждет Альбертин, который хочет прийти сюда завтра. Я думаю, он сумеет привести все наиболее смелые доводы в пользу противоположного мнения, так как он основательно изучил господствующую философию.
Филотей. Как вам угодно.
Конец четвертого диалога
Новый собеседник: Альбертин
Альбертин. Я хотел бы знать, какой призрак, какое неслыханное чудовище, какой ненормальный человек, какой необычайный ум вновь преподнес миру эти открытия, или, может быть, он принес уже отжившие старые вещи, которые должны сойти за новинки, срезанные корни, которые должны дать в нашу эпоху новые ростки?
Эльпин. Да — это срезанные корни, которые вновь произрастают, это старые вещи, которые снова возвращаются, это скрытые истины, которые вновь раскрываются, это новый свет, который после долгой ночи вновь восходит на горизонте нашего познания и мало-помалу приближается к мередиану нашего интеллекта.
Альбертин. Если бы я не знал Эльпина, то я не знал бы, что ему ответить. Эльпин. Говорите все, что вам угодно. Но если вы обладаете такими же способностями, как я, то вы должны быть с ним согласны, так же как и я. Но если ваши способности лучше моих, то я уверен, что вы с ним еще скорее и охотнее согласитесь, чем я. Что же касается тех, для которых обыкновенная наука и вульгарная философия трудны и которые являются еще учениками, и притом мало разбирающимися в философии (хотя они таковыми себя обычно не считают), то их трудно привлечь на нашу сторону, ибо они находятся под властью всеобщей веры и прославленных авторов, с трудами которых они никогда не расстаются. Репутация толкователей и комментаторов этих авторов ставится ими также очень высоко.
Наоборот, те, для которых названная философия ясна, которые достигли того, что они больше не тратят всего остатка своей жизни на то, чтобы научиться понимать то, что сказал другой, а имеют собственный разум и пользуются глазами своего собственного активного духа, для того чтоды проникнуть во все затаенные углы и рассмотреть ее обнаженную всеохватывающими глазами Аргуса через тысячу дверей, — эти люди способны, приблизившись вплотную к предмету, проводить различие между тем, что истинно и признается достоверным вследствие его соответствия истинной сущности вещей. Едва ли, думаю я, эта философия может быть одобрена теми, кто не одарен природным умом и кто, по крайней мере, не получил хотя бы посредственного образования в различных отраслях науки и таким образом не способен пользоваться интеллектуальной рефлексией, позволяющей устанавливать различие между тем, что основано на вере, и тем, что установлено на основе очевидности истинных принципов, ибо некоторые предметы обычно основываются на таких принципах, которые, если их хорошо разобрать, приводят к невозможным и противоречащим природе выводам.
Оставим эти грязные и продажные головы, которые мало заботятся или совсем не заботятся об истине и довольствуются знанием того, что считается общепринятым, которые очень мало являются друзьями подлинной науки, но жаждут славы и хорошей репутации, которые стремятся казаться учеными, но не быть таковыми. Очень плохо, говорю я, сделает свой выбор среди различных мнений и противоречивых утверждений тот, кто не может составить себе твердое и правильное суждение относительно их. И очень трудно иметь какое-либо суждение тому, кто не в состоянии сравнить между собой это и то, одно и другое. А сделать сравнение между различными вещами будет стоить громаднейшего труда тому, кто не в состоянии установить различие между ними, одним и другим. Но различие невозможно установить до тех пор, пока бытие и сущность каждой вещи скрыты. Но бытие и сущность не могут быть выявлены до тех пор, пока не вскрыты причины и начала, составляющие их основу. И только тогда, когда вы посмотрите очами разума и оцените правильным мышлением основы, принципы и причины, на которых базируются различные и противоположные философии, вы увидите, какова природа, сущность и особенность каждой из них; только взвесив их на весах разума, вы сможете установить, каково различие между одной и другой, сравнить, на сколько истинна та или другая, и без колебаний сделать выбор и примкнуть к истинной философии.
Альбертин. Вести борьбу с нелепыми и глупыми воззрениями — это дело пустых и глупых людей, сказал князь философов Аристотель.
Эльпин. Превосходно сказано. Но если вы внимательно посмотрите, то увидите, что это мнение и совет могут быть применены также к его собственным воззрениям, которые оказываются глупыми и пустыми. Кто хочет правильно рассуждать, должен, как я сказал, уметь освободиться от привычки принимать все на веру, должен считать равно возмодными противоречивые мнения и отказаться как от тех предубеждений, которые он впитал со дня рождения, так и от тех, которые он воспринял вследствие взаимного общения, или же которые возрождаются при посредстве философии, — одним словом, он должен умереть для толпы и для тех ученых, которые считаются мудрыми большинсвом какой-либо эпохи. Я этим хочу сказать, что, для того чтобы вынести правильно суждение относительно споров ученых двух эпох, которые высоко стятся большинством народа своего времени, следует вспомнить то, что сам Аристотель сказал, а именно: если мы не всесторонне рассматриваем вопрос, то нередко может случиться, что мы легкомысленно судим, а, с другой стороны, сила привычки может укрепить в нашем сознании предубеждение, котррое приведет к тому, что мы признаем необходимым то, что невозможно, и, наоборот, найдем невозможным то, что безусловно истинно и необходимо. И если это может иметь место относительно совершенно очевидных вещей, то что же мы должны сказать о таких проблемах, которые сами по себе сомнительны и зависят от того, насколько хороши и устойчивы лежащие в их основе принципы?
Альбертин. По мнению Аверроэса и других комментаторов, нельзя ничего знать того, чего не знал Аристотель.
Эльпин. Аверроэс и его приверженцы имели, по-видимому, столь слабый разум и пребывали в столь глубокой темноте, что Аристотель казался им наиболее возвышенным и ясным умом. Если бы этот философ и другие, делавшие аналогичные утверждения, хотели бы выразиться наиболее точно, то они могли бы сказать, что Аристотель в их глазах — бог. Но этим самым они не столько возвеличили бы Аристотеля, сколько показали бы свое собственное ничтожество. Ибо их мнение имеет не больше ценности, чем мнение обезьяны, что ее дети — самые приятные создания на свете, а ее муж — самый красивый самец в мире.
Альбертин. «Мучаются родами горы»…
Эльпин. Вы увидите, что родится не мышь.
Альбертин. Многие бросали свои стрелы в Аристотеля и возводили против него укрепления; но их укрепления разрушены, их стрелы притупились, их луки сломались.
Эльпин. Возможно. Где одно ничтожество с другим ведет войну — одно из них может оказаться сильнее другого. Но от этого оно не перестает быть ничтожеством и в конечном счете оно должно быть разоблачено и побеждено истиной.
Альбертин. Я утверждаю, что невозможно опровергнуть доводы Аристотеля.
Эльпин. Это слишком поспешное суждение.
Альбертин. Я это заявляю лишь после того, как я очень основательно рассмотрел учение Аристотеля и достаточно в него углубился. Я не только не нашел ни одной ошибки, но, наоборот, убедился, что его учение полно божественной мудрости. Я уверен в том, что на всякого человека это учение должно произвести такое же впечатление, как на меня.
Эльпин. Вы, следовательно, судите о желудках и мозгах других людей по аналогии с вашим желудком и мозгом, и то, что невозможно
