происходит то, что действительности целого она не приобщает к частям, но так как она зависит, то действие целого она частям сообщает. Такова душа растительная и чувственная, так как никакая часть животного не есть животное, и тем не менее каждая часть живет и чувствует. В-третьих, есть еще иной вид формы, каковая все актуализирует и делает совершенным, но не простирается и не зависима в своей деятельности. Так как она актуализирует и делает совершенным, то находится во всем и во всякой части; так как она не простирается, то совершенство всего не приобщает к частям; так как она не зависит, то не сообщает действия. Такова душа, поскольку она может возбуждать интеллектуальную потенцию, и она называется интеллектуальной; она не образует какой-либо части человека, которая могла бы называться человеком, была бы человеком, и о которой можно было бы сказать, что она обладает разумом. Из этих трех видов первый, это — материальная форма, которая не может быть понята и не может существовать без материи: другие два вида (каковые, в конце концов, совпадают в одном, сообразно субстанции и бытию, и различаются вышеуказанным способом) знаменуют собою то формальное начало, которое отличается от начала материального.
Диксон. Понимаю.
Теофил. Кроме того я хочу предупредить, что хотя по обычному способу выражения мы и говорим, что имеется пять степеней формы, т. е. элементарная, смешанная, растительная, чувственная и интеллектуальная, мы, однако, не понимаем это в кульгарном смысле, так как это различение имеет силу только сообразно действиям, появляющимся и происходящим от предметов, но не по отношению к первичному и основному бытию этой формы и духовной жизни, которая сама наполняет все, но не по одному и тому же способу.
Диксон. Понимаю. Так что эта форма, принимаемая вами за начало, есть форма существенная, образует совершенный вид, существует в собственном роде, а не является частью видов как форма перипатетическая.
Теофил. Именно так.
Диксон. Различие форм в материи не происходит сообразно случайным расположениям, зависящим от материальной формы.
Теофил. Верно.
Диксон. Отсюда также и та отделенная форма не умножается сообразно числу, так как всякое численное умножение зависит от материи.
Теофил. Да.
Диксон. Кроме того, в себе неизменная, она изменчива посредством предметов разнообразия материи. И подобная форма, хотя в предмете она заставляет различаться части от целого, сама не различается в части и в целом; хотя один смысл ей подходит как существующей самой по себе, другой — поскольку она действительность и совершенство какого-нибудь предмета, и иной смысл — в отношении предмета, расположенного одним способом, другой — в отношении предмета, расположенного иным способом.
Теофил. Точно так.
Диксон. Вы не понимаете этой формы как случайной или подобной случайному, ни как примешанной к материи, ни как извне присущей ей, но как существующую внутри ее, связанную с ней, в ней присутствующую.
Теофил. Так я утверждаю.
Диксон. Кроме того эта форма определена и ограничена материей, так как, имея в себе способность установить частности бесчисленных видов, она ограничивается установлением одного индивида; и, с другой стороны, потенция неограниченной материи, могущей принять любую форму, приходит к ограничению одним видом, так что одна есть причина определения и ограничения другой.
Теофил. Очень хорошо.
Диксон. Итак, вы известным образом согласны с мнением Анаксагора, называющего частные формы природы скрытыми, отчасти с мнением Платона, выводящего их из идей, отчасти с мнением Эмпедокла, для которого они происходят из разума, и известным образом с мнением Аристотеля, для которого они как бы исходят из потенции материи?
Теофил. Да, ибо, как мы уже сказали, где есть форма, там есть известным образом все; где есть душа, дух, жизнь, там есть все. Формообразователь есть интеллект для идеальных видов и формирует их; если он не извлекает их из материи, то все же не выпрашивает их вне ее, так как этот дух наполняет все. Полиинний. Я хотел бы знать, каким образом форма является душою мира повсюду, всею, если она неделима. Она, следовательно, необходимо должна быть весьма велика, даже бесконечного размера, если утверждается, что мир бесконечен.
Гервазий. Есть достаточное основание, чтобы она была большой. Так утверждал также о нашем господе один проповедник в Грандаццо, в Сицилии, где в знак того, что последний присутствует во всем мире, он соорудил распятие столь большого размера, как церковь, наподобие бога-отца, для которого эмпирейное небо служит балдахином, звездное небо — сиденьем и у которого столь длинные ноги, что они касаются земли, служащей ему скамеечкой. К нему пришел с вопросом один крестьянин, говоря: «Уважаемый отец мой, сколько же локтей сукна потребуется, чтобы сделать ему штаны?», а другой сказал, что не хватило бы всего гороха, фасоли и бобов из Мелаццо и Никозии, чтобы наполнить ему брюхо. Итак, вы видите, что также и эта душа мира не сделана по этому образцу.
Теофил. Я не знаю, как ответить на твое сомнение, Гервазий, но легко могу ответить на сомнение маэстро Полиинния. Все же я скажу с известным уподоблением, чтобы удовлетворить просьбу обоих, так как я хочу, чтобы также т вы унесли какой-нибудь плод от наших рассуждений и разговоров. Итак, вкратце вы должны знать, что душа мира и божество не целиком присутствуют во всем и во всякой части таким же образом, каким какая-либо материальная вещь может там быть, так как это невозможно для любого тела и любого духа; они присутствуют таким образом, который нелегко вам объяснить иначе, как так: вы должны заметить, что если о душе мира и о всеобщей форме говорят, что они суть во всем, то при этом не понимается — телесно и пространственно, так как таковыми они не являются и таким образом они не могут быть ни в какой части; но они суть во всем духовным образом. Так например, грубо говоря, вы можете вообразить себе голос, который есть весь во всей комнате и в любой ее части, так как отовсюду он слышим весь; так эти слова, которые я произношу, слышимы все всеми, даже если бы присутствовали тысячи; и мой голос, если бы он мог распространиться по всему миру, был весь во всем. Итак, я говорю вам, маэстро Полиинний, что душа не является неделимой как точка, но известным образом она неделима как голос. И я отвечаю тебе, Гервазий, что божество не есть во всем как бог из Грандаццо во всей его капелле, так как последний, хотя и находится во всей церкви, но голова его в одной части, ноги — в другой, руки и бюст — в новой и новой части. Но это находится все в любой части, как мой голос слышим весть из всех частей этого зала.
Полиинний. Я прекрасно понял.
Гервазий. Я же воспринял ваш голос.
Диксон. Я верю, что касается голоса; что же касается утверждения, я думаю, что оно вошло в одно ухо и ушло через другое.
Гервазий. Я думаю, что оно здесь еще и не вошло, так как уже поздно и часы, что у меня в желудке, указали час ужина. Полиинний. Это значит, то есть, что ты помышляешь о еде.
Диксон. Итак, достаточно. Завтра мы соберемся, чтобы рассуждать, быть может, о материальном начале.
Теофил. Я вас буду поджидать, или вы меня поджидайте на этом месте.
Конец второго диалога
Гервазий. Время уже наступило, а они еще не пришли. Так как у меня нет никакого другого занятия, которое бы меня увлекало, я хочу заполнить свое время тем, чтобы послушать, как они рассуждают. От них я могу получить различные сведения о шахматах философии, во всяком случае я хорошо провожу время благодаря сверчкам, поющим в этом испорченном мозгу педанта Полиинния. Он заявляет, что желает судить, кто правильно говорит, кто лучше рассуждает, кто совершает непоследовательности и ошибки в философии, когда же затем наступает время ему самому высказаться с своей стороны, он, не зная, что преподать, начинает тебе вытягивать изнутри своего ветром подбитого педантства салат изречений из латинских и греческих фраз, которые никогда не приходятся кстати к тому, что говорят другие; поэтому нет слепца, который бы без особой трудности не мог увидеть, насколько он глуп в своем образовании, между тем как другие мудры в своей необразованности. Но вот и он, честное слово! Он так идет, что кается, делая шаги, и то умеет продвигаться по-ученому. Господин магистр, благополучно прибыли?
Полиинний. Этот магистр меня не интересует, потому что в наше развращенное и ужасное время это звание стали придавать не только мне равным, но и любому цирюльнику, чернорабочему и кастратору кабанов; дается же совет: не называйтесь учителями.
Гервазий. Как же следует к вам обращаться? Нравится вам — достопочтеннейший?
Полиинний. Это священническое и клерикальное.
Гервазий. Не подойдет ли — знаменитейший?
Полиинний. Оружие уступает место тоге.
Гервазий. А кесарское величество?
Полиинний. Воздайте кесарево кесарю.
Гервазий. Итак, примите господин; оставьте название громовержца, отца богов. Вернемся к нам; почему вы все так запоздали?
Полиинний. Я думаю, что и остальные так же занялись каким-либо другим делом, как я, чтобы не пропустить этого дня без строчки, занялся созерцанием отпечатка глобуса, называемого вульгарно картой земных полушарий.
Гервазий. Что же вы делаете с картой земных полушарий?
Полиинний. Я созерцаю части земли, климаты, области и страны; их всех я прошел в идеальном представлении и многие из них и в действительности, своими ногами.
Гервазий. Я хотел бы, чтобы ты когда-нибудь поразмыслил над самим собою, так как мне кажется, что это более важно для тебя, и я уверен, что об этом ты мало заботишься.
Полиинний. Да не будет недоброжелательства в слове; таким путем я с гораздо большим успехом прихожу к познанию самого себя.
Гервазий. А как ты меня в этом убедишь?
Полиинний. Тем, что от созерцания макрокосма легко, сделав необходимое умозаключение от подобного, прийти к познанию микрокосма, частицы которого соответствуют частям первого.
Гервазий. Так что мы найдем внутри нас луну, Меркурия и другие звезды, Францию, Испанию, Италию, Англию, Калькутту и другие страны?
Полиинний. Почему нет? По известной аналогии.
Гервазий. По известной аналогии я думаю, что вы великий монарх. Если бы вы были хоть женщиной, я спросил бы, нельзя ли в вас поместить какого-нибудь парнишку или одно из тех растений, о которых говорит Диоген.
Полиинний. Ах, ах! Это некоторым образом забавно. Но это положение не подходит к мудрецу и эрудиту.
Гервазий. Если бы я был эрудитом и считал себя мудрецом, я не видел бы, чему учиться вместе с вами.
Полиинний. Вы — да, но я прихожу не для того, чтобы учиться, ибо мое же дело — учить, для меня также важно судить тех, кто желает учить; поэтому цель моего прихода иная, чем та, ради которой должны приходить
