Однажды Терра опять отринул и отогнал слово, которое часами под этот аккомпанемент кружило вокруг него; другое выскочило ему навстречу из ряда слов договора, и радостный испуг возвестил ему, что оно и есть искомое. Он поворачивал его во все стороны, ощупывал, вскрывал до самой сердцевины. И наконец застыл неподвижно, даже не дыша. Но вот он перевел дух мощно, как Самсон. Свершилось! Орудие выковано, сезам найден. Победа! Он вскочил с места, ему хотелось обнять Лею; тут только он заметил, что совсем стемнело и сестры давно нет. Спектакль должен сейчас кончиться. Из кухни доносился шум; Терра пошел туда. Кто-то хозяйничал там, — оказалось, что Куршмид.
- Победа, милый друг! — крикнул Терра актеру. — Силам тьмы сегодня не повезло. Есть в Берлине живодер, у которого в данный миг уплывают его барыши.
Куршмид возликовал, проникнувшись важностью события. Вокруг его беспокойных глаз легли синеватые тени.
- Я так и знал! — Широкий жест шумовкой. — Вы одержите победу над обществом! — Потом попросил мечтательно: — Добудьте мне билет на заседание суда! Лучше никогда в жизни не видеть Кайнца и Миттервурцера{241}, лишь бы мне быть свидетелем вашего торжества и вместе со всеми чествовать вас.
Терра пришлось втолковать ему, что это победа без блеска и парадной шумихи. Запись в протоколе, объявленное сквозь зубы определение, переход к следующему делу… Но все же добыча будет спасена от коршуна, создание мысли — из когтей стяжателя, человек — от погибели.
- И в довершение всего, — сказал Терра, выходя из кухни, — моя нареченная увидит, чего я стою!
На парадном стучали и звонили одновременно: Леа. Она ворвалась как вихрь:
- Скорей поесть! Я сегодня была в ударе. Публика только ради меня и ходит. Дайте чего-нибудь поесть, я умираю с голоду. Сбор на три четверти. Шесть вызовов.
- Неплохо для двадцатого представления, — сказал брат.
- Двадцать второго!
- Новая твоя роль будет еще лучше.
- А я, — отозвался Куршмид, суетясь у стола, — после того как произнесу свои реплики во втором акте, рад бы каждый раз остаться и смотреть тебя, но ведь лучше, чтобы я шел готовить ужин.
- Совершенно верно, — сказала Леа и принялась за еду.
- У твоего брата тоже огромная удача, — заикнулся Куршмид.
- Что ты? — произнесла она с преувеличенным интересом.
- Теперь он наверняка выиграет дело.
- Вот как! — бросила она рассеянно. И сейчас же спохватилась: — Прости, милый! Это, понятно, очень важно и для тебя и вообще. Но вот ты надумал что-то и сидишь и ждешь, — правда ведь? — что из этого сделают другие. Я же сама хочу добиться всего. Не только словами, — всем телом я показываю им, что я такое и чего хочу. Вот взгляни, чем я нынче сорвала аплодисменты.
Она откинула голову, выразительно скользнула руками вдоль бедер и застыла в улыбке такого трепетного ожидания, что пауза и рукоплескания напрашивались сами собой. Куршмид и Терра тоже собирались захлопать в ладоши, но услышали, как кто-то возится у входной двери, кто-то, у кого, очевидно, был свой ключ. Он вошел: Мангольф. Леа еще была вся ожидание душой и телом. Он направился к ней, сперва медленно, потом порывисто, взял ее руку с бедра, поцеловал и сказал сердечно:
- Комедиантка, но не плохая.
Терра подошел к нему, они обменялись рукопожатием, как две дружественные великие державы. Куршмид готовил чай.
- Значит, новая роль мне удастся? — снова спросила Леа и, не дождавшись ответа: — Если бы не удалась, то перед самой премьерой непременно настал бы конец света, чтобы я не успела осрамиться. Мне слишком везет.
- И должно везти, — подтвердил Куршмид. — К этому все идет. Я никогда и не сомневался. — Вокруг глаз у него легла синева.
- Слава богу, что мы опять играем ерунду. Настоящая литература не по мне. Сколько лет я зря потеряла! — проговорила Леа, закинув руки за голову и глядя в упор на Мангольфа.
- Ради всего святого, не надо дурмана, не надо нечестивой красоты, вставил Терра голосом писателя Гуммеля.
Леа узнала и засмеялась.
- Мне не нужно больше гладко зачесывать волосы и напускать на себя строгость. Я могу играть самую бесстыжую комедию.
- Ты можешь блистать, — с гордостью сказал Мангольф.
- Не возражаю, пока нас хватит, — добавила она, глядя ему прямо в глаза.
А он от всей души:
- Надолго хватит. — После чего он стремительно зашагал по комнате. — Мы на подъеме! — выкрикнул он, задорно хохоча. — Кончится тем, что я в один прекрасный день буду рейхсканцлером. — Он с разбегу прыгнул на стол и поднял чашку с чаем.
- Что вы, господин тайный советник! — сказал Куршмид. — У нас есть и вино.
- Не думаете ли вы, что обойдетесь без меня? — ворвался ликующий голос Леи в речь Мангольфа.
А Терра тем временем думал: «Без сомнения, мы на подъеме, успех — вещь неплохая».
- Великолепно! — воскликнул он. — Когда я расправлюсь с Каппусом, мы соберемся снова.
- Ты мне подаришь тогда что-нибудь? — спросила сестра. — Ты ведь загребешь не меньше денег, чем твой Каппус.
- Если бы мне и довелось, как ты любезно предсказываешь, стать истым буржуа, — заметил он, — у меня все же останется героическая перспектива разориться по причине порядочности — и даже с ее помощью стать большим человеком.
- За твое выступление в роли героического буржуа! — крикнула сестра и выпила.
Терра последовал ее примеру сдержанно, Мангольф игриво.
- А вы, Куршмид? — крикнул он. — Вокруг вас такая полнота чувств, вы один в стороне.
- Я служу, — сказал Куршмид.
Трое одержимых собою уставились на него.
- Вот самая надежная позиция, — заключил Терра. — Когда мы снова шлепнемся в грязь, ему и тогда будет дела по горло.
Мангольф изобразил на лице глубокомысленную грусть, сел за рояль и заиграл «Смерть Изольды»{243} с таким самозабвенным видом, словно смерть сама играла себя. «Спина такая же, как раньше», — подумал Терра. Сестра его млела и замирала от созерцания и звуков. Терра потихоньку вышел из комнаты, пока еще Куршмид был там.
Не успел он пройти несколько шагов, как Куршмид догнал его.
- Я думал, вы пробудете там как можно дольше, — заметил Терра. — Разве вы не ревнуете?
- Ревновать, мне? — просто сказал Куршмид. — Только к страданию. Довольно она уже настрадалась.
- Способна ли она вообще быть счастливой? — с горечью сказал брат. Есть люди, способные на большее.
Куршмид, не поняв:
- Все совершенно ясно. Ему нужно было сперва занять прочное положение. Теперь он может обручиться с ней. Кстати, и она имеет успех, значит он может даже… — Куршмид понизил голос до шепота, — жениться на ней.
Брат вздернул брови.
- Это она вам сказала?
Куршмид утвердительно кивнул, брови поднялись и у него. Вдруг он услышал резкий голос Терра:
- Ничего из этого не выйдет.
- Тогда произойдет неслыханная катастрофа, — насмерть испугавшись, пролепетал он.
Но Терра перешел уже на обычный тон, который мог показаться трагическим или просто неуместным:
- Ступайте в постель и постарайтесь проспать катастрофу. Вам меньше придется спать, чем вы думаете.
Куршмид покорно отстал от Терра. Но потом еще раз догнал его.
- Не вы!.. — сказал он взволнованно. — Я сам возьму это на себя.
- Да о чем вы? — спросил Терра, но актер уже исчез.
Чем ближе было решение, тем сомнительнее казалось оно Терра. Доказательство свое он по-прежнему считал неопровержимым, перед Богом и Словом его правота была несомненной. Но успех всегда и всюду зависит от людей, а не от идеи. Судьи, твердил себе адвокат, часто обязаны судить вразрез с непререкаемой логикой, ибо за ними стоит, предъявляя свои требования, другая логика — логика существующего общественного строя. Эта вездесущая владычица устами своего судьи возвещает, что созданное тем, кто занимается умственным трудом, по полному неотъемлемому праву принадлежит тому, у кого есть деньги. Всякое ограничение этого права носит характер уступки, чуть ли не милостыни. «Каппус сильнее меня. — Только с существующим общественным строем можно заключать выгодные сделки». Эти страшные истины неотступно маячили перед ним в бессонные ночи. Наутро система его доказательств с новой ясностью являлась ему: как можно бояться, что ум, призванный судить, посрамит себя отрицанием того, что так ясно?
Настал решительный день. Терра не пошел в суд; его заместитель должен был позвонить ему оттуда тотчас после решения. Он метался перед телефоном как безумный, окутанный облаками табачного дыма, в висках стучало, а при каждом звонке подкашивались колени. Тягостно и медлительно надвигался вечер, служащие конторы стали, наконец, складывать дела. Сумбур противоречивых мыслей, борьба впустую, борьба, которая решалась другими, — от всего вместе было ощущение не только страха, но и мути. Убежать бы… но нет сил избавиться от добровольной пытки! Тут раздался звонок.
Процесс выигран! Радуйся! Ты не рад? Терра коротко и жестко захохотал в телефон, подтвердил получение известия и повесил трубку. Он думал, наконец, сесть, но вместо этого упал без чувств. Так застал его Мангольф.
- Что случилось? — спросил Мангольф. — Двери настежь, полный разгром! Что на тебя снова обрушилось?
- Кажется, счастье. — И Терра поднялся с пола. — Я выиграл процесс против Каппуса.
Мангольф поздравил друга, в его тоне был оттенок пренебрежения. Терра понял. «Продолжай в том же духе, — говорил тон Мангольфа. — Растрачивай весь свой пыл на ничтожные мелочи. Одной опасностью меньше».
Они сели к письменному столу друг против друга и ждали.
- Ничтожная мелочь, но, на беду, для меня это был вопрос чести, — начал Терра. — Приговор мне сейчас уже ни к чему.
- Тогда разреши поговорить с тобой о моих делах. — Мангольф смотрел ему прямо в глаза. — Что бы ты сказал, если бы я вздумал жениться?
Терра зажмурился. Рот у него был раскрыт, на лице отражалась напряженная и беззвучная борьба чувств.
Наконец Мангольф, не дождавшись вопроса, сказал:
- Не на Лее.
Тут Терра открыл глаза — глаза затравленного пса, на котором не осталось живого места и который все-таки скалит зубы.
- Иначе я употребил бы весь свой братский авторитет, чтобы помешать ей выйти замуж за авантюриста.
Мангольф не дрогнул.
- Я давно собираюсь поговорить с тобой начистоту.
Терра, не давая спуску:
- В тот вечер у нее на квартире это было незаметно.
Мангольф тяжело вздохнул.
- Мне хотелось оберечь ее от горя возможно дольше. Если бы это было в моей власти — навсегда! И ты должен помочь мне. Мы ведь друзья.
- Если мы и сегодня останемся ими, — сказал Терра, —
