Граф Гаунфест осмелился прикоснуться к руке своего избранника и даже пожать ее… Расшаркавшись, они разошлись, и каждого поглотила холодная, равнодушная человеческая волна.
Несколько минут спустя Алиса Ланна у всех на глазах пробежала через гостиную, неожиданно покинув господина фон Толлебена. Кажется, ссора. Недурное начало, или попросту конец? Несчастная Альтгот то бледнела, то краснела. Какой скандал! Положение Алисы не таково, чтобы ей можно было выпускать Толлебена. Ланна, по доброте сердечной, совершил большую ошибку. Он был против Толлебена, ибо чувствовал, что Алиса в сущности его не любит. Ну, а эта игра с сомнительным другом юности? Тут дело не так уж невинно, и отцу не следовало это поощрять. Растерявшаяся Альтгот не знала, что предпринять. Следовало ли ей прикрыть своей особой покинутого Толлебена? Или только наблюдать за всем издали, как было угодно Ланна?
Алиса Ланна начала буйствовать.
- Прямо буйствует, — кричала старуха Иерихов. — А с кем буйствует? С пьяной Блахфельдер!
- C’est le fin de la monde!* — кричала старуха Бейтин.
- Это светопреставление! (франц.).
Но Алиса Ланна пробилась сквозь толпу мужчин и внезапно приняла такой вид, словно и не знала никакой Блахфельдер. Без намека на буйство, с самой высокомерной миной подошла она к госпоже Мангольф, которая умышленно прошла мимо своего мужа и бросила ему как бы мимоходом:
- Я теперь знаю наверно, что Алиса и Терра…
- Меньше чем когда-либо, Беллона, — сказала Алиса и остановила ее на минутку. — Я даже благоразумнее тебя. Если бы я любила кого-нибудь, я бы не вышла за него замуж в тот момент, когда он уже на вернем пути к блестящей карьере, потому что в будущем неизбежны взаимные упреки либо из-за карьеры, либо из-за любви. Скорей тогда, когда он был ничем.
- Этот момент ты уже упустила, — ответила подруга.
Публика из гостиных хлынула в галерею; даже самые спаянные группы могущественных богачей, которые старались извлечь друг из друга какую-нибудь пользу, распались и покинули лощеный паркет. Упорно не расходились только те, что окружали Тассе. Они загородили одну из дверей в буфет и перехватывали слуг с бокалами и бутылками. Кнак коленом дал пинка одному из лакеев. Он доставил себе это удовольствие, — ведь лакей служил родовой знати! Развеселившийся обер-адмирал рассказывал во всеуслышание о своей встрече с английским коллегой.
- Пейцтер говорит мне: «Фишер, дружище, ничто на свете не могло бы меня так порадовать, как если бы у нас с вами заварилась каша!» — «Меня тоже», говорю я. «Только я уж пообломаю тебе паруса!» — кричит Пейцтер… Фишер кричал громче, чем тогда Пейцтер. «Дружище, — кричу я, — а я огнеглотатель, затушу все твои машины!»
Многие поспешили на шум из буфета, все весело смеялись, поднимали бокалы, выражали одобрение. Умилительная простота старого морского волка! Но тут Фишер заметил, что среди подошедших оказался и Ланна и что он отпускает какие-то шуточки своему соседу, некоему Терра, тому, который носится со смертной казнью. От зорких, даже под хмельком, глаз мнимого морского волка ничто не могло укрыться.
- А потому за нашего глубокочтимого рейхсканцлера, ура! — закричал он неожиданно так, что Ланна пришлось благодарить и принять участие в происходящем. Правда, он наморщил брови и строго кивал головой при каждом лозунге, который выкликали участники шайки. «Зависть Англии к нашей торговле; соглашение превратит нас в ландскнехтов; мы будем рабами, если не будем строить суда сколько хотим; славянская опасность; исконный враг; желтая опасность…»
- Вы забыли про моровую язву, падеж скота… — сухо добавил член верхней палаты фон Иерихов, засунув руки в карманы брюк.
Ланна кивнул еще строже, в то время как Тассе и обер-адмирал чокались со своими друзьями за конечную победу над всеми опасностями.
У Кнака возникли сомнения, и он тихо сказал могущественному банкиру Берберицу:
- А как, в деловом отношении это желательно?
Бербериц в ответ покачал головой.
Кроме них, протестовал еще кто-то позади Ланна, правда, только шипеньем, так что протест остался незамеченным. Губиц всегда старался не быть замеченным. Ланна наклонился, и присяжный интриган министерства иностранных дел прошипел ему в ухо:
- Никакая тонкая работа немыслима при вмешательстве таких грубиянов!
- Это у нас-то тонкая работа? — спросил Ланна глубоко усталым голосом.
Но действительный тайный советник зашипел, потрясая в воздухе когтистой рукой:
- Предотвращать, выслеживать и снова предотвращать!
- Опять ваши индийские пассы, Губиц. Может быть, вы последний в своем роде, — заметил Ланна.
Вдруг, прорезая густой чад лозунгов, четко прозвучал громкий голос:
- Господа, так как, наконец, твердо установлено, что мы рады иметь возможно больше врагов, я позволю себе настоятельно указать на один пробел. Россия еще не заключила союза с Великобританией. Пробел этот может стать для нас роковым, о чем я и спешу напомнить.
Драматическая ирония; многие засмеялись, словно протрезвившись. Депутат Швертмейер отошел подальше от говорившего. Приспешники Тассе посмотрели на него, прежде чем показать, что поняли. Сам Тассе повернулся животом — кто-то поспешил отстраниться — и заявил внушительно и веско:
- Послушайте-ка, господин депутат Терра! Нам и не с такими, как вы, случалось расправляться. И как следует! — закричал он возмущенно и злобно.
Вдруг оказалось, что депутат Терра тут ни при чем. Молча, но открыв от страха рот, он старался положа руку на сердце доказать всем, что он тут ни при чем.
- Удивительный тип, — сказал кто-то вполголоса. — И вот кто вытесняет Толлебена чуть ли не перед самой свадьбой.
Кто это сказал — Кнак? Ланна оглянулся и обнаружил, что его дочь снова сидит подле Толлебена. Ни минуты покоя нигде, ни в чем! Они сидели в буфете за столиком; раздраженный государственный деятель, изобразив на лице самую веселую улыбку, поспешил помешать им. Но Тассе не зевал. Едва Ланна сделал первый шаг, Тассе преградил ему путь, сверкая глазами из-под опухших век.
- Наш рейхсканцлер пока очень неплохо исполняет свои обязанности. Но, к сожалению, его общество не всегда состоит из истинных немцев.
- Жиды! — выкрикнул знаменитый Пильниц.
Генерал Гекерот заскрежетал зубами.
- Мы больше всего печемся о народных интересах, — заключил Тассе.
Ланна, на которого все смотрели, решил отделаться шуткой.
- Народные… как вы сказали? это что — консервы, что ли? Они хранятся у вас в кладовой?
Общий взрыв веселья, — но сверкание из-под припухлых век говорило: «На сей раз ты выдал себя. Это тебе припомнится. Когда-нибудь сломишь себе шею». Ланна понял; он раньше других перестал смеяться. Хотел показаться суровым, но едва сумел оградить свой престиж. На помощь подоспел его друг, старик Иерихов; длинный и тощий, он вплотную придвинулся к толстому обер-адмиралу.
Терра не стал дожидаться какого-нибудь нового инцидента; там впереди, у входа, он заметил явление из былых времен. Но, раньше чем он успел вырваться, на его плечо легла чья-то рука; то был Кнак.
- Вам везет, — сказал он. — Меня радует, коллега, что вы все-таки кой в чем преуспели.
Терра вполоборота очень внимательно оглядел Кнака; что значит это окончательное забвение дерзких шуток, которые позволил себе некогда человек без имени в отношении могущественного промышленника, эта осторожная попытка к сближению?
- Я был с давних пор вашим большим почитателем, — ответил Терра. — Лишь после того как я взял вас за образец, господин тайный советник, мне удалось сделаться более или менее деловым и счастливым человеком.
Обер-адмирал сказал: «Мощь на море», что не понравилось старику Иерихову.
- У меня Пруссия сидит на коне, — проворчал он из-под крючковатого носа. — Верховая езда, господин Фишер, сохраняет фигуру. От путешествий по морю растет живот. — Пронзительными узкими глазками он рассматривал живот «господина Фишера», и не только адмиральский живот, — сам Тассе почувствовал, что и его взяли под сомнение. Он тотчас же поднялся с видом Вотана{320}.
- Господин камергер! — рявкнул он с революционной отвагой. — Господин камергер, я как медик предсказываю вам, что вы плохо кончите.
Испуганный кавалерист попятился назад, к этому он все-таки не был подготовлен. Ланна же поспешил устроиться поближе к Вотану, в атмосфере окружающего его йодоформенного чада. Он считал нужным держаться примирительно, наладить отношения.
- Многоуважаемый профессор, вам бы следовало войти в рейхстаг, осторожно начал он.
Тассе отверг соблазн.
- Конечно, вам бы этого хотелось. Мой пангерманский союз — хорошее подспорье для неудачных дипломатов.
Ланна проглотил и это; он всячески старался не отстать от безапелляционного Тассе.
- Как бы то ни было, профессор, мы коллеги. Дипломатия — та же хирургия, — заявил он решительно.
Мысль принадлежала Бисмарку. Поверит ли Тассе, что она принадлежит ему, Ланна? Тассе поверил. На данный момент он был укрощен, он протянул шершавую руку. Ланна воспользовался моментом, чтобы отойти и направиться к буфету. По дороге ему пришло в голову взять с собой депутата Терра, он подозвал его.
Терра обменялся рукопожатием с Кнаком, который заключил их разговор словами:
- Нам не мешало бы сблизиться, коллега.
Мангольф издали наблюдал за ними; он боялся очутиться между двумя державами: Ланна и Тассе. Он по-своему направлял хрупкую ладью своего счастья… Там, вдали, все еще маячило явление из былых времен, Терра устремился туда, но Ланна кивнул ему, и он последовал за рейхсканцлером.
Они сели у столика, который только что покинули Алиса и Толлебен.
- Да, вот вам дети! Они всегда делают то, что причиняет боль, — сказал Ланна, поглядев им вслед. Ни слова о Тассе. Ланна, может быть, боялся этих людей, но было ясно, что он их презирает. Глядя издали на дочь, он подавил вздох, так как у других столиков, где только что шли громкие разговоры, все приумолкли и стали подслушивать. Рассеянно поедал он антрекот под соусом кумберленд. Он знал, что его подслушивают, а потому проводил аналогию между своими политическими идеями и соусом. Соус был острый и сладкий, сочетание, которого часто не хватало германским политикам. Они становились нелюбезны, как только хотели добиться своего. Но силу надо обязательно сдабривать вкусом! На сей раз он явно намекал на шайку. Между тем разговоры снова стали громче.
- Мне нет никакого смысла молчать, милый друг, — неожиданно начал Ланна. — Вы друг моих детей. Вам известна трагедия нашей семьи. — Лоб покрылся поперечными морщинами, и голос стал сердитым.
- Ваше сиятельство, нельзя допустить, чтобы вы были несчастливы. Это дорого обойдется нам, немцам, — вставил Терра.
- Это чревато последствиями. Но я, кроме того, и отец. Разве не естественно прежде всего быть отцом? Если бы Алиса хоть любила его! У меня такое
