Он хотел сказать: «А тебе я могу верить?» — но все было и без того ясно.
Она умолкла только после того, как убедилась, что он прочно затвердил урок и стал поглядывать на письмо, которым размахивал все это время. Алиса давно уже прочла содержание письма у него на лице; теперь ей было ясно, что он по-иному рисовал себе брак прирожденного повелителя. Несмотря на всю ее предусмотрительность, он все еще слишком ясно ощущал ее превосходство и всегда задавался вопросом: «Может ли она, при своем уме, быть мне верна?»
Раньше чем он успел вновь распалиться злобой, Алиса сказала:
Толлебен протянул ей письмо, как послушный ребенок, — он ни о чем не спрашивал, он совсем растерялся.
Толлебен попытался прибегнуть к привычному устрашающему ржанию, чему-то среднему между протестом и угрозой.
Она понимала, что рискует всем. Терра мог узнать об отмене приема и прийти. Кого послать к нему? У нее не было телефона, за которым бы не следили. Но когда она все-таки решилась позвонить ему, никто не ответил. В последний момент, когда она совсем потеряла голову, ей пришел на ум отец. Граф Ланна как раз собирался в рейхстаг; она попросила его передать господину Терра, что она сегодня не принимает. Не успела она вернуться в красную гостиную, как явились Мангольфы.
Беллона обняла приятельницу картинным движением, проливая при этом слезы раскаяния. Мангольф молча уставился в пространство. Внезапно он заговорил о Терра в доброжелательном тоне.
Мангольф расхохотался:
Она посмотрела на страдальца; под высоким изжелта-бледным лбом топорщились брови, почти доходя до запавших висков. У нее явилось искушение заговорить откровенно. Но именно в этот миг чета обменялась многозначительным взглядом, и начался легкий разговор.
В тишине прозвучал бой часов, гости поднялись. Мангольф уже поцеловал руку хозяйке дома, но Белла еще замешкалась. Когда Белла собралась уходить, Алиса сказала:
Алиса посмотрела ей вслед, и они еще раз кивнули друг другу. Тогда Алиса подошла к зеркалу; она уже раньше увидела в нем, как Мангольф шмыгнул за угол и спрятался в зимнем саду за группой растений. Он ждал появления Терра.
Весь ужас был в том, что тот действительно мог войти. За чаем она с нечеловеческим напряжением владела собой, сейчас силы ее иссякли. Когда позади открылась дверь, она шарахнулась, вытянув вперед руки, и вполголоса пролепетала чье-то имя, ее возглас услышали рядом, в зимнем саду, листья там зашевелились.
Вошедший оказался Толлебеном; Алиса увидела его раньше, чем Мангольф. Она решила разыграть комедию, пусть тот до последнего мгновения думает, что это Терра. Пусть сидит там, пока все пути не будут ему отрезаны.
Никогда еще ее изящная фигурка не устремлялась так к Толлебену, никогда он не видел такой улыбки на ее лице. Он в смущении остановился, раньше чем его могли заметить из зимнего сада. Алиса подлетела к нему, шепотом все объяснила и исчезла.
Толлебен зашагал прямо к группе растений. Мангольф успел выйти навстречу, прежде чем его вытащили за рукав. Он воспользовался этим, чтобы придать себе независимый вид.
Он не отклонился, хотя видел, что рука противника дрогнула. Мангольф не спускал с него глаз и овладел положением единственно властью взгляда, который не был вызывающим, а лишь пронизывающим, властью мрачного лица, которому было известно все о себе и о других и которому в любую минуту могла прийти охота заговорить. Толлебен отступил — отступил перед непостижимым.
Но когда Мангольф проходил через зеленую комнату, он услышал сбоку, в приемной, голос Алисы. Не задумываясь, он вошел. Она не заметила его, занятая разговором по телефону.
Мангольф едва подоспел, чтобы поддержать ее. Но она отстранилась. Тогда он стал говорить о своем глубоком сожалении, о том, как раскаивается, что взял на себя такую роль.
Он задрожал.
Он снова принялся убеждать ее с еще большим жаром.
Выразив сожаление, он с достоинством удалился. Она побежала обратно в красную гостиную, побежала, чтобы застать там Толлебена. Да, он топтался по комнате.
Язык не поспевал за сердцем. Это было воздаяние за страх последних часов. Устранена опасность, нависшая не только над ее головой, но и над головой того, кто даже ничего не узнает. Какой урок! А тот все еще мечтал, что они будут принадлежать друг другу. «Никогда, никогда, и все-таки мы не перестанем любить друг друга». При этой мысли к ней вернулись строгость и решимость. Обернувшись к Толлебену:
Он ничего не ответил. Есть признания, которые принимаются молча, ибо слова преходящи. Слова хороши для труса. Правда, у нее сейчас такое лицо, сознавал Толлебен, какого обычно у женщин не бывает, честное лицо.
Мангольф не мог опомниться от изумления: рано утром, когда супруги еще были в постели, явились два офицера. Он объяснил жене, что дело, верно, идет о каких-нибудь формальностях, — дуэль была и остается невозможной, Алиса, несомненно, вмешается. Для улаживания конфликта ему тоже понадобятся секунданты, и он немедленно вызвал к телефону генерала фон Гекерота, который охотно дал согласие. К офицерам он вышел в элегантной пижаме.
Учтивый разговор, настолько заученный и трафаретный, что вряд ли он мог быть серьезным. Иначе как-нибудь почувствовалось бы, что дело идет о человеческой жизни. Офицеры откланялись, сцена прошла как по маслу.
За завтраком он был занят газетами и письмами и только попросил Беллу дать ему знать в министерство, когда Гекерот сообщит, что недоразумение улажено. После чего он сел в автомобиль и уехал.
Серьезный день. Надо подготовить ответ на запрос социал-демократов. Ланна любил в таких случаях блеснуть. Только взглянув мимоходом на часы, Мангольф вспомнил о Гекероте. Ответ уже должен быть получен. Очевидно, еще нет. Но теперь он понял, что только этого и ждет. Еще немного погодя он позвонил