Она наклонилась, ее голова коснулась его.
- Вы один любите так. Вы не верите, что я могу пожертвовать своим положением. Тогда мне еще серьезнее приходится задуматься, почему мы не принадлежим друг другу, наперекор всему, — сказала она и, отстранившись внешне, внутренне тоже отстранилась от него. Ему послышалась насмешка в ее тоне. А может быть, и ненависть? Хотя в сущности она сама всегда всеми силами противилась как разводу, так и нарушению супружеской верности.
- Эту загадку, — прошипел Терра, — мы унесем с собой в могилу, — и проводил свою даму вниз, к ее экипажу.
- Теперь он уже не опасен для промышленности, — говорил в столовой доктор Мерзер коммерции советнику. — Он еще мнит себя духовным светочем, озаряющим нашу темную обитель. Но я считаю его подлинным филистером, то есть человеком, который не преминет стать таковым, едва отрастит брюшко. Мы его купили со всеми потрохами. Он сам не заметит, как потеряет всю свою загадочность.
- А мальчик? — спросил Блахфельдер язвительно, поймав плотоядный взгляд Мерзера. — Какие загадки таятся в нем?
Леа Терра оттолкнула юношу и встала.
- С тобой не столкуешься, ты ненавидишь своего отца. Но помни: тогда я тоже отказываюсь от тебя.
- Тетя Леа! — умолял мальчик. — Ведь он мне не отец.
- Значит, у тебя нет и тети Леи, — заключила она и оставила его одного, так как раздался звонок.
Мальчик стоял озадаченный, такого вывода он не предвидел.
Все бросились в переднюю. Да, это Мангольф, и вместе с ним директор театра Неккер.
- Господин помощник статс-секретаря любезно подвез меня в своем автомобиле, — пояснил директор.
- Ну как? — задыхаясь, выкрикнули дельцы, выбежавшие из столовой.
- Министр отставлен, — сказал Мангольф.
Блахфельдер немедленно убежал.
- Войны не будет? — спросил смертельно разочарованный Мерзер. И тоже убежал. Но Блахфельдер опередил его: он раньше очутился у телефона.
- Дело в том, что мой автомобиль был неисправен, — заявил директор.
- А на мое жалование автомобиля не купишь, — сказала Леа.
- Поэтому я и здесь, фрейлейн Терра, — галантно отозвался директор.
- Войны не будет? — спросил возвратившийся Терра. — И между вами тоже?
Те, несмотря на телефонную перебранку, как ни в чем не бывало улыбались друг другу.
- Что это за вознаграждение? — говорила актриса. — Я для вас самый ценный член труппы, я одна делаю полные сборы.
И Неккер, теребя попеременно манжеты, носовой платок, жилет, со всем соглашался. Только просил ее безотлагательно ехать с ним в автомобиле помощника статс-секретаря.
- Через двенадцать минут мы должны начать!
Она побежала одеваться, и немедленно вслед за тем из спальни вылетели Блахфельдер и Мерзер.
Они набросились на Мангольфа с дополнительными вопросами.
- Ланна способствовал отставке министра и получил титул князя, подтвердил Мангольф.
- Если бы разразилась война, он все равно стал бы князем, — уверял Мерзер.
- Весьма возможно, — согласился Мангольф. — Отставленный министр просто послужил предлогом… Его падение было предрешено его же коллегами. Для этого не требовалось и Танжера.
- Последнее вы, господа, в собственных интересах ни в коем случае не должны разглашать, — решительно перебил Терра, и они испуганно дали слово, директор Неккер даже приложил руку к сердцу.
Директор Неккер принимал участие в общем разговоре, польщенный, но не очень заинтересованный; он все время охорашивался. Лично он признавал значение политики, однако был твердо убежден, что его театральные дела несравненно больше трогают не только его самого, но также публику и прессу. Терра держался одного мнения с директором.
- Для всех нас и для каждого в отдельности чрезвычайно важно, чтобы ваше детище, высокочтимый господин директор, не потерпело краха. Я содрогаюсь при мысли, какую бурю это вызвало бы в обществе. А вопрос — будет война или нет — всерьез не волнует никого.
Директор благодарил, тупо улыбаясь, как будто выслушивая привычные комплименты.
- Кто же читает газеты! — с пренебрежением сказал Мерзер. — Люди давно перестали обращать внимание на то, что там пишут. Там только и разговору что о войне. Им важно обделывать свои аферы, в наши они не суются.
Блахфельдер растерянно озирался.
- Значит, снова пронесло. Подумать, из чего мог возникнуть мировой пожар! Во рту какой-то приторный вкус. По меньшей мере как после интересного заезда на бегах! — заключил он и удалился вместе с Мерзером и директором, который побежал вперед, к автомобилю.
Леа крикнула ему из спальни, что сейчас идет. На пути ему попался молодой Клаудиус. Директор успел сказать через дверь:
- Ваш мальчик очарователен, фрейлейн Терра, вылитый ваш портрет. Он будет у меня лучшим молодым любовником.
Мангольф, не шевелясь, стоял перед Терра; вокруг все было пусто, двери распахнуты, стулья сдвинуты в беспорядке.
- Ты хотел мне что-то сказать?
Терра так же быстро, тихо, твердо:
- Дорогой Вольф, я понимаю тебя. Толлебен только что стал министром иностранных дел. Прими мое глубокое соболезнование, но тебе все-таки следовало бы настолько владеть собой, чтобы не разглашать государственных тайн. Нашему высокочтимому рейхсканцлеру и без того известно, что ты, безразлично по каким причинам, тесно связан с ненавистным ему зятем.
- Связан? Я? Таков был твой умысел, когда ты удержал меня от несравненно менее пагубного поединка с Толлебеном.
- Это было необходимо, — возразил Терра и опустил голову, ибо Мангольф сказал правду; таков был его умысел.
- Я связан? — стремительно и страстно заговорил Мангольф. — И это с сознанием, что мне никогда не занять первого места? Я все отмету. Я человек независимый. Я не ты, чтобы жиреть и продавать себя. И кому? Беспардонной государственной системе, которая по легкомыслию каждые полгода ставит нас под угрозу войны!
- Такие слова из твоих уст! — только и успел сказать Терра.
Мангольфа словно прорвало:
- Я никогда не отрицал войны, как явления предельной значимости, но я презираю ее, когда она становится игрушкой. Я знаю, убийство всегда будет крайней ступенью в борьбе за существование. Кровожадный людской сброд, порою утомившись, принимает цивилизованное, деликатное обличье, но кровавый угар неизбежно вновь охватывает его.
Хлопнула дверь. Шаги и шелест; светлое лицо Леи показалось на пороге:
- Браво! Настоящий характерный актер! — И она исчезла. Мангольф зашатался.
- О ней мы позабыли, — сказал Терра. — Во всем прочем ты прав, до единого слова. Ты обрел себя, теперь ты на прямом пути. Прими поздравления от продажного негодяя… Будь человеком! — сказал он уже по-иному, так как Мангольф закрыл глаза.
- Значит, развестись? — прошептал Мангольф, не открывая глаз. — Сразу всему положить конец?
- Из-за молодого Шеллена? Ерунда! Твоя жена просто хочет доказать тебе, что с помощью газетной рекламы ты, пожалуй, еще можешь выплыть. — Терра в испуге охнул и сжал губы: какое страшное предположение он высказал.
Но Мангольф открыл глаза и спросил:
- А Леа? — Как он беспокоится о Лее! Больше, чем об урожденной Кнак, больше, чем о своей карьере! — Если она захочет, если она еще хочет меня, сказал Мангольф нерешительно, — мы уедем куда глаза глядят.
Но Терра уже им не интересовался, он отошел к открытому окну.
Внизу стремительно подкатил второй автомобиль; еще на ходу дверца распахнулась, с подножки спрыгнула дама и вдруг очутилась лицом к лицу с Леей.
- Где мой сын? — крикнула она.
Княгиня Лили! Терра лишь сейчас понял, что происходит.
Леа, стоя на краю тротуара, огляделась по сторонам; юный Клаудиус исчез. Она посмотрела на директора Неккера, потом на остальных.
- Я не знаю, где он, — сказала она и пошла садиться в автомобиль.
Но княгиня Лили успела проскользнуть между нею и дверцей автомобиля. Терра невольно отметил эту гибкость, эту ловкость.
- Вы принимаете моего сына без меня, а потом отговариваетесь незнанием. Так не годится.
- Не годится задерживать меня.
И Леа попыталась отпихнуть ее. Но безуспешно. Напряженная пауза. Директор Неккер вынул часы.
- Осталось три с половиной минуты.
Блахфельдер и Мерзер не шевелились. Шофер застыл в иронической неподвижности.
Леа откинула голову, как перед драматическим уходом со сцены в третьем акте.
- Сударыня, отец мальчика счел, видимо, излишним вводить вас ко мне в дом.
- Ваш дом, сударыня, всем известен, — ответила княгиня Лили спокойно и фамильярно. При этом локти обеих дам соприкоснулись, грозила потасовка. По знаку директора автомобиль проехал два шага вперед. Леа прыгнула в машину. Неккер и Блахфельдер устремились следом. Только Мерзер замешкался.
- Одна и три четверти, — сказал Неккер, глядя на часы.
А Леа, отъезжая, крикнула громко, чтобы отвлечь внимание от недружелюбной выходки княгини Лили:
- Каким образом одна и три четверти? Мой выход только в третьей сцене, у меня полных двенадцать минут, а я уже загримирована. Как вы думаете, стала бы я иначе ломаться весь вечер? Ведь сегодня на спектакле будет антрепренер из Нью-Йорка.
Перед княгиней Лили почтительно расшаркался доктор Мерзер. Он сообщил свою фамилию, свой адрес и заговорил о сильнейшем впечатлении, о своей давнишней мечте; но она не смягчилась. Тогда он стал усердно звать юного Клаудиуса. Льстивый голос, видимо, убедил ее, она последовала за Мерзером.
Терра оторвался от окна. Происшествие внизу отшумело и рассеялось в мгновение ока, Терра слушал теперь Мангольфа. Друг все еще говорил, обращаясь к нему. Он снова услышал все сначала:
- Я никогда не отрицал войны, как явления предельной значимости…
На это он решил ответить.
- Не большей, чем ты сам, дорогой Вольф. Ты никогда не утрачиваешь своего идеала, потому что ты сам для себя идеал. Так должно быть, иначе нельзя считаться человеком. В свое оправдание могу только сказать, что, на мой взгляд, вся цель системы Ланна — устранять из жизни все значимые явления, и я от души приветствую это, прежде всего в твоих интересах. Что было бы с тобой, если бы разразилась война? Тебе пришлось бы иметь дело с кровожадным сбродом, а как бы ты это вынес? — Он не оглядывался на Мангольфа, он говорил наполовину в окно. — Тебе следует искренно желать, чтобы сброд и в дальнейшем сохранял цивилизованное и деликатное обличье. Представляй ему отечество исключительно в качестве солидного предприятия для капиталовложений, но отнюдь не для рискованных спекуляций. Для них оно не приспособлено, мне это виднее, я ведь человек деловой. То, чем ты хочешь стать…
Он хотел сказать: для таких, как ты, возможно только в эпоху нерушимого мира, — и обернулся. Как? Мангольф исчез. На его месте детская фигура. Клаудиус, но взгляд совсем не детский.
- Я хочу быть солдатом, — сказал сын.
- Это самое уважаемое сословие, — подтвердил отец.
- Несмотря на твои вечные насмешки, — сказал сын. Первый открытый вызов.
- Поговорим серьезно! — И отец шагнул ему навстречу. — Если
