Но тут они очутились на Потсдамерплац. По краям тротуаров копошились какие-то остатки жизни, а в ночном небе все еще жила призрачной жизнью световая реклама; огромные звезды загорались и гасли, над крышами скользили огненные фигуры.
Они завернули за угол и остановились. Скорее в залитый светом дом!
Внизу были только вешалки и зеркала, сказочные миры в глубине зеркал. Лица входящих дам переносились в них и празднично преображались. Плоть становилась сверхплотью в свете, мягко лившемся с большой высоты. Лица сияли, как драгоценности, резко очерченный рот казался раскрывшимся в них искусственным плодом. Вместо рукавов вокруг дивных рук, отливавших серебром, развевались вуали, скрепленные у запястий. Цвет платьев назывался танго ярко-огненный. Платья были из тюля, узкие, длинные, но с разрезом сбоку, из которого выступала нога.
Дамы похвалялись друг перед другом формой ноги. На скамеечку была поставлена самая безупречная из всех, кавалер суетился подле нее. У дамы голубовато-зеленые волосы? Это Лили. Княгиня Лили с сыном. Терра и его сын поздоровались довольно сдержанно. Лили была шокирована, что актриса и богачка уже явно навеселе, но в конце концов она примирилась с этим, и все вошли в лифт. Лестницы не было видно, вверх шел только лифт.
На самом верху бархатные дорожки вели к широко раскинувшейся эстраде, под ней в музыке, в теплых ароматах и в свете, льющемся из скрытого источника, купался позолоченный зал, где ужинали. Кругом наподобие лож открывались гостиные — по нескольку в ряд, в дальних стояла тишина. «В увеселительных местах моей юности было меньше фокусов», — подумал Терра.
Издалека под сурдинку доносятся звуки танцевальной музыки, укромный шелковый приют, даже картины хорошие, словно вы в гостях у незнакомых, которые не показываются. Ливрейный лакей получил наказ быть в распоряжении гостей. Эрвин Ланна попросил крепкого кофе, — он надеялся отрезвить им Лею, если не ее приятельницу.
Обе тотчас стали танцевать. Лили была явно не в ладах с молодым Клаудиусом; Терра из своего покойного кресла видел и предмет их раздора, некоего молодого франта — верзилу с изжелта-белокурыми волосами. Вот он из передней комнаты перешел сюда и жадно припал к руке княгини. Тотчас ему вслед раздался голос разочарованной дамы, которую он бросил на других франтов.
Вероятно, княгиня Лили не слышала ее. У нее на губах играла обычная неприступная улыбка. Стройное великолепие тела увенчивалось голубовато-зеленой прической, на шее не было ни единого пятнышка, своим блеском она напрашивалась на сравнение с нежным жемчугом, обвивавшим ее. Как упруго сгибалась и выпрямлялась на ходу нога в разрезе платья цвета танго! О эта эластичная мягкость, плавное, манящее скольжение! Так она приблизилась к Терра; матово-белое лицо, густо накрашенный рот очутились подле него, горделивые, как всегда. Но Терра, очевидно, плохо видел. Он не увидел неугасимого сияния зрачков, они померкли. Разрушено нетленное великолепие плоти, закатилась звезда княгини Лили, что же сталось со всеми нами? Какой ветер повеял, из какой пустыни? Откуда этот ужас небытия?
Он извинился. Но она сейчас же приступила к делу, Ее сын Клаудиус бывает в доме франта, на сестре которого собирается жениться. Это семья Плоквурст.
Терра не верил, что председатель правления Плоквурст даст согласие, но Лили опасалась, что даст, ничего в жизни она, по-видимому, не боялась так, как этого брака. Для себя? Для своего сына?
Тогда ей нечего тревожиться, заметил Терра; но Лили стояла на том, чтобы он образумил Клаудиуса. Иначе она решится на крайние средства, чтобы расстроить помолвку.
Странное проявление материнской заботы! Значит, она и тут думала только о себе. Ее великолепный сын принадлежит ей одной, она не уступит его даже счастью. Неумолимая, безудержная страстность отражалась на многоопытном лице, в котором никто здесь не умел читать, кроме старого друга и соучастника.
Она ушла; но Клаудиус явился не скоро. Он танцевал именно с той дамой, которая назвала его мать живой загадкой. Лили тотчас завладела молодым Плоквурстом, который ничего лучшего и не желал. Две прекрасные пары; первый скрипач отделился от остальных и шаг за шагом следовал за танцующими, услаждая их слух тающими звуками своего инструмента.
Из соседних комнат, танцуя, влились посторонние. Эрвин Ланна вел в темпе танго госпожу фон Блахфельдер, невзирая на ее состояние: у него была одна цель — разлучить ее с Леей. Лею тотчас окружили. Господин, знавший ее брата, испросил разрешения представить ей нескольких дам, ее почитательниц. Это были кокотки; робко и по-детски серьезно сказали они актрисе, что восхищались ею сегодня вечером… Потом подошла еще одна дама.
Это была замужняя женщина и провинциалка, впервые привезенная сюда муженьком, который в сильнейшем волнении ждал ее поодаль. Молодая женщина принесла цветы, сверкающие белые цветы на длинных стеблях; она протянула их просительным жестом, опустилась на одно колено и склонила белокурую голову. Леа лежала в кресле и даже не шевельнулась. Только брови поднялись немного выше, губа вздернулась, обнажив зубы. Ее усталый пресыщенный скептический взгляд заскользил из-под выразительных век по нежному созданию.
Потом рот закрылся, ноздри чуть дрогнули. Леа взяла цветы, прижала их к обнаженной шее, встала и пошла танцевать с молодой женщиной.
Посторонние ушли из-за стола, и появился молодой Клаудиус.
Терра бережно:
Юноша растерялся.
Терра налил ему вина. Юноша вытащил из рукава фрачной сорочки платочек и приложил его ко лбу. Его мать танцевала в объятиях плоквурстовского сынка. Они как раз исчезли в соседней комнате. Муженек из провинции тоже удалился туда из скромности, быть может даже польщенный, что жена его переходит из рук в руки. Когда ее отпускала госпожа фон Блахфельдер, она доставалась Лее. Эрвин прилагал все усилия, чтобы отвлечь Лею. Он обратился даже к муженьку, рекомендуя ему показать молодой жене другие достопримечательности, но муженек не понял его. В то время как Эрвин, разгоряченный, опечаленный, словно изгнанник на чужбине, кружился с Блахфельдер, молодая женщина, уже наполовину охмелевшая, попала к Лее. Леа держала в одной прекрасной руке папироску, другой соблазнительно подвигала бокал. Голова склонялась к плечу. Одна щека была затенена, тем белее и трепетнее выступали остальные черты, уже слегка одутловатые, уже поблекшие. Затуманенные глаза, один сощурен, и бровь подергивается над ним так же многозначительно, как улыбаются губы. Молодая женщина упала лицом на колени Леи — либо от выпитого шампанского, либо от невозможности противиться затуманенным глазам и подергивающейся брови, — упала и стала целовать колено.
Молодой Клаудиус выпил залпом несколько бокалов, страх и нерешительность были заглушены, он перешел в наступление.
Выиграл — он? Разве он не побледнел снова, и на этот раз окончательно? Разве не остекленели глаза? Впалая линия живота скользит наземь! Терра протянул на помощь руки…
Терра извинился и тут.