дома, казалась маленьким пятнышком на фоне светлого пейзажа; она ковыляла,
согнувшись над своей клюкой, и ее желтые отвислые щеки мотались; и тот, кто еще
не забыл Варфоломеевской ночи — и, может быть, ни разу с тех пор не засмеялся,
— начинал неудержимо хохотать, глядя на это чудовище. Да и фрейлины, в
сущности, только подчеркивали ее уродство. Здесь ведь не Лувр и свет солнца
почти никогда не затуманивается, он ярко озаряет оба берега Баиза и парк «Ла
Гаренн». Здесь войну ведут открыто и без коварства, так же и любят. Но
старуха рассчитывала на тайные бездны пола. Старость заключает постыдный союз
с пороком и становится посмешищем.
Даже самые строгие блюстители нравов среди гугенотов не порицали в те дни
Генриха за то, что он путался с иными легкодоступными фрейлинами. Ведь его
Марго не слишком страдала от этого, она была упоена своей новой ролью —
государыни и матери народа, а также высшего существа. Главное, что Генрих
попросту брал то, что ему предлагали, но натягивал нос красавицам, когда они
старались увлечь его и заманить к французскому двору. А только ради этой цели и
затеяли все: поездку, совещание, визит высоких гостей; только ради нее — Генрих
это почуял сразу. Под конец теща была принуждена самолично выложить ему свои
доводы в пользу его приезда. Ее сын-король сидит-де теперь в своем Лувре один,
как перст. Его брат д’Алансон восстал против него, Гизы и их Лига подкапываются
под его престол. Но не менее опасен и принц крови, если он, постепенно
отдаляясь от французского двора, сделался столь силен в своей провинции.
Неужели Генриху невдомек, что ведь его могут и укокошить? Это был главный
козырь его дорогой тещи: она хотела застращать зятя убийцами.
Все же он не упал в ее материнские объятия, но ответствовал, что ведь при
дворе еще не сдержали до сих пор ни одного обещания. Он надеется, что,
оставаясь губернатором, сможет распространить отсюда мир на все королевство, о
служении которому он только и помышляет. После этого они вскоре распрощались с
теми же неумеренными изъявлениями любви, что и при встрече в начале
высочайшего визита. А продолжался он всю зиму, пока не настал чудесный месяц
май. Дочь и сын немножко проводили свою милую матушку, дальше она
путешествовала одна — по скверным дорогам, по холмам и долинам, через провинцию
с ненадежным населением. В одном месте старую королеву встречают девушки и
осыпают ее розами, из другого ей приходится спешно улепетывать, видя неприязнь
всех жителей. Тогда она просто надвигала на лицо черную фетровую шляпу. Ведь
она тоже была храбрая, все храбры; решительно пересаживалась с коня в свою
колымагу и, трясясь по рытвинам и ухабам, проповедовала только мир. Но о каком
мире говорила эта мать, чьи сыновья умирали один за другим?
И когда она уже меньше всего этого ждала, снова вынырнул из-за поворота ее
дорогой зять. Он-де хочет в последний разок взглянуть на нее и подарить ей на
память прядь своих волос. Это была густая прядь, протестанты обычно закладывают
по одной такой пряди за каждое ухо. Правую он с самого начала отдал своей
дорогой теще; на прощание пусть отрежет у него и левую. Все это происходит
неподалеку от сельского погоста, и мадам Екатерина, расчувствовавшись, решает
зайти туда. — Маловато у вас кладбище. — Она качает головой. — Разве люди живут
так долго? — Перед некоторыми могилами она останавливается. Бормочет:
— Как им тут хорошо! — Люди, лежащие под землей, ей милее. Там наступит мир
— наступит даже у нее в душе.
Позднее, уже будучи королем Франции, Генрих спустится в склеп Екатерины
Медичи — приготовленный еще при жизни мадам Екатерины, — поглядит на ее гроб и,
обернувшись к своей свите, скажет с загадочной улыбкой, смысл которой никто до
конца не поймет. Он скажет: — Как ей тут хорошо!
Moralité
Il a choisi de combattre: s’est-il bien demandé ce que combattre veut
dire? C’est surtout endurer, sans les mépriser, des peines multiples,
très souvent perdues ou d’une portée infirme. On ne commence pas dans
la vie par livrer de grandes batailles decisives. On est déjà heureux
de se maintenir, à la sueur de son front, tout au long d’une lutte obscure
et qui chaque jour est à recommencer. En prenant pierre à pierre des
petites villes récalcitrantes et une province qui se refuse, ce futur roi
fait tour à fait figure de travailleur, bien que son travail soit d’un
genre spécial. Il lui faut vivre d’abord, et pauvre il paie en travail.
C’est dire qu’il apprend a connaître la realité en homme moyen.
Voilà une nouveauté considerable: le chef d’un grand royaume et qui
sans lui irait en se dissociant, debute en essuyant les misères communes.
Il a des ennemis et des amours pas toujours dignes de lui, ni les uns ni les
autres, et qu’il n’aurait certainement pas en faisant le fier.
Cela pourrait très bien le rendre dur et cruel, comme c’est
généralement le cas pour ceux qui arrivent d’en bas. Mais justement,
lui ne vient pas d’en bas. Il ne fait que passer par la condition des humbles.
C’est ce qui lui permet d’être généreux et de se réclamer
de tout ce que dans l’homme il peut у avoir d’humain. D’ailleurs
l’éducation reçue pendant ses années de captivité l’avait
preparé à être humaniste. La connaissance de l’interieur de
l’homme est bien la connaissance la plus chèrement acquise d’une
époque dont il sera le prince. Attention, c’est un moment unique dans
l’histoire de cette partie du monde, qui va s’orienter moralement, et même
pour plusieurs siècles. Ce prince des Pyrenées en passe de conquerir
le royaume de France, pourrait écouter les conseils d’un Machiavel: alors,
rien de fait, il ne réussira pas. Mais c’est le vertueux Mornay qui le
dirige et même qui le soumet a des épreuves qu’un autre ne
tolérerait pas. Les secrets honteux de la personne la plus venerée,
voyez Henri y être initié et en souffrir en silence: vous aurez la
mesure de ce qu’il pourra faire pour les hommes.
Поучение
Он избрал путь борьбы: но спросил ли он себя, что означает этот путь? А
означает он прежде всего — готовность выносить, не уклоняясь от них, многие
страдания, зачастую либо напрасные, либо почти бесполезные. В жизни не начинают
с больших и решающих битв. Уж и то хорошо, если в поте лица своего ты
выдерживаешь бой, исход которого не ясен и который надо каждый день начинать
сызнова. Камень за камнем овладевая непокорным городом, а затем целой южной
провинцией, наш будущий король воистину подобен труженику, но труд у него —
особый. Ему прежде всего надо жить, он беден и потому трудится. Вследствие
этого он познает действительную жизнь, как ее познает обычный человек. И это
поразительное новшество: государь огромного королевства, которое без него
распалось бы, начинает свой путь с обычных человеческих лишений. У него есть
враги и любовные связи, и те и другие не всегда его достойны, и, конечно, их не
было бы, держись он гордецом.
Это могло бы сделать его черствым и жестоким, как зачастую бывает с теми,
кто вышел из низов. Но он-то не вышел из низов. Он лишь познал, что такое
унижение. И это делает его великодушным и помогает обращаться к тому, что есть
в человеке самого человечного. Впрочем, воспитание, полученное им в годы плена,
подготовило его к тому, что он стал гуманистом. Знание человеческой души,
давшееся ему так нелегко, — это самое драгоценное знание эпохи, в которую он
будет государем. Обратите внимание — оно, в своем роде, явление единственное в
истории нашей части света! На него будут морально опираться многие, и даже в
течение нескольких веков. Этот принц из Пиренеев, стремящийся завоевать
французское королевство, мог бы внять советам какого-нибудь Макиавелли: тогда —
провал, ничего бы ему не удалось. Но им руководит добродетельный Морней и даже
подвергает своего короля таким испытанием, каких другой не стал бы терпеть.
Итак, Генрих посвящен в постыдные тайны наиболее почитаемой особы и молча
страдает: вот образец того, что он способен будет сделать для людей.
VIII. Дорога к престолу
Все изменится
Сначала многое еще не ладилось. Состоялся торжественный въезд царственных
супругов в их столицу По; но вскоре выяснилось, что тут была допущена ошибка.
Марго пришлось терпеть немалые обиды от ревностных гугенотов за то, что она
ходила к папистской обедне. И она решила раз навсегда, что больше в По ее ноги
не будет. Кроме того, король Наваррский влюбился там в одну из камеристок
Марго, что было ей гораздо неприятнее, чем когда он имел дело только с
фрейлинами матери. Однако все обошлось, так как с Генрихом вновь случился его
обычный приступ слабости и необъяснимой лихорадки. Головная боль не оставляла
больного ни днем, ни ночью, он требовал, чтобы его то и дело перекладывали с
кровати на кровать, чтобы ему непрерывно освежали голову и говорили ободряющие
речи.
Конечно, он терпит, он храбр, все храбры. Многие выдерживают, когда им
отнимают ногу, и они притом находятся в полном сознании. Да любой офицер, если
он уже не может пользоваться своей ногой, сам настоит на том, чтобы ее отняли
и, привязав деревяшку, опять будет служить королю Наваррскому. Все это пустяки.
Нестерпимо другое: внутреннее шатание, исчезновение естественной для человека
уверенности в себе и страх, страх.
Заболел он в Озе, где некогда благодаря своей отважной стремительности
спасся от смертельной опасности и где он дерзнул на смелое новшество, выказав
себя человеком. Именно там он пролежал семнадцать дней в постели, решив, что он
теперь повержен, отринут, уничтожен, не способен завершить труды и деяния,
которые привык считать себе по силам. Обычно они настолько казались ему по
силам, что он предавался, сверх того, еще чрезмерным наслаждениям и истощающим
страстям. Зато самый выносливый, человек лежит иногда как сраженный,
отрекается от себя, и нужно, чтобы другой в него поверил, если это еще
возможно. Этим другим и оказалась Марго, его поистине верная жена, сколько бы
еще любовников она себе ни завела… Все время, что он болел, она не
раздевалась, ночи напролет сидела возле него, ободряла его и гнала прочь
бредовые страхи. Потом, уже оправившись, он сказал слова, которых от него еще
никто не слышал: — Это предрешено свыше. — Что именно, — знали только он да
жена. Оба поняли это совершенно ясно после тех ночей, проведенных в Озе.
Пребывание в этом городе, столь насыщенное скрытым смыслом, сделало их
наилучшими друзьями… По возвращении в Нерак королеве Наваррской было
предоставлено завести себе двор по своему желанию, и даже сделать из своего
повелителя изысканного молодого щеголя, кем он и становился не раз, когда того
требовали обстоятельства. Теперь он был им в течение десяти месяцев, носил
самые дорогие одежды из Голландии бра из Испании, сплошь бархат да шелк, пурпур
да золото. Своей королеве он накупил одних вееров десять штук; один сверкал
ярче другого. Доставал ей душистую воду, самые роскошные платья и даже
перчатки, сделанные из цветов. Держал для нее карликов, чернокожих пажей,
