Эта некогда столь кроткая девица чуть не задохнулась от гнева, даже шея
посинела. — Если бы он не уехал, он сейчас же подтвердил бы вам, что вы зря
подозреваете меня! Я всех уличу во лжи, мадам! Я вам стала неугодна, мадам, и
вы хотите меня погубить! — продолжала кричать Фоссеза, переведя дух. А Марго
сказала еще тише:
— Не нужно, чтобы все нас слышали. Почему ты не хочешь довериться мне,
дочка? Ведь я как мать отношусь к тебе. Мы можем вместе уехать, я сама тебе
помогу и поддержу тебя.
— Мадам, вы прикажете меня убить. То, что вы вообразили, неправда.
— Да ты выслушай меня. Мы уедем под предлогом чумы, она действительно
появилась поблизости отсюда, на одной мызе, которая принадлежит королю.
— Король! — взвизгнула разъяренная женщина, услышав стук копыт, бросилась
вон из комнаты, споткнулась и чуть не упала. Марго подхватила ее — ради
ребенка. Но вскоре вошел сам король и очень разгневался на бедную Марго. И
хотя она подробно ему объяснила все происшедшее, он не поверил ей, а поверил
этой глупой маленькой лгунье. И тут Марго впервые ясно поняла, что счастью ее
пришел конец. Исчезла уверенность в себе, та гордая уверенность, которая не
изменяла ей ни разу, пока она жила при Наваррском дворе. Вместе с надеждой на
спокойное будущее утратила она вскоре и выдержку и дала волю своей натуре, как
делала это когда-то в замке Лувр.
Через некоторое время прибыл для переговоров ее брат д’Анжу, прежде
д’Алансон, и с ним красавец обершталмейстер. Едва Марго на него взглянула, как
этот господин очаровал ее и стал властителем ее дум. Перед братом она не
притворялась. Будь она мужчиной и столь же некрасивым, как он, она стала бы
примерно таким же перевертышем и жгла бы жизнь сразу с обоих концов, а не по
частям. — Шамваллон — самый красивый мужчина со времен античности! — уверяла
Марго.
— А ты отруби ему голову, — предложил брат. — Забальзамируй ее, укрась
драгоценными каменьями и вози с собой по городам и весям: это — самое надежное,
как тебе известно из опыта, милая сестра…
— Он один солнце моей души! Мое сокровище, мое божество! Мой Нарцисс!
— Я передам ему каждое твое слово, — обещал брат и выполнил это с
удовольствием. — А твоему рогоносцу Наварре наука! Он опозорил меня перед
англичанкой, а ведь она каждое утро собственноручно приносила мне шоколад.
Называла своим итальянчиком и все щупала, нет ли у меня скрытого горба. Ха! Ха!
— Смех у него был такой же, как и у его красавицы сестры: грудной и певучий,
как низкие звуки скрипки. Увы, в этих прекрасных звуках было что-то жуткое,
ибо исходили они из хилого тела.
— Мне кажется, что некую королеву, которой до смерти надоел ее двор, я
весьма скоро увижу опять в Париже, — сказал он спустя некоторое время и отбыл
вместе с несравненным античным красавцем, служившим ему в качестве
обер-шталмейстера. Марго же поехала на воды, ее сопровождали только камеристки
и дворяне, но не Генрих. Он повез Фоссезу на другие воды. Сначала он изо всех
сил старался, чтобы обе женщины поехали в одно место, надеясь, что любовь к
нему их примирит, — заблуждение, которого обе ему не простили, хотя это — самое
обычное заблуждение. И Генрих подпал ему, собственно говоря, из-за
чувствительности своего сердца, ибо видел, что Марго частенько плачет. А теперь
плачет, наверняка, оттого, что ребенок родится у Фоссезы, а не у нее, плачет о
себе, потерявшей счастье, ибо она бесплодна, оплакивает неудержимость своей
природы, власти которой она опять подчинилась, и эти новые, свалившиеся на нее
любовные приключения. Но и приключению с античным красавцем послала она вслед
свои слезы, причем утешалась тем, что хоть в этой печали причиной были ее
собственные чувства, а не унижение, которому ее подвергли другие люди.
«Если бы ты знал! — думала она в своем измученном сердце, когда Генрих,
настаивал, чтобы она ехала вместе с ним и с Фоссезой на воды. — Я ненавижу
тебя и люблю только моего Нарцисса». Однако дело обстояло не так; пока Марго
отнюдь не чувствовала ненависти к Генриху; но если делаешь усилия, чтобы
возненавидеть, то хоть сама и относишься к ним вначале несерьезно, ненависть
может в конце концов прийти. Так как выбор был предоставлен Генриху, то своему
лучшему другу он предпочел возлюбленную и повез ее в горы близ По, в ОШод.
Селение это было уединенное и недоступное. Чтобы попасть туда, нужно было
миновать, одно из опаснейших мест в Пиренеях, называвшееся «Дыра», что было
особенно трудно с женщиной в положении Фоссезы.
Тут-то в ее тайну наконец и проникла завистница Ребур. И до сих пор она еще
верила, что это — желудочное от неуверенного употребления сладостей. Однако
Ребур умолчала о своем открытии и пользовалась им только, когда они оставались
одни, чтобы запугивать ненавистную ей любовницу короля. Бедная Марго не могла
желать ничего лучшего. Именно поэтому она и отправила Ребур с Генрихом и
Фоссезой: она тешила себя, мыслью хоть об этой мести, когда сама, покинутая,
одинокая, купалась в ключах Баньера. Городок был расположен на довольно пологих
горных склонах, в провинции Бигорре, а не в гугенотском Беарне, ибо Марго
поклялась, что ее ноги там не будет после того, как в По ее так оскорбили из-за
католической обедни.
Бедная Марго! Оставив свою свиту, она бродила по лесам, и так как при ней
всегда был для защиты кинжал, то она царапала им на скалах какие-то слова,
Сначала это было имя покинувшего ее античного красавца, ее Нарцисса, она даже
прибавляла к имени силуэт его прекрасного тела. Затем принималась плакать и
плакала до тех пор, пока слезы не застилали ей глаза и она уже не видела
написанного ею. Отерев глаза, она читала последние из написанных ею букв, и они
складывались в слово «Генрих». Тогда бедная Марго приходила в ярость и выводила
под ними крест. Потом плакала горше прежнего.
Тем временем в О-Шо все усердно наслаждались природой и вкушали ее
чудодейственные силы. Ведь если женщина ложится в горячий источник, то она,
наверняка, благополучно разрешится от бремени. С другой стороны, эти воды
весьма целительны для всевозможных ран, а также при болях, вызванных частыми
ночевками под открытым небом и на холодной земле и прочими тяготами войны.
Генрих и Фоссеза проводили в воде целые часы. Каждый источник был скрыт зеленой
беседкой, их установили к приезду короля, и рабочим заплатили за них по шесть
ливров. Под кровом каждой беседки купался раненый офицер или другой приезжий,
причем все расходы оплачивал Генрих, чтобы по всему свету пошла молва о
пиренейских источниках. Поэты, подобные дю Барта, воспевали их в стихах и
получали мзду. Поэтому сюда, наверх, невзирая на опасности, поднималось немало
людей; король Наваррский был всегда окружен веселым обществом. — Сестра
Генриха, в его отсутствие управлявшая страной из По, то и дело посылала ему
донесения через гонцов, ехавших на мулах. И вот по крутым тропам брели,
покачиваясь, мулы, на которых везли мехи, полные вина. С приездом короля
Наваррского эту высокогорную местность оживила людская суета и общение людей
между собой.
А Марго там, внизу, жила в уютном городке Баньере с отлично сохранившимися
старинными термами: еще в древности купались здесь дамы и мужчины, и пили воды.
Лучшие дома в городе были заняты свитой королевы Наваррской; вокруг нее
толпились придворные, распространяли благоухания, превозносили ее. Она же
думала неотступно о том, что там, наверху, ее возлюбленный повелитель отдает
столько сил, внимания и терпения этой Фоссезе, только потому, что она носит его
сына. Бесплодная Марго теперь покинута. Постарайся же, чтобы и тебя эти воды в
конце концов излечили от бесплодия. А пока твой возлюбленный и ненавистный
повелитель будет с той, которая уже носит во чреве дитя!
Но пила ли она воду из горячего источника или лежала в нем, ей казалось, что
она пьет небытие и покоится, как усопшая, в казенном склепе. Тогда она ждала,
чтобы поскорее начали весело перекликаться люди в открытые двери купальных
комнат, чтобы их голоса разносились вдоль выбеленного коридора. Ей хотелось
слушать стихи и собственный певучий голос. Но что она каждый день слушала и
поглощала усерднее, чем целебную воду, — так это святое богослужение,
ободряющее слово священника и молитву о даровании ей ребенка. И это будет: «Я
чувствую, мне послана благая весть. Я буду во чреве моем носить его сына: тогда
он не оттолкнет меня и не возьмет к себе Фоссезу. Я не должна его ненавидеть.
Он будет королем Франции, я — его королевой, дофин родится от меня. Счастье
достигнуто, наступил покой. Не напрасной была наша великая любовь, и убийства,
и все наши мытарства. Покой, покой и счастье!»
Когда бедная Марго возвращалась в Нерак, она ехала с твердой уверенностью,
что теперь подготовлена и ее надежды осуществятся. И вот однажды, утром ее
возлюбленный повелитель отдернул полог у ее кровати; испуганно и смущенно
попросил он ее оказать помощь Фоссезе. Пусть простит его, что он до сих пор
скрывал от нее случившееся. Она же ответила: что бы от него ни шло… — и не
могла докончить. Однако отправилась в комнату роженицы, предварительно всех
отослав, ибо Фоссеза вплоть до того дня обманывала окружающих; затем Марго,
которая здесь обрела смирение, помогла ей родить девочку. Это был не сын,
опасность миновала, Фоссеза никогда не займет ее места. Генрих даже согласился
на то, чтобы Марго увезла с собой его бывшую любовницу ко французскому двору.
Так можно было удобно закончить эту историю, и он почувствовал облегчение.
А для Марго это значило больше. Она уехала прежде всего, чтобы сохранить
свое достоинство; даже не будь она сестрой французского короля, снизошедшей до
такого человека, как Генрих, и научившейся ради него смирению, она все-таки
была женщиной. Правда, она бесплодна, уже не надеется родить сына и не надеется
обрести покой. Она удалилась главным образом ради того, чтобы, пока они еще
вместе, не разгорелась борьба между нею и ее возлюбленным повелителем и, пока
еще рядом стоят их ложа, между ними не вспыхнула ненависть. Вначале у нее не
было иных побуждений; но, конечно, Марго постарались использовать для уже давно
не новых планов привлечения короля Наваррского ко двору короля Франции
— как будто опасности, подстерегающие его при этом дворе, ей были меньше
известны, чем ему! Однако она отрицала их все, и в своих письмах изображала
дело так, будто его враги совсем, совсем выдохлись. Гиз постарел, а его брат
Майенн разжирел, как свинья. Зачем бедная Марго это делала, неизвестно.
Она писала Генриху: «Будь вы сейчас здесь, все предлагали бы вам свою
поддержку. За неделю вы приобрели бы больше друзей, чем за всю вашу жизнь у
себя на юге». Она писала это потому, что ей хотелось, чтобы так было, ибо она
гордилась своим повелителем. Возможно, что в ее словах даже была правда или
доля правды. Но правдой оставалось и то, что Гизы по-прежнему ненавидят
Генриха, а ее брат-король его недолюбливает. И если уж Карл Девятый не в силах
был предотвратить Варфоломеевской ночи, то чему мог помешать его преемник? Он
слишком слаб: таким неуравновешенным, смятенным, затравленным и
