Гуска, Мыкола Густый, Балабан, Задорожний, Метелыця, Иван Закрутыгуба, Мосий Шыло, Диогтяренко, Сыдоренко, Пысаренко, [и] потом [опять] другой Пысаренко, потом вновь еще Пысаренко, и много было других тоже сильно добрых козаков. Все были сильно бывавшие [и], хожалые козаки, все много видывали на веку. [Ос<нрзб.> по Анатольским берегам, по обеим <1 нрзб.> и бог знает куды, в какие земли] Ездили по Анатольским берегам, по Крымским солончакам и степям, по <1 нрзб.> и по всем днепровским речкам, большим и малым, гостили в Молдавской, в Турецкой земле. Море Черное не раз изъездили обоюдорульными козацкими челнами, и в шестьдесят, а иной раз и в семьдесят челнов [приступали] набегали к самым богатым и большим кораблям, задавая пальбу <3 нрзб.> топили турецкие галеры и много на веку своем выстреляли пороху. Дорогие парчи и оксамиты драли на онучи, череши у очкуров набивали цекинами. И погуляли сильно каждый на веку своем. Не мало всякий попропивал добра, которого бы стало человеку на всю жизнь, угощая вином весь мир и нанимая музыку. И много еще <у> каждого было закопано добра [под камышами], спрятано в камышах кружек, ковшей, запястьев, по Днепровским островам, чтобы никто не нашел [из нечистого бусурменства] [татарюга] [татарский], татарин и хищный грабитель [И точно трудно было найти и хозяину], а иной раз даже и сам хозяин, позабывавший сам, в котором месте схоронено их. Такие-то были козаки, которые захотели остаться и отмстить ляхам за верных товарищей и Христову веру. Сам старый Бовдюг захотел тоже остаться. «Вот тут наконец будет <1 нрзб.> могила. Я давно просил, чтобы когда придется умирать, то чтобы кончить жизнь на войне за христианское святое дело; так оно и случилось; славнейшей кончины и не выдумаешь для старого козака». ЛБ3]

Когда отделились все и стали на две стороны, в два ряда куренями, кошевой прошел промеж рядов и сказал: «А что, довольны, козаки, одна сторона другою?» «Все довольны, батько», отвечали козаки. «Ну, так поцелуйтесь же и дайте друг другу прощание, [[потому что] КАБ2] ибо бог знает, приведется ли в жизни еще увидеться. Слушайте своего атамана, [[а са<ми>] КАБ2] а исполняйте то, что сами знаете: сами знаете, что велит козацкая честь». И все козаки, сколько их ни было, перецеловались между собою. Начали первые атаманы и, поведши рукою седые усы свои, поцеловались навкрест и потом взялись за руки и крепко держали руки. Хотел один другого спросить: «Что, пане-брате, увидимся или не увидимся?» да и ничего не спросили, и замолчали, и загадались обе седые головы, и один бог только знает, о чем они думали и гадали. А козаки, до одного все, прощались, зная, что много будет работы тем и другим; [Вместо «Когда отделились все… тем и другим»: Когда отделились и все [выстроились] <стали?> куренными кучами в два ряда, кошевой прошел [ми<мо>] промеж обеих сторон и сказал: «[Те<перь>] Довольны ли все козаки одна сторона другою?» «Все довольны, батьку!» «Так [поцалуемся] поцалуемся <1 нрзб.>, <попрощаем<ся>, [то<варищи>] братья! Слушайте своего атамана и исполняйте то, что сами знаете: сами знаете, что велит козацкая честь. Прощай, товарищи!» «Атаману, прости, коли в чем проступил перед тобой кто!». Кошевой оборотивал <оборотился?> к Тарасу, и поцеловались оба атамана, давши друг другу прощенье. И вслед за ними потом все перецеловались запорожцы. ЛБ3] но не повершили; однако ж, тотчас разлучиться, а повершили дождаться темной ночной поры, чтобы не дать неприятелю увидеть убыль в козацком войске. Потом все отправились по куреням обедать. После обеда все, которым предстояла дорога, легли отдыхать и спали крепко и долгим сном, как будто чуя, что, может, последний сон доведется им вкусить на такой свободе. Спали до самого заходу солнечного, а как зашло солнце и немного стемнело, стали мазать [[де<гтем?>] КАБ2] телеги; и. как всё снарядилось, пустили вперед возы, а сами, пошапковавшись еще раз с товарищами, тихо пошли. [[за ними и спускались всё ниже по дороге и скоро совсем] КАБ2] Конница [[без крику] КАБ2] чинно, без покрика и посвиста на лошадей [[тихо] КАБ2] слегка затопотела вслед за пешими и скоро стало их не видно [[было] КАБ2] в темноте. [Слышалось] [Отдавалось только] Глухо отдавалась [[топотанье конных] КАБ2] только конская топь да скрып [[телеги] КАБ2] иного колеса, которое еще не расходилось или не было [[за темнотою] КАБ2] хорошо подмазано за ночною темнотою. [Вместо «но не повершили… за ночною темнотою»: Но [выступать] разлучаться тот час не решили, а решили дождаться темной ночной поры, чтобы не дать увидеть неприятелю [что оста<ется?>] убыль в козацком войске. [Обедали вме<сте>] Потом все обедали вместе, и после обеда все, которым предстояла дорога, полегли опочить и спали крепко и долго [пока не стало] до самого заходу солнечного. А как зашло солнце и совершенно [смеркло] стемнело, [выстр<оились?>] <стали> мазать телеги, и как [всё было] совсем снарядили и пустили вперед возы, и сами тихо <пошли> за возами, пошапковавшись с товарищами. Чувствовали и те и другие, что не суждено им больше увидеться на сем свете и прощались тихо. Отошли далеко в поле, а вслед за ними пошли и остававшиеся, чтобы проводить товарищей. Над яром остановились отходившие, а козаки спускались по яру и долго еще махали им, и всё стояли и смотрели, пока те не скрылись совсем из виду. ЛБ3] Долго еще] [стоявшие перед оврагом козаки] КАБ2] остававшиеся товарищи махали им издали руками, хотя и не было ничего видно; [[и потом] КАБ2] а когда сошли и воротились по своим местам, когда увидели при высветивших ясно звездах, что половины телег уже [[не стояло] КАБ2] не было на месте, что многих-многих нет, невесело стало у всякого на сердце и задумались против воли, утупивши в землю гульливые свои головы, козаки. [Видел Тарас, что] Тарас видел, как смутны стали козацкие ряды и [[что-то] КАБ2] как уныние, неприличное храброму, стало тихо обнимать козацкие головы, но молчал: он хотел дать время всему, чтобы пообыклись они [[и к пустоте] КАБ2] и к унынью, наведенному [[товарищ<ами>] КАБ2] прощаньем с товарищами; а [[в] КАБ2] между тем в тишине готовился разом и вдруг разбудить их всех, гикнувши по козацки, чтобы вновь и с большею еще силою, чем прежде, воротилась бодрость. . . . .

и знал, как [[чтобы] КАБ2] в один миг всех настроить, как одного, и дал приказ слугам своим итти к большому возу распаковать его. [Закрытый и увязанный стоял он всё время. Ибо старый Бульба знал хорошо, что в походе неприлично и не годится давать козакам вина, потому что гульлива русская натура, и, попробовав, [[как-нибудь] КАБ2] как говорится, ногою, захочет тот же час войти по горло]. Больше и крепче всех других в козацком обозе был один воз: двойною крепкою шиною были обтянуты дебелые колеса его, грузно был он навьючен, укрыт [[сверху] КАБ2] попонами и крепкими воловьими кожами и увязан туго [[крепкими] КАБ2] засмоленными веревками. В [[том] КАБ2] возу были всё баклаги и бочонки старого доброго вина. Всё время стоял он закрытый и увязанный, потому что знал Бульба, как неприлично и не годится давать войску в походе и деле вина, [[гульливой ради] КАБ2] ради гульливой козацкой [[силы] КАБ2] натуры. Но взял [[он как раз] КАБ2] на сей раз самого лучшего и крепкого вина, какое было в погребах его, про торжественный случай: если случится какая великая минута и будет предстоять дело, сильно достойное на передачу потомкам, то чтобы всякому до единого козаку досталось выпить по доброму ковшу заповедного вина, чтобы в великую минуту великое и чувство владело человеком. Услышав полковничий приказ, слуги бросились к возам, палашами перерезывали крепкие веревки, снимали толстые воловьи кожи и [[войлоки] КАБ2] попоны и [[стащили] КАБ2] стаскивали с воза баклаги и бочонки.

«А берите все», сказал Бульба: [[берите всё] КАБ2] «все, сколько ни есть, берите, [[всё] КАБ2] что у кого есть: ковш, или корчик, которым поит коня, или рукавицу, или шапку, а коли что, то и просто подставляй обе горсти.»

И козаки все, сколько ни было их, так почули великую радость и всякой брал: у кого был ковш, у кого корчик, которым поил коня, у кого рукавица, у кого шапка, а кто подставлял и так обе горсти. Всем им слуги Тарасовы, расхаживая промеж рядами, наливали из баклаг и бочонков. Но не приказал никому из них Тарас пить до тех пор, пока он не даст знаку, чтобы выпить им всем разом. Видно было, что он хотел что-то сказать. Ибо знал Тарас, что как ни доброе само по себе [[слово] КАБ2] старое доброе вино, и как ни способно оно укрепить дух человека, но если к нему да [[прибав<ится>] КАБ2] присоединится еще приличное слово, то вдвое будет крепче сила духа. [Вместо «Долго еще остававшиеся товарищи… будет крепче сила духа»: А как уже совсем не было их видно, спустились козаки и воротись < воротились?> на свои места; и стало как-то невесело у всякого на сердце, когда увидели, что половины телег уже нет на месте. И невольно понурили [все] головы и загадались бравые козаки. [И ему самому стало грустно, но знал, что, когда ничего нет, лучшее воинство <пропуск в рукописи> как светлое ободрительное слово. «Ну, диты», сказал он: «теперь нас меньше; теперь <на> нас одних лежит долг выкупить товарищей запорожцев, и потому нам нужно быть] Знал Тарас, что <2 нрзб.>, но неприлична доброму человеку тоска почем бы то ни было, и приготовился сказать живое и крепкое слово, ибо знал, что крепкое слово целит и в недуге находящегося лучше [всякого гютребн<ого лекарства?>], а тем временем повелел вынести по ковшу всем козакам. И готовил между тем вместе с вином крепкое < слово>, ибо знал, что как ни крепко вино и как ни властно ободрить упадшего, а как с ним да еще скажется крепкое слово, то нет такого гореванья, которое бы не разлетелось. [Двенад<цать>] Пятнадцать козаков отправились к баклагам, которые держались про запас у каждого кошевого. Доброе было в них вино и давалось только в нужде человеку, когда недоля или слабости овладевали. Взяли козаки все по ковшу, у кого было; не всем были ковши, у кого не было, так подставлял котел или шапку, а кто собственные две горсти и, не проливши, держал в них козак сивуху, желая дождаться, что скажет атаман. ЛБ3 Видел Тарас, что смутны стали все ряды козацкие