Отд. III, стр. 5–6.] Несомненно, что, рисуя своих героев, Гоголь пользовался разнообразными фактами и наблюдениями, соединяя их вместе. С. В. Капнист-Скалон (близкая знакомая Гоголя) рассказывает в своих воспоминаниях о старичках Бровковых, у которых они останавливались в Миргороде по дороге в имение дяди, П. В. Капниста: «Старик и старушка встречали нас всегда с большим радушием и не знали, чем и как нас угощать. Чуть ли не их описал Н. В. Гоголь в своей повести «Старосветские помещики». Подъезжая к маленькому домику их, мы видели всегда старика с трубочкой в руках, высокого роста, с правильными чертами лица, выражавшими и ум и доброту, сидевшего на простом деревянном крылечке с небольшими столбиками; он приветливо встречал нас, вводил в маленькую, низенькую и мрачную гостиную с каким-то постоянным особенным запахом и с широкой деревянной дверью, издававшей при всяком входе и выходе ужасный скрип. Тут нас радостно встречала, переваливаясь с ноги на ногу, добрая старушка, его жена… При наших посещениях она больше всего хлопотала о том, чтобы изготовить нам чудный малороссийский стол и накормить людей и лошадей наших… Старушка… делала <много> добра в жизни своей, и неудивительно, что когда она скончалась, то никто в городке том не запомнит таких трогательных похорон. Дом и двор их до того были наполнены плачущими и облагодетельствованными ею людьми, что стороннему человеку трудно было добраться до ее гро6a. О сю пору память о ней сохраняется в Миргороде». [«Воспоминания и рассказы деятелей тайных обществ 1820-х годов» т. I, Изд-во политкаторжан, М., 1931, стр. 318–319.]

Повесть «Старосветские помещики» написана в тонах идиллии, но трогательное чередуется в ней с комическим, а комическое переходит в грустное. Пушкин дал очень точную характеристику этой повести: «шутливая трогательная идиллия, которая заставляет вас смеяться сквозь слезы грусти и умиления» («Современник», 1836, 1). В гоголевской литературе уже указывалось на то, что Гоголь в этой повести зависит от карамзинской традиции. В 1832 г. Гоголь писал из деревни престарелому другу Карамзина, И. И. Дмитриеву: «Теперь я живу в деревне, совершенно такой, какая описана незабвенным Карамзиным. Мне кажется, что он копировал малороссийскую деревню, так краски его ярки и сходны с здешней природой».

Эта цитата, взятая сама по себе, может навести на мысль, что в «Старосветских помещиках» Гоголь не только связан с традицией карамзинского стиля, но и проникнут тем же патриархально-идиллическим духом. Между тем, вслед за приведенными словами (адресованными, чего не нужно забывать, другу Карамзина) идут размышления и соображения совсем иного, не карамзинского характера: «Чего бы, казалось, недоставало этому краю! Полное, роскошное лето! Хлеба, фруктов, всего растительного гибель! А народ беден, имения разорены и недоимки неоплатные. Всему виною недостаток сообщения: он усыпил и обленивел жителей. Помещики видят теперь, что с одним хлебом и винокурением нельзя значительно возвысить свои доходы. Начинают понимать, что пора приниматься за мануфактуры и фабрики; но капиталов нет, счастливая мысль дремлет, наконец умирает, а они рыскают с горя за зайцами». Эти темы и соображения не высказаны в повести прямо, но составляют ее несомненную основу. Начальные слова («Я очень люблю»), как и всю повесть, нельзя понимать прямо, вне юмора и даже иронии, окрашивающих повествовательный тон Гоголя. Рассказ о том, как войт и приказчик обкрадывают «старосветских помещиков», не имеет ничего общего с идиллией и вполне соответствует тому, о чем говорится в письме («Хлеба, фруктов, всего растительного гибель!» и т. д.). Наконец, финал повести переводит ее уже прямо из жанра будто бы идиллии в жанр реалистического очерка, рисующего судьбу разоряющихся помещиков этого «необыкновенно уединенного» края. Итак, видеть в «Старосветских помещиках» прямую идиллию было бы неверно, как неверно было бы и умозаключать от такого понимания повести к преобладанию элементов патриархального мышления у Гоголя этой поры.

«Старосветских помещиков» можно назвать идиллией только с оговорками, как это и сделал Пушкин. Гоголь и в самом деле строит всю повесть на своеобразном, противоречивом сочетании идиллического стиля с комическими сюжетными положениями и деталями и с реалистическими подробностями быта и обстановки в «фламандском» вкусе. На фоне такого рода подробностей «идиллические» элементы «Старосветских помещиков» звучат скорее как преодоление сентиментально-идиллического стиля, чем как действительное следование ему. Интересно, что традиционный «буколический» тезис идиллии использован Гоголем для истории кошечки, соблазненной дикими котами: «набралась романических правил, что бедность при любви лучше палат». Ироническое отношение к сентиментально-идиллическим традициям здесь очевидно.

В эволюции Гоголя от идиллических «Вечеров» к критическому реализму комедий и петербургских повестей «Старосветские помещики» имеют огромное значение как преодоление реакционных традиций сентиментальной идеализации действительности, господствовавших в русской прозе 20-x годов.

ТАРАС БУЛЬБА

I

В основном тексте публикуется вторая редакция «Тараса Бульбы» по автографу КАБ2 с дополнениями и исправлениями по авторизованной копии ЛБ4 и в отдельных случаях — по другим рукописным и печатным источникам (подробности см. ниже).

Первая редакция повести печатается (в разделе «других редакций») по «Миргороду» изд. 1835 г. с дополнениями и исправлениями по автографу ПБЛ6.

II

Повесть Гоголя «Тарас Бульба» при жизни Гоголя была напечатана дважды: сначала в отдельном издании «Миргорода» 1835 г., затем в т. II «Сочинений Николая Гоголя», где повесть была значительно переделана и расширена более чем вдвое. Кроме того, для задуманного второго издания своих «Сочинений» Гоголь в 1851 г. просматривал корректуры первых листов «Тараса Бульбы» (главы I–IX) и внес в текст повести ряд поправок. Вторая редакция повести, печатаемая в основном тексте, сохранилась в ряде рукописей: 1) первоначальные черновые наброски перерабатываемых глав (ЛБ3); 2) ряд рукописей (КАБ2), содержащих в некоторых частях по два последовательных слоя работы над второй редакцией повести; рукописи эти, однако, не дают полного текста повести, так как отдельные места, вероятно, правились Гоголем непосредственно по экземпляру «Миргорода»; 3) авторизованная писарская копия повести (ЛБ3), переписанная писцом (не вполне исправно) с автографа КАБ2 и в нескольких случаях еще раз исправленная Гоголем.

В соответствии с общими принципами издания, текст второй редакции мы публикуем по киевской рукописи КАБ2 с дополнением по московской копии (ЛБ4) отрывков, отсутствующих в ней, и с учетом гоголевской правки в этой копии. Отдельные случаи, в которых мы дополняем текст киевской рукописи, либо отходим от него, перечисляются ниже. В отделе «других редакций» публикуется редакция 1835 г., а также текст промежуточной редакции глав V, VIII и IX (из КАБ2 с вариантами по ЛБ3); текст главы VI дан, кроме того, в первоначальном наброске (ЛБ3), существенно отличающемся от окончательной редакции КАБ2 промежуточная редакция этой главы неизвестна.

Попытку реализации замысла «Тараса Бульбы» следует относить, по-видимому, к концу 1833 г., когда Гоголь усиленно стремился «туда, туда! в Киев, в древний, в прекрасный Киев» (письмо к М. А. Максимовичу от декабря 1833_г.), мечтая о кафедре истории в открываемом тогда Киевском университете и замышляя широкие планы исторических трудов, в частности трудов по истории Украины.

«Истории Малороссии», всей «от начала до конца», «или в шести малых, иль в четырех больших томах» (письмо к М. А. Максимовичу от 12 февраля 1834 г.) Гоголь так и не написал. Осколками грандиозного замысла истории Украины явились две статьи: «Взгляд на составление Малороссии» и «О малороссийских песнях» («Журнал Министерства народного просвещения», 1834, № 4, апрель, отд. II, стр. 1—15, 16–26) и повесть «Тарас Бульба», отдельные страницы которой, как и самый замысел, близко связаны с обеими статьями. Гоголь датировал первую статью 1832 годом и упоминал об этих статьях, как о написанных давно; см. письма к М. П. Погодину от 19 марта 1834 г. и к М. А. Максимовичу от 28 мая 1834 г. Несмотря на это, исследователи, начиная с Н. С. Тихонравова, совершенно справедливо относят обе статьи к концу 1833 г., связывая их с отмеченным уже увлечением Гоголя; историею Украины.

Хронологическая связь первой из отмеченных статей с повестью Гоголя подчеркивается также местом первой редакции «Тараса Бульбы» в записной тетради Гоголя (ПБЛ6): ей предшествуют отрывки «Взгляда на составление Малороссии», отрывок исторической повести «Мне нужно видеть полковника…» и «Старосветские помещики», а следом за нею идет «Вий». Этим определяется приблизительная дата первой редакции «Тараса Бульбы»; более точно начало работы над ней можно датировать мартом—апрелем 1834 г., если учесть, что среди источников «Тараса Бульбы» несомненно была «Запорожская Старина» И. И. Срезневского и что первые два выпуска «Запорожской Старины» Гоголь получил лишь в конце февраля—начале марта 1834 г. (12 февраля 1834 г. он жалуется М. А. Максимовичу: «Запорожской Старины я до сих пор нигде не могу достать»; а 6 марта уже благодарит самого И. И. Срезневского: «Вы уже сделали мне важную услугу изданием ЗапорожскойСтарины»).

Черновая рукопись повести, сохранившаяся в тетради ПБЛ6, была во второй половине того же 1834 г. переписана для издания в «Миргороде», причем подверглась систематической правке. Сохранив в неприкосновенности всё развитие сюжета, отдельные характеристики, описания и мотивировки, Гоголь разделил текст на главы (в черновой рукописи это разделение лишь кое-где намечено), пытался преодолеть некоторый схематизм черновой рукописи, дополнить и расцветить сюжетную ткань повести новым материалом, в отдельных случаях даже новыми эпизодами.

Особо следует отметить три отрывка, переработка которых вызвана, вероятно, цензурными условиями. Так, в чернозем рукописи после слов Бульбы о науке и просвещении следует фраза: «Бульба присовокупил еще одно слово, которого однако же цензора не пропускают в печать и хорошо делают». В «Миргороде» последняя фраза была изменена следующим образом: «Бульба присовокупил еще одно слово, которое в печати несколько выразительно и потому его можно пропустить». По цензурным, очевидно, соображениям была изменена в «Миргороде» и речь кошевого. В черновой рукописи кошевой, жалуясь на то, что не только наружность церкви в Сечи, но даже внутренние образа «вот сколько лет уже» стоят «без всякого убранства», прибавляет: «Николай-угодник божий, сердега, в таком платье, в каком нарисовал его маляр и до сих пор даже и серебряной рясы нет на нем. Варвара великомученица только то и получила, что уже в духовной отказали иные козаки». В «Миргороде» имена святых были исключены, и речь оказалась таким образом обезличенною: «Хотя бы серебряную рясу кто догадался им выковать. Они только то и получали, что отказали в духовной иные козаки». Очевидно, по цензурным соображениям исключен в «Миргороде» и лирический отрывок о запорожском танце, «который по своим могучим изобретателям носит название козачка». В черновой рукописи после этого следует: «Только в одной музыке есть воля человеку. Он в оковах везде. Он сам себе кует еще тягостнейшие оковы, нежели налагает на него общество и власть, везде, где только коснулся жизни. Он раб, но он волен, только потерявшись в бешеном танце, где душа его