некоторые полковники (Богун, Перебийнос) действительно были почти совершенно независимыми в своих действиях. Ко времени Хмельницкого повесть Гоголя может быть приурочена и по изображению неудачной осады Дубна (до того времени летописи не дают никаких сведений об осаде города запорожцами).
Но связывать личность Тараса с каким-либо определенным историческим лицом не обязательно. Гоголь, очевидно, и не стремился к портретному и биографическому сходству, предпочитая дать собирательный образ казацкого героя. С неменьшим основанием можно было бы, например, отыскивать в Тарасе Бульбе черты «гетьмана Тараса», — Тараса Федоровича Трясила, предводителя восстания реестровых казаков (1630 г.), разбившего на голову польское коронное войско во главе с Конецпольским. Столь же необязательно и точное хронологическое приурочение событий «Тараса Бульбы», поскольку и сам Гоголь, очевидно, не заботился о хронологической точности.
В конце февраля или в начале марта 1834 г. Гоголь получил от молодого харьковского ученого И. И. Срезневского первые два выпуска «Запорожской Старины» — собрания украинских исторических песен (дум) и преданий. В своем ответном письме к Срезневскому Гоголь формулировал свой взгляд на современное состояние источников для украинской истории, которою в то время он усердно занимался: «Вы сделали мне важную услугу изданием «Запорожской Старины»», — писал Гоголь (6 марта 1834 г). «Где выкопали вы столько сокровищ? Все думы, и особенно повести бандуристов, ослепительно хороши. Из них только пять были мне известны прежде, прочие были для меня все — новость! Я к нашим летописям охладел, напрасно силясь в них отыскать то, что хотел бы отыскать. Нигде ничего о том времени, которое должно бы быть богаче всех событиями»… Только Конисского (т. е. «Историю Русов») выделял Гоголь из общей массы, ибо Конисский «выхватил хоть горсть преданий и знал, о чем он пишет». Мысль, выраженная Гоголем, о народных песнях как живой иллюстрации бытовой (а отчасти и политической) истории, была развита Гоголем в статье «О малороссийских песнях», включенной в «Арабески».
Итак, две группы источников своих исторических увлечений отмечает Гоголь: с одной стороны, летописные и мемуарные источники, дававшие ему фактические исторические сведения, с другой — народные песни, помогавшие ему усвоить и осознать «дух века» и «быт народа». Обе эти группы источников нашли свое отражение и в «Тарасе Бульбе».
В приведенном письме к Срезневскому, говоря о собственно исторических источниках, Гоголь просит своего корреспондента сообщить ему выписки из рукописных летописей, прибавляя: «Печатные есть у меня почти все те, которыми пользовался Бантыш-Каменский»; перед тем он упоминает о «летописях Конисского, Шафонского, Ригельмана» и замечает, что из летописей, названных в «Запорожской Старине», ему неизвестны лишь две. Ознакомление с библиографическими сведениями в трудах Д. Н. Бантыша-Каменского («История Малой России», ч. I; мы пользовались изд. 3-м, М., 1842, стр. XI–XXIV) и И. И. Срезневского («Запорожская Старина», ч. II, Харьков, 1833, стр. 9—12) убеждает во всяком случае в том, что часть этих источников если и была известна Гоголю, то в «Тарасе Бульбе» никак не была использована. Так например, в гоголевской повести нет непосредственных отражений чтения «Летописца Малой России» Ф. Туманского или «Исторического известия о возникшей в Польше унии» Н. Бантыша-Каменского, на чем настаивают Н. С. Тихонравов, И. М. Каманин, С. Родзевич и др. Н. С. Тихонравов указывает, например (Соч., 10 изд., т. I, стр. 570), что именно у Туманского («Российский Магазин», 1793, кн. II, стр. 39) мог прочитать Гоголь ответ казаков султану, пожелавшему знать о числе их: «Кто их знает! У нас их раскидано по всему степу; что байрак, то козак». Однако с этим же ответом (и притом в форме, более близкой к гоголевской), Гоголь мог познакомиться по менее редкой и несомненно читавшейся им «Запорожской Старине» (ч. I, вып. 2, стр. 23).
Из исторических источников наиболее значительными и реально ощутимыми в первой редакции «Тараса Бульбы» были две книги: «История Русов или Малой России», приписывавшаяся архиепископу Белорусскому Георгию Конисскому (1718–1795), но составленная, по-видимому, Григорием Андреевичем Полетикою (1725–1784) или его сыном Василием (в конце XVIII или начале XIX в.), и «Описание Украины» Боплана (СПб, 1832).
«История Русов» была опубликована лишь в 1846 г., но до того в течение нескольких десятилетий ходила по рукам в большом количестве списков. Эта книга пользовалась громадной популярностью среди украинских читателей (см. напр. Коhl, Reisen im Inneren von Russland und Polen, 1841, II, 321 и др.). Широкая популярность «Истории Русов» выходила и далеко за пределы Украины (вспомним, что «Историей Русов» в начале 30-х годов интересовался и Пушкин, посвятивший ей статью в «Современнике» и подготовлявший на основании ее свои заметки по истории Украины). Гоголь, очевидно, был знаком с одним из ее многочисленных списков.
Именно «История Русов» дала Гоголю материал для немногочисленных исторических намеков и экскурсов первой редакции «Тараса Бульбы». Так, рассказ бежавших на Сечь казаков — в главе III редакции «Миргорода» 1835 г. (ср. гл. IV окончательной редакции) — основан на рассказе «Истории Русов» о польских притеснениях 1597 г. (см. «История Русов или Малой России. Сочинение Георгия Конисского архиепископа Белоруссии», М., 1846, стр. 40–41, 53, 56). Мы здесь найдем и «духовенство римское, разъезжавшее с триумфом по Малой России для надсмотра и понуждения к униятству», которое «вожено было от церкви до церкви людьми, запряженными в их длинные повозки по двенадцати и более человек в цуг», и пресловутое сообщение об аренде евреями церквей. [Сведения об аренде евреями церквей, почерпнутые автором «Истории Русов» из старинных казацких летописей, являлись в свое время одним из агитационных аргументов в борьбе с Польшей. В исторических документах нет подтверждений этих сведений, и их поэтому нужно считать вымыслами. ] Оттуда же — подробности о том, как евреи используют церковную утварь и облачения. Из «Истории Русов» в том же рассказе заимствованы также подробности о том, что «правительство польское… повелело… старшинам отрубить целиком головы и их… отослать на позор в города малороссийские», и что «чиновное шляхетство малороссийское… не стерпя гонений от поляков и не могши перенесть лишения мест своих, а паче потеряния ранговых и нажитых имений, отложилось от народа своего и разными происками, посулами и дарами закупило знатнейших урядников польских и духовных римских, сладило и задружило с ними и, мало-помалу, согласилось, первее на унию, потом обратилось совсем в католичество римское».
Из «Истории Русов» мог Гоголь почерпнуть сведения о набегах казаков на Синоп, Трапезунд и Анатолийские берега, а так же апокрифический рассказ о взятии в плен польского гетмана Лянцкоронского (у Гоголя — Потоцкого) под Полонным (ср. «Тарас Бульба»: «Не буду описывать тех битв, где отличились козаки, ни постепенного хода всей великой кампании: это принадлежит истории. Там изображено подробно, как бежали польские гарнизоны из освобождаемых городов… как слаб был коронный гетман Николай Потоцкий с многочисленною своей армиею против этой непреодолимой силы…»; а во второй редакции еще определеннее: «Нечего описывать всех битв, где показали себя козаки, ни всего постепенного хода кампании: всё это внесено в летописные страницы»; «В летописных страницах изображено подробно…»); в других украинских летописях этого рассказа нет. Там же мог Гоголь найти ряд мелких историкобытовых сведений, вкрапленных им в свою повесть, о том, что «решились… козаки оставаться навсегда безженными» о выборе специально для похода «всех чиновников высших и низших», о реестровых козаках, о построении запорожского войска в походе и об укреплении стана козацкого и т. д.
В описании казни гетмана Остряницы с его «штатом» можно видеть сырой материал для сцены казни Остапа в «Тарасе Бульбе». Автор «Истории Русов» замечает, что «казнь оная была еще первая в мире и в своем роде, и неслыханная в человечестве по лютости своей и варварству, и потомство едва ли поверит сему событию, ибо никакому дикому и самому свирепому японцу не придет в голову ее изобретение; а произведение в действо устрашило бы самых зверей и чудовищ»; и дальше он подробно исчисляет все роды казней, придуманных для запорожского гетмана и его полковников (среди казней было и колесование, при котором казнимым, «переломивши поминутно руки и ноги, тянули из них по колесу жилы, пока они скончались»). [Ср. также с заключительной сценой повести — расправой с пойманным Тарасом — указание «Истории Русов» на то, что «обозные Кизим и Сучевский пробиты железными спицами насквозь и подняты живыми на сваи».]
Эпизод о попытке Тараса освободить пленного Остапа с помощью Янкеля также восходит к «Истории Русов», где рассказывается о том, как гетман Перевязка, взятый под стражу казаками за приверженность к Польше, с помощью крамаря Лейбовича, «очаровавшего якобы стражу проданным от него для караульных табаком», бежал из-под стражи.
Этими фактическими заимствованиями не исчерпывается, однако, использование «Истории Русов» в «Тарасе Бульбе». Автор «Истории Русов» покорил Гоголя художественной убедительностью нарисованных им исторических картин; по выражению Пушкина, автор «сочетал поэтическую свежесть летописи с критикой, необходимой в истории».
Ряд историко-бытовых сведений для своей повести Гоголь мог почерпнуть и из известного сочинения Боплана «Описание Украины», русский перевод которого незадолго перед тем вышел в свет (СПб., 1832, в переводе Ф. У., то есть Ф. Г. Устрялова). Не без основания связывают некоторые исследователи (Каманин и др. упоминание о «французском артиллеристе и инженере, служившем в польских войсках, большом знатоке военного дела» в «Тарасе Бульбе» с личностью самого Боплана, который, по словам предисловия к русскому изданию «Описания Украины», служил королям польским Сигизмунду III и Владиславу IV в звании старшего капитана артиллерии и королевского инженера. Из Боплана мог почерпнуть Гоголь сведения о внешнем виде домов в старом Киеве, о набегах казаков, о характере запорожцев и, в частности, о присутствии среди них весьма образованных людей, о пьянстве запорожцев и о воздержности их в походах, о запорожском таборе, о съестных запасах запорожцев в походах, в частности, о саламате, а также — о вооружении польской шляхты, о чем неоднократно упоминается в «Тарасе Бульбе». Русский перевод «Описания Украины» сопровождался обширными комментариями переводчика, которые также могли дать Гоголю кое-какие фактические сведения для повести. Так сообщается о набегах запорожцев на Анатолию, приводится выписка (из Крейса) о характере запорожцев и о поведении их в походах, о том, что «козаки болезней почти не знают. Большая часть их умирает в сражениях с неприятелем, или от старости». Также по Крейсу, рассказывается о выборах казаками своих атаманов.
Как видно из отмеченных мест, Боплан дал Гоголю значительно меньше материала, чем «История Русов». Если из «Истории Русов» Гоголь черпал исторические факты и сюжетные положения и даже испытывал воздействие ее идейного содержания, то «Описание Украины» Боплана дало ему на первой стадии работы лишь несколько историко-бытовых деталей.
Совершенно очевидно, что
