градусов. Нозинька в церкви с графом и граф<иней>[[1457 — А. Г. и А. П. Толстыми.]]. Пишут мне из Петербурга, что граф Иван[[1458 — И. П. Толстой.]] приехал на 28 дней и ожидает с душевным нетерпением письмо от брата гр. Александра[[1459 — А. П. Толстого.]] из Парижа. Не понимаю, что за известия он ожидает – какого рода. Как вы думаете, любезнейший Николай Васильевич… неужели гр. Иван еще думает о прошедшем?[[1460 — О чем идет речь, неизвестно.]]

Для иногурации нашего дома или, лучше сказать, залы мой супруг и зять дали 13-го числа большой консерт, биографический, классический, состоящий из 14 номеров. Гостями был царский дом женского пола. Италиянские артисты участвовали. Императрица и великие княжны были incognito. Софи принимала публику, Аполлина[[1461 — А. М. Веневитинова, дочь Л. К. Вьельгорской.]] – царских гостей. Явное доказательство, что, слава богу, вся царская фамилия здравствует и нимало не хворает, как утверждают газеты. Тургеневу[[1462 — А. И. Тургеневу.]], кажется, лучше; он что-то яснее и веселее смотрит. Мише[[1463 — М. М. Вьельгорскому.]] также, слава богу, лучше, или, лучше сказать, он совершенно здоров. Нет никакой надежды, чтоб Мишу теперь, когда произвели его в младшие секретари, послали курьером в Париж. Сегодня были мы у Шатобриана. Вся душа, воображение, ум, гений сего великого писателя сосредоточились в глазах его. Судя по наружности, он старее кажется, нежели есть в самом деле. Бонапарт и он одних лет. Он слаб на ногах, ходить не может и даже стоит с помощью трости. Завистники его славы, соперники, неприятели и даже друзья говорят, как будто он теперь беспокойного характера, терзаем желанием занимать свет своей особой и славой. Прошедшее невозвратимо, но и слава прошедших дней прекрасна, и ею надобно довольствоваться, когда она бессмертна, как французский язык и французская литература. И вам, любезный друг, и Жуковскому, Пушкину, Языкову, и некоторым другим предстоит бессмертие и на земле, а нам, несчастным, совершенное забвение. Эта мысль меня часто огорчает. Дайте мне хороший совет, чтобы сделаться как можно скорее известною, выдумайте что-нибудь необыкновенное. Но пора кончить, и потому простите. Нозинька хочет прибавить несколько слов; надо ей место оставить. Наш дружеский поклон нашему дорогому Жуковскому.

(Приписка А. М. Вьельгорской) Любезный Николай Васильевич, пожалуйста, пишите Софье Михайловне. Она немножко унывает. Вот ее слова: «Il me faudrait deux ou trois bonnes conversations avec notre cher ami, pour me calmer et me remettre sur la bonne voie»[[1464 — Две-три беседы с нашим дорогим другом успокоили бы меня и наставили бы на добрый путь (фр.).]]. Прощайте, я вам напишу прежде конца месяца. Анна Михайловна.

Соллогуб С. М. – Гоголю, 21 октября 1845

21 октября 1845 г. Петербург [[1465 — ВЕ, 1889, № 11, с. 98–99. Печатается по автографу (ГБЛ).]]

С. Петербург – 21-го окт. 1845.

Спасибо вам за последнее письмецо ваше[[1466 — Записка Гоголя, в которой он поздравляет С. М. Соллогуб с рождением сына: «Узнав на лету о существовании Александра Владимировича, спешу вас поздравить и прошу поцеловать его лишний раз за меня. Уведомьте меня обо всем и напишите в Рим о том, каков он» (написано около 12 (24) октября 1845 г. – Акад., XII, с. 528).]], любезный Николай Васильевич! Оно маленькое, но многозначащее для меня. Вы порадовались моею радостью, и это еще больше увеличило чувство счастья моего. Как достойно поблагодарить вас за то? Одно участие ваше для меня драгоценно. Александр Владимирович здоров; у него большие голубые глаза, приятная улыбка, соллогубовский нос; он очень бледен, – вероятно, от недостатка солнца и света. Беби так выросла и похорошела, что вряд ли вы ее узнаете. Она теперь говорит по-русски и становится умнее; чрезвычайно любит брата и беспрестанно ласкает его. Мы спокойно, мирно и счастливо живем все вместе. Главный центр семейства у маменьки. По воскресеньям мы все у нее обедаем. Владимир Александрович все лето сочинял и писал. Он издает теперь три новые повести, изображающие три эпохи светской женщины[[1467 — Во втором томе изданного в 1855–1856 гг. в Петербурге пятнадцатитомного собрания своих сочинений Соллогуб поместил цикл повестей, озаглавленный «Жизнь светской женщины». В него вошли повести: «Бал» (впервые – Соллогуб В. А. На сон грядущий. Отрывки из вседневной жизни, т. 2. СПб., 1843), «Две минуты» (впервые – ОЗ, 1846, № 1), «Княгиня» (впервые – ОЗ, 1846, № 3), «Старушка» (впервые – ОЗ, 1850, № 4–5). По всей видимости, в настоящем письме речь идет о трех последних повестях этого цикла.]]. На днях будут представлять новую комедию его, «Букеты»[[1468 — Букеты, или Петербургское цветобесие, шутка в одном действии. СПб., 1845.]], – критика цветострастия нашей публики. Я перевожу теперь с сестрой английскую книгу о воспитании и сама намерена сочинять для Софьи Владимировны. Что вы об этом думаете? У нас большой недостаток в детских книгах, и те, которые существуют, переведены или с немецкого, или с английского. Александра Осиповна уехала 21-го. Она была очень расстроена и много плакала. Мы обещались друг другу писать. Я надеюсь, что она найдет в Калуге если не счастье, то по крайней мере спокойствие. А вы что делаете, любезный Николай Васильевич? Каково ваше здоровье и расположение духа? Что делается в Риме? Вы, верно, наслаждаетесь еще теплым воздухом и сверкающим солнцем, а у нас начинает порядочно морозить. Анна Михайловна здорова и весела. Elle a beaucoup gagné depuis un an et travaille énormement sur elle-même[[1469 — Она многого достигла за год и чрезвычайно много работает над собой (фр.).]]. Мне случается иногда смущаться, но я тогда думаю о милом братце моем и стараюсь успокоиться.

Прощайте, любезный друг мой. Обнимаю вас от души и молю бога о вас. Да сохранит и да укрепит он вас. Муж мой кланяется вам. С.

Гоголь – Соллогуб С. М., 22 декабря 1845 (3 января 1846)

22 декабря 1845 г. (3 января 1846 г.) Рим [[1470 — РА, 1902, № 4, с. 735–736; Акад., XIII, № 3.]]

Генваря 3 1846. Рим.

Благодарю вас за ваше письмецо[[1471 — См. предыдущее письмо.]], по обыкновению всегда для меня очень милое и очень приятное, и за все известия, которые также все до единого мне были тоже очень приятны и порадовали меня в моем хвором состоянии. Мысль ваша писать самой книжки для Беби весьма умна; кто же, кроме самой матери, может написать что-нибудь лучше для дочери? Я рад, что в Владимире Александровиче пробудилась деятельность писателя[[1472 — Впоследствии сам Соллогуб дал следующую оценку периоду своего творчества, начавшемуся в 1845 г.: «Мой «Тарантас» имел успех, до тех пор не слыханный в книжном деле, и имя мое стало популярно в России. Не могу не сознаться, что этот громовой успех имел на мою будущую литературную деятельность самое пагубное влияние. Я стал работать небрежно, увлекаться темой дня или, что всего хуже, лениться. Сколько раз Гоголь сердито укорял меня в моей лени! <…> Но я, увы, не совсем послушался Гоголя, и в этот период времени, то есть от 1845 года до начала пятидесятых годов, написал множество теперь уже совершенно забытых и, впрочем, плохих сочинений» (Соллогуб В. А. Воспоминания, с. 408–409).]]. Не позабудьте мне прислать все, что ни выйдет из-под пера его. Теперь же это так легко: курьеры ездят всякую неделю из Петербурга. Поручите Матвею Юрьевичу[[1473 — М. Ю. Вьельгорскому, брату Михаила Юрьевича.]], он это сумеет сделать. Можете также адресовать на имя здешнего секретаря Устинова. «Тарантас»[[1474 — Повесть «Тарантас» полностью вышла в 1845 г. в Петербурге.]] в печати мне еще больше понравился, чем прежде в рукописи, хотя я успел прочесть его довольно бегло и, к сожалению, не имею у себя под рукой экземпляра. О себе, то есть о здоровье моем, скажу вам только то, что я зябну до такой степени, что не нахожу уже никаких средств согреваться. Сначала было мне немного лучше. Но да будет во всем воля божия! Что ни делается с нами, то делается не без нее, а она стремится все, и недуги и страданья, обратить нам во благо. Да будет же во всем эта святая и чудная воля! Передайте эти письма или, лучше, записочки, при сем прилагаемые, по принадлежности[[1475 — Среди них было письмо В. А. Соллогубу с отзывом о его повестях «Тарантас» и «Воспитанница» (1845). См. письмо от 2 мая 1846 г. (Акад., XIII, № 4).]]. Молитесь обо мне и не забывайте меня, милый друг мой! Обнимите вместо меня всех ваших, которые также суть в то же время и мои, начиная с граф. Луизы Карловны, Михаила Юрьевича, Матвея Юрьевича и до Веневитинова[[1476 — Алексея Владимировича, зятя С. М. Соллогуб.]], включая туда же и всех прекрасных малюток.

Весь ваш.

Адрес мой не забывайте: Via de la Croce, № 81, 3 piano.

Поздравьте от меня себя и всех вас с наступающим новым годом.

Вьельгорская А. М. – Гоголю, 18–21 марта 1846

18–21 марта 1846 г. Петербург [[1477 — ВЕ, 1889, № 11, с. 103–105. Печатается по автографу (ГБЛ).]]

Петербург. 18-го марта.

Здравствуйте, любезный Николай Васильевич, как вы поживаете и что делаете? Может быть, в эту минуту обо мне думаете и говорите себе: «Какая ленивая, давно мне не писала». В самом деле, Николай Васильевич, давно, но ни о чем приятного не было вам писать. До Великого поста я была в самом дурном расположении и не была в духе писать. В начале февраля вдруг захворал меньшой ребенок Аполлины Михайловны и скончался на седьмой день болезни. Прочие, слава богу, здоровы; только Софья Михайловна что-то начинает опять худеть и немножко слабеть. Ей предписали морские ванны, и, может быть, придется нам поехать нынешнее лето куда-нибудь близко купаться, или в Ревель, или в Гельзингфорс. Я, слава богу, совершенно здорова и удивительно как хорошо перенесла нашу жестокую зиму, так что я никогда более о моем здоровии не думаю. Погода мне совершенно равна, и даже климатом я более не занимаюсь и никогда на него не сержусь. Вы теперь, может быть, думаете, что мне осталось меньше причин упадать духом, чем прежде, но очень ошибаетесь: я была в продолжительном унынии всю зиму. И как вам объяснить, отчего я унывала? сама я не знаю причину. Во-первых, надобно сказать, что маменька была в самом печальном расположении почти всю зиму, и вы можете вообразить, что это на меня имеет большое влияние. Потом насчет Софьи Михайловны я иногда беспокоивалась, но, слава богу, это не случалось часто. Не говоря о личных обстоятельствах, только и слышишь в