это послужит? На квартиру да на лекарство разве? на две вещи, равные ничтожностью и бесполезностью. Если к ним не присоединится наконец третья, венчающая все, что влачится на свете.
Часто в теперешнем моем положении мне приходит вопрос: зачем я ездил в Россию? По крайней мере, меньше лежало бы на моей совести. Но как только я вспомню о моих сестрах. – Нет, мой приезд не бесполезен был. Клянусь, я сделал много для моих сестер. Они после увидят это. Безумный, я думал, ехавши в Россию: «Ну хорошо, что я еду в Россию, у меня уже начинает простывать маленькая злость, так необходимая автору, против того-сего, всякого рода разных плевел, теперь я обновлю, и все это живее предстанет моим глазам». И вместо этого что я вывез? Все дурное изгладилось из моей памяти, даже прежнее, и вместо этого одно только прекрасное и чистое со мною, все, что удалось мне еще более узнать в друзьях моих, и я в моем болезненном состоянии поминутно делаю упрек себе: и зачем я ездил в Россию. Теперь не могу глядеть я ни на Колизей, ни на бессмертный купол[[816 — Купол собора св. Петра в Риме.]], ни на воздух, ни на все, глядеть всеми глазами, совершенно на них, глаза мои видят другое, мысль моя развлечена. Она с вами. Боже! Как тяжело мне писать эти строки, я не в силах более. Прощай! Боже, благослови тебя во всех предприятиях и предоставь наконец тебе поле широкое, великое, без препятствий. Ты рожден и определен на большое плаванье. Я хотел было наскоро переписать куски из «Ревизора», исключенные прежде, и другие переделанные, чтобы поскорее хотя его издать и заплатить великодушному, как и ты, Сергею Тимофеевичу[[817 — Находясь в Петербурге, Гоголь одолжил у С. Т. Аксакова две тысячи рублей.]], и этого не мог сделать. Впрочем, я соберу все силы и, может быть, на той же неделе управлюсь с этим. Я не имею никаких известий из Петербурга. Напиши. Правда ли, что будто бы Жуковский женится[[818 — В 1841 г. пятидесятивосьмилетний Жуковский женился на юной Елизавете Рейтерн, дочери немецкого художника.]]? Я не могу никак этому верить. Прощай. Целую тебя миллион раз! Друг!
Обними Шевырева за меня несколько раз. Я бы писал к нему, но не в силах. К Сергею Тимофеевичу я бы тоже хотел писать… но что мне писать теперь? Я не в силах… Мне бы хотелось скрыть от моих друзей мое положение. Письмо мое издери в куски. Я храбрюсь всеми силами.
Погодин М. П. – Гоголю, 28 ноября 1840
28 ноября 1840 г. Москва [[819 — РС, 1889, № 8, с. 382; Шенрок, т. 3, с. 328. Печатается по этому изданию.]]
1840 г. Ноября 28.
Как я плачу! Виноват, прости меня! Признаюсь – я был огорчен, я негодовал на тебя! Прости меня… Твоя несчастная наружность!.. О сердце человеческое! Ни Шекспир, ни Коцебу не знают тебя! И знают иногда, но чужое, а не свое. И теперь вообрази, я раскаиваюсь, скорблю о тебе, негодую на себя, а все еще могу, точно с Петром, воскликнуть: «Верую, господи, помози моему неверию!» «Человек есть ложь» – как глубоко сказал это Павел! При таких явлениях я убеждаюсь, что он искуплен, убеждаюсь в первородном грехе. Ну как объяснить иначе такие чужие противные впечатления! И это в сторону!.. Успокойся, успокойся! О, если б ты мне предстал, сложа руки крестом! Твои испытания кончатся, только молись об успокоении.
Я вижу, тебе надо путешествовать, чтоб привести в ровность твой организм. Езди из конца в конец и останавливайся по дороге в городах на неделю – на две и работай.
Надеюсь прислать тебе скоро на дорогу. У меня надежды много на журнал.
Теперь я успокою Лизу[[820 — Е. В. Гоголь.]]. Я послал к тебе через Кривцова ее подушку.
Мы все здоровы и больны только твоей болезнию.
Больше писать теперь не могу. Целую, обнимаю тебя. Успокойся, ради бога, успокойся. Все будет хорошо. Бог посылает испытания. Твой М. Погодин.
Гоголь – Погодину М. П., 16(28) декабря 1840
16 (28) декабря 1840 г. Рим [[821 — Сочинения и письма, т. 5, с. 428; Акад., XI, № 187.]]
Декабрь, 28. Рим.
Утешься! Чудно-милостив и велик бог: я здоров. Чувствую даже свежесть, занимаюсь переправками, выправками и даже продолжением «Мертвых душ», вижу, что предмет становится глубже и глубже. Даже собираюсь в наступающем году печатать первый том, если только дивной силе бога, воскресившего меня, будет так угодно. Многое совершилось во мне в немногое время, но я не в силах теперь писать о том, не знаю почему, может быть, по тому самому, почему не в силах был в Москве сказать тебе ничего такого, что бы оправдало меня перед тобою во многом.
Когда-нибудь в обоюдной встрече, может быть, на меня найдет такое расположение, что слова мои потекут, и я с чистой откровенностью ребенка поведаю состояние души моей, причинившей многое вольное и невольное. О! ты должен знать, что тот, кто создан сколько-нибудь творить во глубине души, жить и дышать своими твореньями, тот должен быть странен во многом. Боже! другому человеку, чтобы оправдать себя, достаточно двух слов, а ему нужны целые страницы. Как это тягостно иногда! Но довольно. Целую тебя! Письмо твое утешительно. Благодарю тебя за него! растроганно, душевно благодарю. Я покоен. Свежий воздух и приятный холод здешней зимы действуют на меня животворительно. Я так покоен, что даже не думаю вовсе о том, что у меня ни копейки денег. Живу кое-как в долг. Мне теперь все трынь-трава. Если только мое свежее состояние продолжится до весны или лета, то, может быть, мне удастся еще приготовить что-нибудь к печати, кроме первого тома «Мертвых душ». Но лето, лето… Мне непременно нужна дорога. Дорога далекая. Как это сделать? Но – бог милостив.
Прощай! Обними за меня Елисавету Васильевну[[822 — Е. В. Погодину.]] от всей души.
Погодин М. П. – Гоголю, ноябрь – декабрь (?) 1841
Ноябрь – декабрь (?) 1841 г. Москва [[823 — Временник, 1914, с. 75; Акад., XI, с. 454.18 октября 1841 г. Гоголь приехал в Москву и поселился в доме Погодина. Во время работы писатель обыкновенно не выходил из своей комнаты в мезонине и обменивался с хозяином короткими записками, передаваемыми через слугу. Часть этих записок, характеризующих сложный момент отношений Гоголя и Погодина, приводится ниже.]]
Я устроиваю теперь вторую книжку[[824 — Речь идет о журнале «Москвитянин».]]. Будет ли от тебя что для нее?
Гоголь – Погодину М. П., ноябрь – декабрь (?) 1841
Ноябрь – декабрь (?) 1841 г. Москва [[825 — Временник, 1914, с. 75; Акад., XI, № 216.]]
Погодин М. П. – Гоголю, январь – первая половина февраля 1842
Январь – первая половина февраля 1842 г. Москва [[826 — Временник, 1914, с. 75; Акад., XII, с. 590.]]
Прочти, пожалуйста, этот лист о Риме[[827 — Имеется в виду статья Погодина «Месяц в Риме», печатавшаяся в «Москвитянине» (1842, № 2, с. 360–410; № 4, с. 309–356).]] – нет ли чего поправить.
Гоголь – Погодину М. П., январь – первая половина февраля 1842
Январь – первая половина февраля 1842 г. Москва [[828 — Временник, 1914, с. 75; Акад., XII, № 9.]]
Все так, и прекрасно, живо и верно. Это лучшая статья из того, что я читал из твоих путешествий.
Погодин М. П. – Гоголю, март – начало апреля 1842
Март – начало апреля 1842 г. Москва [[829 — Временник, 1914, с. 81; Акад., XII, с. 596.Ответ на записку Гоголя, в которой тот обещает уладить долго тянувшееся дело с оплатой счета В. И. Усачева – бумажного фабриканта, поставлявшего бумагу для печатания «Мертвых душ» (Акад., XII, № 35).]]
Вот то-то же. Ты ставишь меня перед купцом целый месяц или два в самое гадкое положение, человеком несостоятельным.
А мне случилось позабыть однажды о напечат<ании> твоей статьи[[830 — Речь идет о «Риме», опубликованном в «Москвитянине» (1842, № 3, с. 22–67). Печатание отдельных оттисков «Рима», предназначенных Гоголем для раздачи друзьям, немного задержалось (Акад., XII, № 25).]], то ты так рассердился, как будто бы лишили тебя полжизни, по крайней мере в твоем голосе я услышал и в твоих глазах это я увидел! Гордость сидит в тебе бесконечная!
Гоголь – Погодину М. П., март – начало апреля 1842
Март – начало апреля 1842 г. Москва [[831 — Временник, 1914, с. 81; Акад., XII, № 36.]]
Бог с тобою и твоей гордостью. Не беспокой меня в теченье двух неделей по крайней мере. Дай отдохновенье душе моей!
Гоголь – Погодину М. П., вторая половина апреля (до 28-го) 1842
Вторая половина апреля (до 28-го) 1842 г. Москва [[832 — Временник, 1913, с. XIX (факсимиле); Акад., XII, № 42.]]
Посылаю послание Языкова[[833 — «Н. В. Гоголю» («Благословляю твой возврат…»). Опубликовано (М, 1842, № 6, с. 229–230) под заглавием «Г***».]].
–
А насчет «Мертвых душ»: ты бессовестен, неумолим, жесток, неблагоразумен[[834 — На автографе записки находится позднейшая помета Погодина: «Это ответ на мою записку, не хочет ли Гоголь вместо объявления о выходе «Мертвых душ» поместить одну главу или две в нумере «Москвитянина», который тогда выходил!!» (Акад., XII, с. 598). Объявление о выходе «Мертвых душ» было помещено в пятом номере «Москвитянина».]]. Если тебе ничто и мои слезы, и мое душевное терзанье, и мои убеждения, которых ты и не можешь и не в силах понять, то исполни по крайней мере ради самого Христа, распятого за нас, мою просьбу: имей веру, которой ты и не в силах и не можешь иметь ко мне, имей ее хоть на пять-шесть месяцев. Боже! Я думал уже, что я буду спокоен хотя до моего выезда. Но у тебя все порыв! Ты великодушен на первую минуту и чрез три минуты потом готов повторить прежнюю песню. Если б у меня было какое-нибудь имущество, я бы сей же час отдал бы все свое имущество с тем только, чтобы не помещать до времени моих произведений.
Гоголь – Погодину М. П., 30 апреля 1842
30 апреля 1842 г. Москва [[835 — Акад., XII, № 43.Письмо адресовано в Петербург, где в то время находился Погодин.]]
Я до сих пор не получил из Петербурга «Копейкина». Печатанье чрез это остановилось. Все почти уже готово. Какой медлительный Никитенко, просто нет мочи[[836 — Запрещенная Московским цензурным комитетом, рукопись «Мертвых душ» была послана Гоголем через Белинского в Петербург, где вопрос о публикации разрешился благоприятно. 9 марта 1842 г. цензор А. В. Никитенко сделал разрешительную надпись, однако, кроме отдельных искажений текста, из него была полностью изъята «Повесть
