начинаешь молиться, несешь ли ты сердечную исповедь? Умеешь ли ты припомнить свои поступки и строго осудить их? Умеешь ли ты во всем обвинить себя, а не других, потому что обвинение других есть уже не христианское чувство, Далее начато: и чуждо христианину хотя бы даже другие и точно были виноваты, а без христианского чувства нельзя молиться. Умеешь ли ты сказать вместо слов: Господи, прости таким-то, которые нанесли мне зло, — господи, прости меня за то, что мне кажется, будто они нанесли мне зло. Если ты умеешь это сделать, достигнешь до этого то тогда прекрасна твоя молитва, она понесется прямо к богу, она доставит много душевных глубоких утешений. У тебя, я знаю, часто в голове бродит мысль, что я тебя меньше люблю, чем других. Знай же, я говорю тебе совершенную истину в эту минуту, — я никого из вас еще до сих пор не люблю так, как бы я хотел любить. Я ту из вас могу только любить, которая будет великодушнее всех других, которая будет уметь облобызать и броситься на шею к тому, кто оскорбит ее чем-нибудь, которая позабудет совершенно о себе и будет думать только о других сестрах, которая позабудет о своем счастье и будет думать только о счастии других. Та только будет сестра души моей, а до сих пор такой нет между вами, и сердце мое равно закрыта ко всем вам. Вот что я должен сказать вам, чтобы объяснить, почему я зол и почему сердце мое не в состоянии никого из вас любить так, как бы я хотел любить.
Н. Я. ПРОКОПОВИЧУ
Гастейн, 10 сентября/29 августа 1842
Не получая от тебя никакого до сих пор письма, я полагаю, что дела наши идут безостановочно и в надлежащем порядке. Я немного замедлил высылкою остальных статей. Но нельзя было никак: столько нужно было сделать разных поправок! Посылаемую ныне «Игроки» в силу собрал. Черновые листы так были уже давно и неразборчиво написаны, что дали мне работу страшную разбирать. Но более всего хлопот было мне с остальной пиэсою «Театральный разъезд». В ней столько нужно было переделывать, что, клянусь, легче бы мне написать две новых. Но она заключительная статья всего собрания сочинений и потому очень важна и требовала тщательной отделки. Я очень рад, что не трогал ее в Петербурге и не спешил с нею. Она была бы очень далека от значенья нынешнего, а это было бы совсем нехорошо. Далее начато: Я еще Переписка ее еще не кончена. Не сердись. Ты не понимаешь, как трудно переписывать и стараться быть четким в таком мелком шрифте. Порядок статей последнего тома ты, я думаю, знаешь: «Ревизор», потом «Женитьба» и под нею написать в скобках: (писана в1833 году), потом на одном белом листе: «Драматические отрывки и отдельные сцены с 1832 по 1837 год», а на другом, вслед за ним: «Игроки» с эпиграфом, потом Далее было: после этого ? всякая пиэса с своим заглавным листом: «Утро делового человека», «Тяжба», «Лакейская», Далее было: Светская? «Сцены из светской жизни», «Театральный разъезд после представления новой комедии». Получил ли хвост «Ревизора», посланный мною три недели назад? Уведомь обо всем. Всё лучше знать, чем не знать. И будь еще так добр: верно, ходят ходят о какие-нибудь толки о «Мертвых душах». Ради дружбы нашей, доведи их до моего сведения, каковы бы они ни были и от кого бы ни были. Мне все они равно нужны. Ты не можешь себе представить, как они мне нужны. Не дурно также означить, из чьих уст вышли они. Самому тебе, понятно, не удастся много услышать, но ты можешь поручить кое-кому из тех, которые более обращаются с людьми и бывают в каком бы ни было свете.
Прощай. Обнимаю тебя и целую сильно! Адресуй прямо в Рим (Poste restante). Через две недели я уже буду в Риме. Будь здоров и да присутствует в твоем духе вечная светлость, а в случае недостатка ее обратись мыслию ко мне, и ты просветлеешь непременно, ибо души сообщаются, и вера, живущая в одной, переходит невидимо в другую. Прощай.
На обороте: à S. Pétersbourg (en Russie).
Его высокоблагородию Николаю Яковлевичу Прокоповичу.
В С. Петербурге, на Васильевском острове, между Большим и Средним проспектом, в 9 линии, в собственном доме.
П. А. ВЯЗЕМСКОМУ
Июль—сентябрь 1842. Гастейн?
Пишу к вам письмо вследствие прочтения нескольких разрозненных листков из биографии Фонвизина, которые вы прислали Языкову. Я весь полон сего чтения. Я читал прежде отрывки, и уже в них и уже по отрывкам многосторонность видны следы многообъемлемости ума вашего. Далее начато: Не говорю Теперь я прочел в большей целости — почти половину всего сочинения Далее начато: Не скажу (многих листков из середины недостает). Не скажу вам ничего о глубоком достоинстве о полноте и достоинстве всего сочинения: об интересе эпохи и лица и Далее было: живости самого героя биографии. В них меня ни один столько не занял, как сам биограф. Как много сторон его сказалось отразилось в этом сочинении! Критик, государственный муж, политик, поэт, всё соединилось в биографе, и какая строгая многообъемлемость! Все принесли ему дань, со всего взята она. Столько сторон соединить в себе в одном уме может только один Далее было: глубокий и всемирный ум. Вместо этого было: Соединение таких многообразных сторон может быть в одном человеке, истина только в таком человеке, который составляет явление всемирное И ваше поприще другое. Простите ли вы мне дерзость указать Позвольте мне указать ваше назначение? Но бог одарил меня Далее начато: чутьем узнавать и постигать предметом многих наслаждений и благодарных молитв, чутьем узнавать человека. Назначение ваше и поприще явно. Неужели вы не видите? Вы владеете глубоким даром историка — венцом божьих даров, верхом развития Далее начато: многостороннего и совершенства ума. Далее вторично начато: а. Бог одарил меня одним из драгоценных даров — чутьем узнавать и видеть б. Из всех даров, которыми бог наградил меня, глубже всего благодарю я за дар узнавать Я вижу в вас историка в полном смысле сего слова, Далее начато: а. Вы должны б. Грех и вечные упреки будут на душе вашей, если вы не приметесь за великий подвиг. Есть царствования, заключающие в себе почти как бы волшебный ряд чрезвычайностей, Далее было: ряд огромностей которых образы уже стоят пред нами колоссальные, как у Гомера, несмотря на то, что и пятидесяти лет еще не протекло. Вы догадываетесь, что я говорю о царствовании Екатерины. Нет труда выше, благодарнее и который бы так сильно требовал глубокомыслия полного, столько глубокомыслия многостороннего историка. Из него может быть двенадцать томов чудной истории, и клянусь — вы станете выше всех европейских историков. В этом труде вам откроется много наслаждения, вы много узнаете, чего не узнает никто и что больше всего. Вы узнаете Далее было: в нем себя глубже и много таких сторон, каких вы, может быть, по скромности не подозреваете в себе. Ваша жизнь будет полна!
Во имя бога не пропустите без внимания этих слов моих! По крайней мере предайтесь долгому размышлению, они стоят того, потому что произнесены человеком, В подлиннике недоисправлено: тем человеком подвигнутым который подвигнут к вам глубоким уважением, сильно понимающим их.
Совесть бы меня мучила, если бы я не написал к вам этого письма. Это было веленье Далее было: потребность извнутри меня, и потому оно могло быть божье веление, итак, уважьте его вы.
Если вздумаете написать мне, адресуйте прямо в Рим, в Poste restante.
ГАРТМАНУ
13 октября н. ст. 1842. Рим.
Nicola Gogol, essendo giunto in Romo con un suo amico incomodato ed avendo piu volte ricercato il signore Hartmann nella sua abitazione, ha saputo essere in Frascati e siccome tanto esso, che il suo amico hanno bisogna della sua assistenza, cosi lo prega a voler avere la compiacenza di recarsi in Roma al piu presto possibile, prevenendolo, che il medesimo allogia nella solita abitazione in Via Felice № 126, persuaso que sara poi favorirlo, glie ne anticipa, li suoi ringraziamenti e si di dichiara etc.
Giovedi 13 Ottobre 1842.
Адрес: Al Signore
Signore Hartmann.
Villa Falconieri. Frascati.
Николай Гоголь, прибывший в Рим вместе со своим больным другом, посетив несколько раз квартиру г. Гартмана, узнал, что последний находится в Фраскати. А так как друг его нуждается в помощи г. Гартмана, то он просит г. Гартмана оказать ему любезность и как можно скорее вернуться в Рим. Он предупреждает, что проживает на своей обычной квартире в Via Felice № 126. Убежденный в содействии г. Гартмана, он заранее выражает ему свою благодарность и изъявляет свое почтение.
Четверг, 13 октября 1842 г.
Адрес: Г-ну Гартману.
Вилла Фальконьери. Фраскати.
Н. Я. ПРОКОПОВИЧУ
Рим. Октябрь 22/10 1842
Боле Вырвано. знь моя была причиной, что до сих пор не выслал тебе зак Вырвано. лючительной пиэсы, которую теперь посылаю. Едва справляюсь управлюсь с писаньем и едва? Вырвано. мог кое-как переписать ее. Хотя она всё еще вовсе не в том виде, в Вырвано. каком бы желал, и хотя многое следовало бы выправить и передела? Вырвано. ть, но так и быть. Авось либо простят и припишут времени неопытнос? Вырвано. ти и молодости автора, как оно действительно и есть, ибо писано давно. Если Далее было: удивило? мое заявление и молчание повергло тебя в изумление и недоумен? Вырвано. ие, то, с другой стороны, твое молчанье мне кажется непост Вырвано. ижимо. Ну, что бы уведомить меня хотя одною строчкой, как идет дело и печатанье. Я послал тебе три письма, и ни на одно ни строчки ответа. В одном письме я тебе послал конец «Ревизора», в другом письме «Игроков», написал тебе порядок, в каком должно быть и следовать одно за другим. Писал, чтобы в «Тарасе Бульбе» удержать по-прежнему слышу, вместо — чую. Под комедией «Женитьба» выставить год, в который писана (1833). Далее начато: По окончании? За нею особенный лист с титулом: «Отдельные сцены и драматические отрывки (с 1832 по 1837 год)». Потом такой порядок: «Игроки», «Утро делового человека», «Тяжба», «Лакейская», «Сцена из светской жизни», «Театральный разъезд». Всякая с особым передовым листом. Сделай милость, уведоми меня обо всем. Теперь, кажется, никакой нет уж помехи, а потому благословляю оканчивать печатанье, да и пускать книгу в продажу. Если печатанье взяло много издержек и книги вышли толще, нежели предполагалось, то можно пустить по 30 рублей. Первые экземпляры сей же час послать в
