мне несколько приятных минут. Статьи за буквою К. все очень замечательны и дельны. О самом же обозрении словесности можно сказать только в охуждение ему то, что оно несколько длинно, а особенно во второй половине содержания приступ к словесности русской. Многие вещи следовало бы сказать еще очевидней, осязательней, проще и короче, облечь в видимую плоть; многое довольно отвлеченно, так что повсюду философ берет верх над художником, и это обращается почти в порок в тех местах, где должен художник взять верх над философом. Кажется, как будто многие вещи слышит и чувствует критик вкусом тонкого ума, а не вкусом души и сердца. Но зато повсюду сказано много истинного, прекрасного, особенно там, где обращено внимание на самую идею и мысль разбираемых предметов. По поводу глупых книг сказано много дельного и умного о том, каковы должны быть умные книги. И вообще все статьи, которые, по-видимому, написаны вскользь, оказались существенно значительней тех, которые, по-видимому, обдумывались и писались с трудом. Отрывок из вступительной лекции Шевырева мне понравился очень. Шевырев вызрел и установился в надлежащие границы. Всё теперь как следует, не растянуто и не кратко, в строгом логическом ходе и порядке, и с тем вместе но вместе с тем в живом, не похожем вовсе на мертвечину сухопарой логики немецкой. Словом, в первый раз преподается наука в том виде, в каком ей следует преподаваться в России и русским. Твои стихотворения, мне неизвестные, к Полонскому, второе к Киреевой и к какому-то живописцу (вероятно, в роде Мокрицкого), прочел с удовольствием. Хомякова тоже прочел не без удовольствия и письмо и «Спорт». Хоть первое и слишком раскинулось и разбросалось во все стороны, но в нем много ума. Затем устал. Писать долго не могу, прощай; не забывай хотя писать почаще; адресуй по-прежнему. Жуковский перешлет письма ко мне, если я куда уеду.
На обороте: Moscou. Russie.
Николаю Михайловичу Языкову.
В Москве. В приходе Николы Явленного, в Серебряном переулке, в доме Шидловской.
С. Т. АКСАКОВУ
Франкфурт. 2 мая н. ст. 1845
И вы больны, и я болен. Покоримся же тому, кто лучше знает, что нам нужно и что для нас лучше, и помолимся ему же о том, чтобы помог нам уметь ему покориться. Вспомним только одно то, что в его власти всё и всё ему возможно. Возможно всё отнять у нас, что считаем мы лучшим, и в награду за то дать лучшее нам всего того, чем мы дотоле владели. Отнимая мудрость земную, дает он мудрость небесную; отнимая зренье чувственное, дает зренье духовнее, с которым видим те вещи, перед которыми пыль все вещи земные; отнимая временную, ничтожную жизнь, дает нам жизнь вечную, которая перед временной то же, что всё перед ничто. Вот что мы должны говорить ежеминутно друг другу. Мы, еще доселе не привыкнувшие к вечному закону действий, который совершается для всех непреложно в мире, желающие для себя и хотим для себя непрерывных исключений, мы, малодушные, способны позабывать на всяком шагу то, что должны вечно помнить, наконец, мы, не имеющие даже даже и благородства духа ввериться тому, кто стоит того, чтобы на него положиться. Простому человеку мы даже вверяемся, который даже нам не показал и знаков, достаточных для доверия, а тому, кто окружил нас вечными свидетельствами любви своей, тому только не верим, взвешивая подозрительно всякое его слово. Вот что мы должны говорить ежеминутно друг другу, о чем я вам теперь напоминаю и о чем вы мне напоминайте. Затем обнимаю вас от всей души и прошу вас вместо меня обнять ваше семейство. Напишите мне, куда едете или остаетесь в Москве, и что делают ваши дети; если можно — порознь о каждом. Если вам писать трудно, прошу Ольгу Семеновну. Прощайте. Бог да хранит вас.
Ваш Г.
На обороте: Сергею Тимофеевичу Аксакову.
С. С. УВАРОВУ
Конец апреля 1845. Франкфурт.
Сергий Семенович! Ч; в К обращение опущено.
Письмо ваше мною получено. Благодарю вас искренно много Ч за ходатайство ваше ходатайство Ч и участие. О благодарности государю ничего не говорю: она в душе моей; выразить ее могу разве одной одной только Ч молитвой о нем. Скажу вам только, что после письма вашего мне стало грустно. Но мне сделалось в то же время грустно Ч Грустно, во-первых, потому, что всё, доселе мною писанное, сделанное Ч не стоит большого внимания: хоть в основание его легла и добрая мысль, и легла добрая мысль Ч но выражено всё так незрело, дурно, ничтожно дурно, ничтожно, незрело Ч и притом в такой степени не так, как бы следовало, что недаром большинство приписывает моим сочинениям им Ч скорее дурной смысл, чем хороший, и соотечественники мои извлекают извлеченья из них скорей скорей извлекают из них извлеченья Ч не в пользу душевную, души своей Ч чем в пользу. Во-вторых, грустно мне потому, что и за прежнее я состою доныне в неоплатном долгу пред государем. Клянусь, я и не помышлял даже просить что-либо теперь о чем-либо Ч у государя; в тишине только я готовил труд, который, точно, был бы полезнее моим соотечественникам моих прежних мараний, за который и вы сказали бы, сказали бы мне Ч может быть, спасибо, если бы он исполнился если будет выполнен Ч добросовестно, ибо потому что Ч предмет его не был бы чужд не чужд был Ч и ваших собственных убеждений. помышлений Ч Меня утешала доселе мысль, что государь, которому Далее: как я знаю Ч истинно дорого душевное благо его подданных, сказал бы, может быть, со временем о мне так: о мне со временем так Ч «Этот человек умел быть благодарным и знал, чем высказать мне свою признательность». Но теперь Теперь Ч я обременен новым благодеянием; в сравнении Было: перед Ч с тем, что сделано уже для меня, труд мой покажется бедней и незначительней, незначительней, чем прежде Ч мое же расстроившееся здоровье может отнять у меня возможность сделать сделать его Ч и таким, как бы я хотел и даже бы мог; и вот почему мне грустно. Грустно мне даже и вместе с этим и Ч то, что сим самым вашим письмом и вашим участием во мне вы что нынешним письмом вашим вы Ч отняли у меня право сказать и вам то, что я хотел. хотел сказать Ч Я А я Ч хотел вас благодарить за все, сделанное для наук, многое, сделанное вами в пользу а. всем нам б. наук Ч для и Ч отечественной старины (от этих дел перепала и мне польза наряду с другими), и что еще более — за пробуждение в духе нашего просвещения просвещения нашего Ч твердого русского начала. Благодарить вас за это я прежде имел право, как сын той же земли, как и как брат того же чувства, в котором мы все должны быть братья, и как не обязанный вам ничем лично. за личное добро мне Ч Теперь вы отняли от у Ч меня это право, Далее начато: благодарность моя Ч и что то, что Ч было бы законным делом, может показаться теперь похожим будет походить Ч на комплимент. Итак, Далее начато: вот вам вместо того Ч примите лучше, вместо всякого выражения благодарности, вместо его Ч это искреннее изложение моего душевного состояния; состояния душевного Ч иного другого Ч ничего не могу сказать вам; не прибавляю даже и почтительного окончания, завершающего светские письма, потому что позабыл их все, давно живя в удалении от него, я позабыл их вовсе Ч а остаюсь просто вам обязанный и признательный искренно и искренно за то признательный Ч.
Н. Гоголь.
А. О. СМИРНОВОЙ
Франкфурт. 11 мая н. ст. 1845
Друг мой и душа моя, не грустите. Один только год — и я буду с вами, и вы не будете чувствовать тоски одиночества. Когда вам будет тяжело или трудно, я перелечу всякие пространства и явлюсь, и вы будете утешены, Далее начато: будучи потому что третий будет Христос с нами. Мне не трудно будет никогда приехать к вам, несмотря даже на всякое состояние моего здоровья, но этот год надобно перетерпеть (то есть разумею о себе) и сделать то, что мне следует и без чего я не могу быть полезным никому вполне. Из вашего письма я вижу, что у вас теперь в довольно порядочной степени нервическое расстройство. Поблагодарим прежде всего за него бога. Оно недаром. В этом году особенно на всех наведено более или менее это нервическое расстройство, приведены в слезы, в унынье и в беспокойство те, которые даже никогда дотоле не плакали, не унывали и не беспокоились. Блаженны избранники, которых посетил бог ранее других! Поверьте, что ко многому дотоле не испытанному и не узнанному приводится сими болезненными страданиями приводится ими человек. Далее начато: Почему знать, может быть Сверх всего прочего, оно приводит нас и к тому, чтобы узнать всю силу братской помощи, которую может оказать на земле человек человеку и, вследствие такой помощи, возлюбить так друг друга, что в любви этой предвкушается уже сам бог и зарождается к нему то неугасимое стремление, которого не дадут ни посты, ни молитвы, ни милостыня, раздаваемая бедным. Сколько могу судить теперь о состоянии вашего здоровья телесного, вижу, что вам необходимо прежде просто полечить и успокоить ваши нервы водами и переменой воздуха. Поезжайте налегке в Гастейн, который действует хорошо на всякие нервические расслабления и еще более живит необыкновенным своим и как бы обновляющим воздухом. Сколько же могу судить о состоянии вашего душевного здоровья, вижу, что и здесь следует дать почти тот же совет вам, ибо встреча наша с вами будет обоюдно живительна для обоюдного нашего душевного здоровья. Нам нужно с вами о многом и о многом еще переговорить, и вряд ли без этого вы будете снабжены достаточным запасом терпения и бодрости для предстоящих вам поприщ, в Петербурге ли то будет или в губернии. И бог весть, может быть, это самое нервическое расстройство и физическая болезненность вела именно к тому, чтобы мы доставили друг другу то здоровое состояние души, которое без этого расстройства мы бы не могли и не умели доставить. Воспользуйтесь весенним временем, пока еще не жарко. Возьмите с собою деток и Аркадия Осиповича, которого никак не оставляйте в Петербурге. Поезжайте тихо, не торопясь, чтобы никак не расколебать нерв, а, напротив, успокоить их умеренным движением; на всякую гору подымайтесь пешком, но
