увидит как это произошло. Родился он как раз против ночи на 4 февраля зимою в самое дурное время. Покойница матушка чиновница и очень хорошая женщина Далее было: генеральша Кулебякина ее любила тотчас же приказала тотчас же послала позвать священника, чтобы окрестить ребенка. Ибо Акакий Акакиевич был тогда без галстуха, без фрака и без морщин. Словом, был ребенок. Покойница лежала на кровати против дверей, с правой стороны кум, служивший кум стряпчий в 4 департаменте сената и жена квартального офицера. квартального чиновника Священник открыл святцы и, как водится мальчику давать имя святых несколькими днями вперед, то священник представил матушке любое из трех: Еввул, Моккий, Евлогий.

— Вот это, батюшка, какие имена, я таких и не слышала. Это такие имена — и людей таких нет. — Священник перевернул через страницу и вышли опять три имени: Варахасий, Дула и Трифилий. — Ах, боже мой, еще чуднее имена. Да разве, батюшка, были такие имена. Далее было: Священник показал святцы Какие право! Странно — уж пусть бы еще Варадат или Фармуфий, а то а то… это право … Трифилий. Я и не выговорю таких. — Священник перевернул страницу и вышли два: Павсикакий и Фрументий. — Ну, уж коли так, сказала мать, так пусть пусть будет так называется как отец. как и отец его Акакий. Отец был Акакий, так пусть и сын называется Акакий, и таким образом составился Акакий Акакиевич. Его тут же окрестили.

Итак, это произошло совершенно по необходимости, что чиновник стал носить такое имя.

Но как он служил, клянусь, этак трудно служить, этак не служат. Это не то что иной, Далее было: занимающий даже и штатное место 7 класса и выше. Насидевшись как говорится, отзвонил да и с колокольни, прибавивши: чорт побери присутствие, и вытянувшись пошел подпрыгивать попрыгивать по улице и натягивать на пальцы белую перчатку. Акакий Акакиевич пил службу как воздух. жил службою В службе его было всё существование, источник радостей и всего.

2.

Всходя Перед этим начато: Подходя по чердачной ? лестнице, которая которая вела к Петровичу была облита вся водой и помоями Сверху написано: проникнута тем спиртуозным запахом, который властвует на наполненных местах и вела прямо в комнату Петровича с окном в какую-то конюшню, Акакий Акакиевич думал уже между тем о цене и сколько именно запросит Петрович за работу и готовился мысленно надавать и уже мысленно готовясь давать на пять рублей два рубли.

Дверь была отворена, потому что хозяйка готовя какую-то рыбу напустила дыму в кухню в короб ? и для этого Не дописано. … Пройдя через кухню, которая несмотря на то что была которая была хоть маленька, но была грязнее кожи ? мужика идущего в баню маленька, но как водится весьма грязненька и где было вволю тараканов прусаков и прочих хозяйственных необходимостей, и снабжена ? вволю тараканами прусаками и прочими хозяйственными необходимостями Акакий Акакиевич вошел наконец в комнатку, где увидел Петровича сидящего возле на столе, сидящего на столе подвернувшего под себя ноги как султан. Ноги сами по себе, по обычаю портных сидящих за работою, были по обычаю портных были нагишом Надо Не нужно говорить, что ноги эти были натурально нагишом и большой палец, очень знакомый Акакию Акакиевичу, с каким-то изуродованным ногтем, толстым большим и крепким как череп у черепахи, со своей стороны приветствовал его. Петрович кивнул головою и посмотрел на руки Акакия Акакиевича желая знать, какого рода добычу тот несет. На шее у него висел моток шелку и ниток, а на коленях какая-то ветошь. Петрович за минуту до прихода продевал с четверть часа нитку в иглу и всё не попадал и потому сердился и бранил темное время. сердился браня темноту Акакию Акакиевичу неприятно было, что он пришел в ту минуту, когда Петрович сердился. сердился, но нечего делать, дело было сделано. Он особенно Ему бы особенно любил заказывать Петровичу любил к Петровичу приходить в то время когда он когда тот уже был несколько был немножко под куражем или как выражалась жена его: осадился сивухой, одноглазый чорт. В таком состоянии В это время Петрович обыкновенно очень охотно уступал и соглашался и всякой раз даже кланялся и благодарил. и всякой раз даже благодарил. Потом, правда, приходила жена его с плачем, что де дешево де взялся, но гривенника было довольно? прибавить и дело в шляпе. А теперь Акакий Акакиевич спохватился, да нечего делать, дело было сделано.

— Здравствуй Петрович. А я вот того.

— Здравствовать желаю, сказал Петрович посмотревши своим единственным глазом на фрак Акакия Акакиевича, начиная с рукавов и на покрой спинки, который ему очень был знаком, но таков уже обычай портных. обычай портных обсмотреть? на нем ? Это первое что он сделает, прежде чем начнет говорить …

— Вот я того, Петрович… Шинель-то местах в трех повытерлась местах в трех протерлась … Так того, чтобы заплаточки, знаешь… да и подкладку тоже в иных местах подшить, где разорвалась и кое где и того, нового колинкорца новые штучки вставить.

3.

А ты, Петрович, заплаточку!

Гм. Да, ведь заплаточку-то уж нельзя положить. Укрепиться ей нé за что. Далее начато: Тут Повернешь иголку, а оно и ползет. Подержка-то уж очень большая. Сукно-то больно издержалось Ведь это оно только слава что сукно, оно что порох, вон так на ветер и летит. оно что прогорелое, ты его ткнешь ? только вон лезет.

А ты, Петрович, все-таки как-нибудь укрепи.

Да что прикрепить? прикрепить-то можно прикрепить, да было бы к чему. Тут поставишь заплатку, а на другой день нужно опять и другую.

— Ну, а ты, Петрович, и другую поставишь потом.

— Да что ж ?, уж ее просто только бросить, если говорить правду. Как зимний холод придет, так вы онучки из нее для ног сделайте, потому что чулок не согреет. Вместо “Да чтож ~ не согреет”: Да ведь это выходит, одна подчинка дороже чем шинель, а вы уж нечего делать. Ведь она просто разве на мусор только ее продать — а ведь нечего делать, оставьте ее так Это немцы выдумали, чтобы денег побольше себе забирать (Петрович любил при случае кольнуть немцев). Да а шинель нужно новую шинель новую нужно делать.

III. ПЕРВОНАЧАЛЬНАЯ РЕДАКЦИЯ ЭПИЛОГА

Акакий Акакиевич уже и не слышал, как он сошел с лестницы и выбрался. Ни рук, ни ног под собою он не чувствовал, в жизнь свою он не был еще он еще не был так сильно распечен генералом, да еще и чужим. Это обстоятельство совершенно доканало его; он шел разинув рот, раскрыв рот куды попало в снег ?. Ветер по петербургскому обычаю со всех четырех сторон дул в него из переулков со всех переулков проникая до костей и несколько раз сваливая его с ног и наконец в довершение насвистал ему в горло жабу. Пришедши домой он Когда пришел он не мог сказать ни одного связного слова, весь распух и слег в постель. На другой же день обнаружилась у него сильная горячка. Благодаря На другой же день благодаря деятельному и великодушному вспомоществованию петербургского климата болезнь пошла сильно быстрее ожидания вплоть до воспаления. Департаментский доктор пришел больше для пришел для того только чтобы видеть ход болезни и объявить, чтов два дни больной что больному будет совершенно готов больной готов откланяться. Всё время больной Акакий Акакиевич впадал в поминутный бред: то видел Петровича и заказывал то заказывал ему сделать шинель с пистолетами, чтобы она могла отстреливать если еще ? нападут мошенники, потому что в его комнате везде сидят воры и мошенники. То казалось То виделось ему, что он стоит перед генералом и слушает надлежащее распекание слушает распекание приговаривая: да, виноват, виноват, ваше превосходительство. То, наконец, даже сквернохульничал выражаясь и говорил совершенно извозчичьим слогом или тем, которым производят порядки на улицах, чего от роду за ним не бывало от времен от времени самого рождения. Далее начато: и вскрикивал он — Я не посмотрю, что ты генерал, вскрикивал он иногда голосом таким громким. — Я у тебя отниму шинель. Я твою шинель отниму? Я Платону Ивановичу столоначальнику нажалуюсь наконец. Далее он говорил совершенную бессмыслицу и ничего решительно нельзя было понять. Можно было заметить, Заметно было только что беспорядочные расстроенные слова что слова всё ворочались около шинели. Наконец, бедный Акакий Акакиевич испустил дух. Комнату и вещи его не опечатали, потому что во-первых не было наследников и, во-вторых, потому что наследства оставалось что-то очень немного, именно: пучок гусиных перьев, десть белой казенной бумаги, две-три несколько пуговицы, оторванные от панталон, пары две носков и известный уже читателю капот. Кому всё это досталось, бог знает. Это не наше дело. Акакия Акакиевича свезли и похоронили, и Петербург остался без Акакия Акакиевича, как будто бы его в нем и никогда не было. Исчезло и скрылось существо никем незащищенное и никому не дорогое, ни для кого не интересное, даже не обратившее на себя взгляду естествонаблюдателя и только покорно понесшее канцелярские насмешки и никогда во всю жизнь свою не изрекшее ропота на свою участь и не знавшее, есть ли на свете не знавшее, что такое лучшая участь; но для которого всё же таки перед концом для которого посреди жизни мелькнул какой-то светлый гость в виде шинели, ожививший на миг бедную жизнь и на которого обрушилось так же всею громадою несчастие, как обрушивалось на царей и повелителей мира. — Недолго после его смерти послан был к нему на квартиру из департаменту сторож с приказом немедленно явиться, начальник де требует, но сторож воротясь сказал, что не может больше прийти не может быть и на вопрос: и когда начальник отделения спросил почему, сказал: да так, он уж умер, четвертого дни похоронили. Таким образом узнали в департаменте о смерти Акакия Акакиевича и на другой день уже на месте его сидел новый чиновник гораздо выше его ростом, не наклонявший уже так головы на бок и писавший почерком гораздо скорописнее и буквы ставивший гораздо косее. Кто бы мог думать после этого чтобы Акакий Акакиевич, совершивший так скромно жизненное поприще, произвел бы шум после своей смерти. Но так случилось и бедная история наша от сих пор приобретает вдруг фантастическое течение. По всему Петербургу Но так случилось. По всему Петербургу пронеслись слухи, пронесся шум что у Поцелуева моста и у Кукушкина стал появляться по ночам мертвец стал появляться мертвец в виде чиновника, ищущего какой-то затерянной