Святая Русь, Отечество! Я твой!
Чужбины прах с презреньем отряхаю
С моих одежд – пью жадно воздух новый:
Он мне родной!.. теперь твоя душа,
О мой отец, утешится, и в гробе
Опальные возрадуются кости!
Блеснул опять наследственный наш меч,
Сей славный меч, гроза Казани темной,
Сей добрый меч, слуга царей московских!
В своем пиру теперь он загуляет
За своего надёжу-государя!..
(едет тихо с поникшей головой)
Как счастлив он! как чистая душа
В нем радостью и славой разыгралась!
О витязь мой! завидую тебе.
Сын Курбского, воспитанный в изгнанье,
Забыв отцом снесенные обиды,
Его вину за гробом искупив,
Ты кровь излить за сына Иоанна
Готовишься; законного царя
Ты возвратить отечеству… ты прав,
Душа твоя должна пылать весельем.
Курбский
Ужель и ты не веселишься духом?
Вот наша Русь: она твоя, царевич.
Там ждут тебя сердца твоих людей:
Твоя Москва, твой Кремль, твоя держава.
Кровь русская, о Курбский, потечет!
Вы за царя подъяли меч, вы чисты.
Я ж вас веду на братьев; я Литву
Позвал на Русь, я в красную Москву
Кажу врагам заветную дорогу!..
Но пусть мой грех падет не на меня —
А на тебя, Борис-цареубийца! —
Вперед!
Курбский
Вперед! и горе Годунову!
Скачут. Полки переходят через границу.
Царская Дума
Возможно ли? Расстрига, беглый инок
На нас ведет злодейские дружины,
Дерзает нам писать угрозы! Полно,
Пора смирить безумца! – Поезжайте
Ты, Трубецкой, и ты, Басманов: помочь
Нужна моим усердным воеводам.
Бунтовщиком Чернигов осажден.
Спасайте град и граждан.
Басманов
Трех месяцев отныне не пройдет,
И замолчит и слух о самозванце;
Его в Москву мы привезем, как зверя
Заморского, в железной клетке. Богом
Тебе клянусь.
(Уходит с Трубецким.)
Мне свейский государь
Через послов союз свой предложил;
Но не нужна нам чуждая помога;
Своих людей у нас довольно ратных,
Чтоб отразить изменников и ляха.
Я отказал.
Щелкалов! разослать
Во все концы указы к воеводам,
Чтоб на коня садились и людей
По старине на службу высылали;
В монастырях подобно отобрать
Служителей причетных. В прежни годы,
Когда бедой отечеству грозило,
Отшельники на битву сами шли.
Но не хотим тревожить ныне их;
Пусть молятся за нас они – таков
Указ царя и приговор боярский.
Теперь вопрос мы важный разрешим:
Вы знаете, что наглый самозванец
Коварные промчал повсюду слухи;
Повсюду им разосланные письма
Посеяли тревогу и сомненье;
На площадях мятежный бродит шепот,
Умы кипят… их нужно остудить;
Предупредить желал бы казни я,
Но чем и как? решим теперь. Ты первый,
Святый отец, свою поведай мысль.
Благословен Всевышний, поселивший
Дух милости и кроткого терпенья
В душе твоей, великий государь;
Ты грешнику погибели не хочешь,
Ты тихо ждешь – да пруйдет заблужденье:
Оно пройдет, и солнце правды вечной
Всех озарит.
В делах мирских не мудрый судия,
Дерзает днесь подать тебе свой голос.
Бесовский сын, расстрига окаянный,
Прослыть умел Димитрием в народе;
Он именем царевича, как ризой
Украденной, бесстыдно облачился:
Но стоит лишь ее раздрать – и сам
Он наготой своею посрамится.
Сам Бог на то нам средство посылает:
Знай, государь, тому прошло шесть лет —
В тот самый год, когда тебя Господь
Благословил на царскую державу, —
В вечерний час ко мне пришел однажды
Простой пастух, уже маститый старец,
И чудную поведал он мне тайну.
«В младых летах, – сказал он, – я ослеп
И с той поры не знал ни дня, ни ночи
До старости: напрасно я лечился
И зелием и тайным нашептаньем;
Напрасно я ходил на поклоненье
В обители к великим чудотворцам;
Напрасно я из кладязей святых
Кропил водой целебной темны очи;
Не посылал Господь мне исцеленья.
Вот наконец утратил я надежду
И к тьме своей привык, и даже сны
Мне виданных вещей уж не являли,
А снилися мне только звуки. Раз,
В глубоком сне, я слышу, детский голос
Мне говорит: – Встань, дедушка, поди
Ты в Углич-град, в собор Преображенья;
Там помолись ты над моей могилкой,
Бог милостив – и я тебя прощу. —
Но кто же ты? – спросил я детский голос.
– Царевич я Димитрий. Царь небесный
Приял меня в лик ангелов своих,
И я теперь великий чудотворец!
Иди, старик. – Проснулся я и думал:
Что ж? может быть, и в самом деле Бог
Мне позднее дарует исцеленье.
Пойду – и в путь отправился далекий.
Вот Углича достиг я, прихожу
В святый собор, и слушаю обедню,
И, разгорясь душой усердной, плачу
Так сладостно, как будто слепота
Из глаз моих слезами вытекала.
Когда народ стал выходить, я внуку
Сказал: – Иван, веди меня на гроб
Царевича Димитрия. – И мальчик
Повел меня – и только перед гробом
Я тихую молитву сотворил,
Глаза мои прозрели; я увидел
И Божий свет, и внука, и могилку».
Вот, государь, что мне поведал старец.
Общее смущение. В продолжение сей речи Борис несколько раз отирает лицо платком.
Я посылал тогда нарочно в Углич,
И сведано, что многие страдальцы
Спасение подобно обретали
У гробовой царевича доски.
Вот мой совет: во Кремль святые мощи
Перенести, поставить их в соборе
Архангельском; народ увидит ясно
Тогда обман безбожного злодея,
И мощь бесов исчезнет яко прах.
Молчание.
Князь Шуйский
Святый отец, кто ведает пути
Всевышнего? Не мне его судить.
Нетленный сон и силу чудотворства
Он может дать младенческим останкам,
Но надлежит народную молву
Исследовать прилежно и бесстрастно;
А в бурные ль смятений времена
Нам помышлять о столь великом деле?
Не скажут ли, что мы святыню дерзко
В делах мирских орудием творим?
Народ и так колеблется безумно,
И так уж есть довольно шумных толков:
Нежданною, столь важной новизною.
Сам вижу я: необходимо слух,
Рассеянный расстригой, уничтожить;
Но есть на то иные средства – проще.
Так, государь, – когда изволишь ты,
Я сам явлюсь на площади народной,
Уговорю, усовещу безумство
И злой обман бродяги обнаружу.
Да будет так! Владыко патриарх,
Прошу тебя пожаловать в палату:
Сегодня мне нужна твоя беседа.
Уходит. За ним и все бояре.
(тихо другому)
Заметил ты, как государь бледнел
И крупный пот с лица его закапал?
Я – признаюсь – не смел поднять очей,
Не смел вздохнуть, не только шевельнуться.
А выручил князь Шуйский. Молодец!
Равнина близ Новгорода-Северского
(1604 года, 21 декабря)
Воины
(бегут в беспорядке)
Беда, беда! Царевич! Ляхи! Вот они! вот они!
Входят капитаны Маржерет и Вальтер Розен.
Маржерет
Куда, куда? Allons…[97 — Ну… (франц.)] пошоль назад!
Один из беглецов
Сам пошоль, коли есть охота, проклятый басурман.
Маржерет
Quoi? quoi?[98 — Что? что? (франц.)]
Ква! ква! тебе любо, лягушка заморская, квакать на русского царевича; а мы ведь православные.
Маржерет
Qu’est-ce а dire pravoslavni?.. Sacrées gueux, maudites canailles! Mordieu, mein herr, j’enrage: on dirait que зa n’a pas des bras pour frapper, зa n’a que des jambes pour foutre le camp.[99 — Что это значит православные?.. Рвань окаянная, проклятая сволочь! Черт возьми, мейн герр (сударь), я прямо взбешен: можно подумать, что у них нет рук, чтобы драться, а только ноги, чтобы удирать (франц.).]
В. Розен
Es ist Schande.
Маржерет
Ventre-saint-gris! Je ne bouge plus d’un pas – puisque le vin est tirй, il faut le boire. Qu’en dites-vous, mein herr?
В. Розен
Sie haben Recht.
Маржерет
Tudieu, il y fait chaud! Ce diable de Samozvanetz, comme ils l’appellent, est un bougre qui a du poil au cul. Qu’en pensez vous, mein herr?
В. Розен
Oh, ja!
Маржерет
Hй! voyez donc, voyez donc! L’action s’engage sur les derriиres de l’ennemi. Ce doit кtre le brave Basmanoff, qui aurait fait une sortie.
В. Розен
Ich glaube das.
(Входят немцы.)
Маржерет
Ha, ha! voici nos Allemands. – Messieurs!.. Mein herr, dites leur donc de se rallier et, sacrebleu, chargeons!
В. Розен
Sehr gut. Halt!
Немцыстроятся.
Marsch!
(идут)
Hilf Gott![100 — В. Розен. Позор. Маржерет. Тысячу дьяволов! Я не сдвинусь отсюда ни на шаг – раз дело начато, надо его кончить. Что вы скажете на это, мейн герр? В. Розен. Вы правы. Маржерет. Черт, дело становится жарким! Этот дьявол – Самозванец, как они его называют, отчаянный головорез. Как вы полагаете, мейн герр? В. Розен. О да! Маржерет. Вот глядите, глядите! Завязался бой в тылу у неприятеля. Это, наверно, ударил молодец Басманов. В. Розен. Я так полагаю. Маржерет. А вот и наши немцы! – Господа!.. Мейн герр, велите же им построиться и, черт возьми, пойдем в атаку! В. Розен. Отлично. Становись! Марш! Немцы. С нами Бог! (Слова Розена и немцев – по-немецки, Маржерета – по-французски.)]
Сражение. Русские снова бегут.
Ляхи
Победа! победа! Слава царю Димитрию.
Димитрий
(верхом)
Ударить отбой! мы победили. Довольно: щадите русскую кровь. Отбой!
Трубят, бьют барабаны.
Площадь перед собором в Москве
Скоро ли царь выйдет из собора?
Обедня кончилась; теперь идет молебствие.
Что? уж проклинали того?
Я стоял на паперти и слышал, как диакон завопил: Гришка Отрепьев – анафема!
Пускай себе проклинают; царевичу дела нет до Отрепьева.
А царевичу поют теперь вечную память.
Вечную память живому! Вот ужо им будет, безбожникам.
Чу! шум. Не царь ли?
Четвертый
Нет; это юродивый.
Входит юродивый в железной шапке, обвешанный веригами, окруженный мальчишками.
Мальчишки
Николка, Николка – железный колпак!.. тр-р-р-р-р…
Отвяжитесь, бесенята, от блаженного. – Помолись, Николка, за меня грешную.
Дай, дай, дай копеечку.
Вот тебе копеечка; помяни же меня.
(садится на землю и поет)
Месяц светит,
Котенок плачет,
Юродивый, вставай,
Богу помолися!
Мальчишки окружают его снова.
Один из них
Здравствуй, Николка; что же ты шапки не снимаешь? (Щелкает его по железной шапке.) Эк она звонит!
А у меня копеечка есть.
Мальчишка
Неправда! ну покажи.
(Вырывает копеечку и убегает.)
(плачет)
Взяли мою копеечку; обижают Николку!
Царь выходит из собора. Боярин впереди раздает нищим милостыню. Бояре.
Борис, Борис! Николку дети обижают.
Подать ему милостыню. О чем он плачет?
Николку маленькие дети обижают… Вели их зарезать, как зарезал ты маленького царевича.
Бояре
Поди прочь, дурак! схватите дурака!
Оставьте его. Молись за меня, бедный Николка.
(Уходит.)
(ему вслед)
Нет, нет! нельзя молиться за царя Ирода – Богородица не велит.
Севск
Самозванец, окруженный своими.
Где пленный?
Ляхи
Позвать его ко мне.
Кто ты?
Рожнов, московский дворянин.
Давно ли ты на службе?
Не совестно, Рожнов, что на меня
Ты поднял меч?
Сражался ты под Северским?
Я прибыл
Недели две по битве – из Москвы.
Что Годунов?
Он очень был встревожен
Потерею сражения и раной
Мстиславского, и Шуйского послал
Начальствовать над войском.
А зачем
Он отозвал Басманова в Москву?
Царь наградил его заслуги честью
И золотом. Басманов в царской Думе
Теперь сидит.
Он в войске был нужнее.
Ну что в Москве?
Всё, слава богу, тихо.
Что? ждут меня?
Бог знает; о тебе
Там говорить не слишком нынче смеют.
Кому язык отрежут, а кому
И голову – такая, право, притча!
Что день, то казнь. Тюрьмы битком набиты.
На площади, где человека три
Сойдутся, – глядь – лазутчик уж и вьется,
А государь досужною порою
Доносчиков допрашивает сам.
Как раз беда; так лучше уж молчать.
Завидна жизнь Борисовых людей!
Ну, войско что?
Что с ним? одето, сыто,
Довольно всем.
Да много ли его?
Бог ведает.
Да наберешь и тысяч пятьдесят.
Самозванецзадумывается. Окружающие смотрят друг на друга.
Ну! обо мне как судят в вашем стане?
А говорят о милости твоей,
Что ты, дескать (будь не во гнев), и вор,
А молодец.
(смеясь)
Так это я на деле
Им докажу: друзья, не станем ждать
Мы Шуйского; я поздравляю вас:
Назавтра бой.
(Уходит.)
Все
Да здравствует Димитрий!
Лях
Назавтра бой! их тысяч пятьдесят,
А нас всего едва ль пятнадцать тысяч.
С ума сошел.
Пустое, друг: поляк
Один пятьсот москáлей вызвать может.
Да, вызовешь. А как дойдет до драки,
Так убежишь от одного, хвастун.
Лях
Когда б ты был при сабле, дерзкий пленник,
То я тебя
(указывая на свою саблю)
вот этим бы смирил.
Наш брат русак без сабли обойдется:
Не хочешь ли вот этого,
(показывая кулак)
Лях гордо смотрит на него и молча отходит. Все смеются.
Лес
Лжедимитрий, Пушкин.
В отдалении лежит конь издыхающий.
Лжедимитрий
Мой бедный конь! как бодро поскакал
Сегодня он в последнее сраженье
И, раненый, как быстро нес меня.
Пушкин
(про себя)
Ну вот о чем жалеет!
Об лошади! когда всё наше войско
Побито в прах!
От раны он лишь только заморился
И отдохнет.
Пушкин
Куда! он издыхает.
(идет к своему коню)
Мой