лицам по поводу „Мертвых душ“», именно в письме четвертом, не названным адресатом которого является несомненно та же Смирнова. Основное содержание второго тома раскрывается не как изображение «прекрасных характеров», а как указание «путей и дорог» к «высокому и прекрасному», т. е. как тема нравственного возрождения.
Это объяснение не отменяло первоначального замысла, а только разъясняло его. Основное различие осталось в силе. Герои второго тома должны быть привлекательнее и сложнее героев первого тома. В нарочито упрощенной форме высказано это в предисловии к новому изданию первого тома (1846 г.): «Взят он <т. е. Чичиков> больше затем, чтобы показать недостатки и пороки русского человека, а не его достоинства и добродетели, и все люди, которые окружают его, взяты также затем, чтобы показать наши слабости и недостатки; лучшие люди и характеры будут в других частях». Подобное же схематическое противопоставление встречаем в письме 1850 г. к А. Ф. Орлову, но оно явно вызвано официальным характером этого письма. В частной переписке Гоголь предъявляет к себе те же требования — раскрывать национальные «недостатки» и «достоинства», какие он выдвигал вообще для литературы в статье «В чем же наконец существо русской поэзии». Так, в письме от 29 октября 1848 г. к А. М. Виельгорской сказано — именно по поводу второго тома «Мертвых душ»: «Хотел бы я, чтобы по прочтении моей книги люди всех партий и мнений сказали: он знает, точно, русского человека; не скрывши ни одного нашего недостатка, он глубже всех почувствовал наше достоинство». В письме к К. И. Маркову (ноябрь 1847 г.) сказано прямо, что во втором томе видное место должна была занять тема «недостатков». На предостережения Маркова («если вы выставите героя добродетели, то роман ваш станет наряду с произведениями старой школы»)[149] Гоголь отвечал: «Что же касается до II тома „Мертвых душ“, то я не имел в виду собственно героя добродетелей. Напротив, почти все действующие лица могут назваться героями недостатков. Дело только в том, что характеры значительнее прежних и что намерение автора было войти здесь глубже в высшее значение жизни, нами опошленной, обнаружив видней русского человека не с одной какой-нибудь стороны».
Идейные задания второго тома определялись в период работы Гоголя над «Выбранными местами из переписки с друзьями» и отразили общее направление этой реакционной книги, в частности, центральную ее мысль о необходимости нравственного возрождения для каждого человека как единственного средства оздоровления общественной и государственной жизни. Однако, как указывал Чернышевский, «новое направление не помешало» Гоголю «сохранить свои прежние мнения о тех предметах, которых касался он в „Ревизоре“ и первом томе „Мертвых душ“». Чернышевский настаивал на том, что реакционные идеи, овладевшие Гоголем, не убили в нем великого художника, что он и «в эпоху „Переписки“ не видел возможности изменять в художественных произведениях своему прежнему направлению».[150]
Второй том открывается полемически-декларативным вступлением, где автор продолжает настаивать на изображении «бедности, да бедности, да несовершенств нашей жизни». Гоголь стремится к «верности действительности» не только в смысле типической жизненной правды, но и в деталях. Всеми возможными способами Гоголь собирает материалы по «вещественной и духовной статистике Руси».[151] Он обращается к различным своим корреспондентам с просьбой присылать ему характеристики общественных типов, рассказы о злоупотреблениях администрации, описания изб и мужиков и т. п.[152] Гоголь изучает русскую жизнь и по книжным источникам, читая, например, «Хозяйственную статистику России» В. П. Андросова, М., 1827,[153] труд Н. А. Иванова «Россия в историческом, статистическом, географическом и литературном отношениях», 1837,[154] различные путешествия по России и особенно по Сибири — вероятно, для изображения жизни Тентетникова в ссылке.[155] В этой же связи Гоголь проявляет особый интерес к литературным произведениям писателей, принадлежащих или близких к «натуральной школе». В статье «О современнике» он с этой именно точки зрения выдвигает Даля: «каждая его строчка меня учит и вразумляет, придвигая ближе к познанью русского быта и нашей народной жизни… Его сочинения — живая и верная статистика России». А. О. Россету, который взял на себя ознакомление Гоголя с современной русской литературой, Гоголь писал 11 февраля 1847 г.: «Мне нужны не те книги, которые пишутся для добрых людей, но производимые нынешнею школою литераторов, стремящеюся живописать и цивилизировать Россию. Всякие петербургские и провинциальные картины, мистерии и проч.». В письме к тому же Россету от 15 апреля 1847 г. Гоголь прямо устанавливает связь своих просьб о присылке различных материалов со своей творческой работой: «Скажу вам не шутя, что я болею незнанием многих вещей в России, которые мне необходимо нужно знать… Все сведения, которые я приобрел доселе с неимоверным трудом, мне недостаточны для того, чтобы „Мертвые души“ мои были тем, чем им следует быть». Обращаясь затем с новой просьбой о записи «мнений» и характеристик, Гоголь добавляет: «это в такой степени не игрушка, что если я не наберусь в достаточном количестве этих игрушек, у меня в „Мертвых душах“ может высунуться на место людей мой собственный нос и покажется именно всё то, что вам неприятно было встретить в моей книге». Наконец, вернувшись на родину, Гоголь попрежнему пользуется каждым случаем для того, чтобы пополнить свое «знание России» беседами с разнообразными встречающимися ему людьми.[156]
Очевиден более широкий по сравнению с первым томом общественный фон, на котором должно было развиваться действие. Второй том свидетельствует о новых творческих исканиях Гоголя и его новых художественных достижениях, сказавшихся, например, в создании таких образов, как образ Тентетникова, Бетрищева, Петуха. Вместе с тем для второго тома характерны бледные образы Уленьки, Платонова, а также схематичные Костанжогло, его жены и др.[157] Мастерское начало второго тома и отдельные замечательные эпизоды чередуются с натянутыми сценами и дидактической риторикой. Реализм Гоголя оказался в вопиющем противоречии с его реакционно-моралистическими идеями.
В произведении, современном по заданию, не было ни правильного осмысления, ни даже правильного учета действительно борющихся в современности общественных сил. Действительность подчинена была более или менее элементарным схемам и зачастую подменялась изображениями наивно-утопическими (деятельность генерал-губернатора) или примитивными (филантропическое общество). В этом и заключалась основная причина творческой неудачи второго тома как художественного целого.
Критика второго тома «Мертвых душ» обычно сводилась к констатированию творческих удач и неудач Гоголя — удач в изображении «отрицательной» стороны действительности и неудач в изображении «светлой» стороны.
Одним из первых печатных откликов на второй том была статья А. Ф. Писемского.[158] Высоко оценивая образы Тентетникова, Бетрищева, Петуха, сыновей Петуха, Хлобуева, Писемский дал резко отрицательную оценку образам Уленьки и Костанжогло. О Муразове Писемский отозвался только бегло как о «решительном преобладании идеи над формой»; о генерал-губернаторе не упомянул вовсе. Отрицательно, как карикатуру, оценил Писемский и Кошкарева.
Статьи Н. Д. Мизко («Отечественные записки», 1856, № 6), А. Р[ыжо]ва («Библиотека для чтения», 1855, №№ 10 и 11) и анонимная статья в «С.-Петербургских ведомостях», 1855, № 205, не представляют большого интереса.
Самым важным был отзыв Н. Г. Чернышевского, давшего глубокий анализ последнего произведения Гоголя. Отзыв свой Чернышевский привел в качестве примечания к «Очеркам гоголевского периода русской литературы», гл. 1, впервые напечатанным в «Современнике», 1855, № 12. Критик рассматривал второй том в свете общей идейной эволюции Гоголя, насколько это было возможно по цензурным условиям. Чернышевский находил слабыми «отрывки, в которых изображаются идеалы самого автора». Таковы «дивный воспитатель Тентетникова, многие страницы отрывка о Костанжогло, многие страницы отрывка о Муразове». Но, по мнению Чернышевского, это «еще ничего не доказывает», т. е. не доказывает ущерба гоголевского таланта, так как изображение идеалов (там, где действительность их не давала) «было всегда слабейшею стороною в сочинениях Гоголя». Напротив, там, где Гоголь «переходит в близко знакомые ему сферы отношений», там «талант его является в прежнем своем благородстве, в прежней своей силе и свежести».
Чернышевский выделил прежде всего эпизоды второго тома, написанные в обычной для Гоголя обличительной манере: «разговор Чичикова с Бетрищевым о том, что все требуют себе поощрения, даже воры, и анекдот, объясняющий выражение „Полюби нас черненькими, а беленькими нас всякий полюбит“, описание мудрых учреждений Кошкарева, судопроизводство над Чичиковым и гениальные поступки опытного юрисконсульта; наконец дивное окончание отрывка — речь генерал-губернатора, ничего подобного которой мы не читали еще на русском языке, даже у Гоголя». Далее Чернышевский сочувственно отметил ряд мест, проникнутых юмором, «превосходно очерченные характеры» Бетрищева, Петуха и его детей, и многое другое. Общее заключение Чернышевского о втором томе таково: «преобладающий характер в этой книге, когда б она была окончена, остался бы все-таки тот же самый, каким отличается и ее первый том и все предыдущие творения великого писателя… программою художника остается, как видим, прежняя программа „Ревизора“ и первого тома „Мертвых душ“».[159]
Иллюстрации
1. Н. В. Гоголь. Рисунок В. А. Тропинина (итальянский карандаш и белила). 1840–1842 гг. Институт русской литературы (Пушкинский Дом) Академии Наук СССР.
2. Страница рукописи из третьей главы второго тома «Мертвых душ». Государственная библиотека СССР имени В. И. Ленина в Москве
3. Начало заключительной главы второго тома «Мертвых душ». Государственная библиотека СССР имени В. И. Ленина в Москве
4. Сохранившиеся части разорванного листа с текстом из третьей главы второго тома «Мертвых душ». Государственная библиотека СССР имени В. И. Ленина в Москве
5. Внутритекстовые иллюстрации (зарисовки Н. В. Гоголя в тексте Записных книжек)
Выходные данные
Печатается по постановлению Редакционно-издательского совета Академии Наук СССР
Н. Ф. БЕЛЬЧИКОВ, Н. И. МОРДОВЧЕНКО, Б. В. ТОМАШЕВСКИЙ
Текст подготовили и комментарии составили В. А. ЖДАНОВ, Э. Е. ЗАЙДЕНШНУР и В. Л. КОМАРОВИЧ
Редактор издательства А. И. Корчагин
Оформление художника Н. В. Ильина
Технический редактор А. А. Киселева
РИСО АН СССР № 4331. Т-00197. Издат. № 2783.
Тип. заказ № 1764. Подп. к печ. 4/IV 1951 г.
Формат бум. 60 × 921/16. Печ. л 27,25 + 7 вкл.
Уч. — издат. л. 25,25. Бум. л. 13,62. Тираж 6000.
Цена в переплете 25 руб.
1-я тип. Издательства Академии Наук СССР
Ленинград, В. О., 9 лин., д. 12.
Примечания
1
Фраза не закончена.
2
В автографе пропуск недостающего текста ничем не отмечен.
3
В автографе — начинавшихся
4
В автографе — болдыри.
5
В рукописи далее недостает одного листа.
6
Не дописано.
7
Не дописано.
8
В автографе — липецк.
9
В автографе — накликать
10
Не дописано.
11
Продолжение в рукописи утрачено.
12
Начало фразы утрачено.
13
Из более ранней, чем остальные главы, редакции.
14
В автографе пропуск недостающего текста ничем не обозначен.
15
Фраза не закончена.
16
с любовью (итал.).
17
Не дописано.
18
с любовью (итал.).
19
В автографе — обнаруживается
20
Фраза не дописана, и далее в рукописи пробел.
21
Текст начинается с новой страницы, и начало фразы в рукописи отсутствует.
22
Не дописано.
23
Край листа оторван и утрачены середина и окончание фразы.
24
Край листа оторван и утрачены середина и окончание фразы.
25
На этом рукопись обрывается.
26
Текст этой строки написан по стершемуся другому тексту; поддается прочтению только окончание: куда ходил к губернатору
27
В подлиннике: по белой тропу
28
