и иконами выдать приданое <верно> и в целости в назначенный день, да будет всегдашняя приязнь между новыми родными. Тогда сии последние ломают краюшку на куски и отведывают, свидетельствуя тем, что исполнят сию обязанность и пребудут навсегда как бы кусками одного хлеба и участниками одного стола.
По окончании сих обрядов жених берет невесту под руку и вместе с нею и с общими родными идет на паперть, где встречают их с кувшинами и чашами, налитыми медом и русским вином (4*). Жених берет чарку или небольшую чашу, полную вина, и пьет за здоровье невесты, которая, подняв снизу покрывало и поднеся чашку ко рту (чтобы жених ее увидел), отвечает ему тем же. Из церкви жених идет не к себе домой, но к своему отцу, а невеста к своим, и каждый порознь угощает своих родственников.
При наступлении вечера невесту ведут в дом отца женихова, где она проводит ночь, не скидая покрывала. Во всю эту ночь она не должна произносить ни слова (сей урок получает она по преданию от матери и других пожилых родственниц), чтобы жених не видал и не слыхал ее до другого дня после свадьбы. И после того целые три дня не услышишь от ней ничего, кроме немногих слов за обедом, и то с наблюдением предписанных обрядов и с великою почтительностью к жениху. Если б она стала вести себя иначе, — это на всю жизнь внушило <бы> против нее предубеждение, и самому жениху весьма бы не понравилось.
После третьего дня супруги отправляются восвояси и дают пир общим родным своим. В день свадьбы и во всё время брачных праздников жениха честят именем князя молодого (young Duke), а невесту называют молодою княгинею.
Русские обходятся с женами более как с рабынями, нежели с супругами. Впрочем, жены дворян, по крайней мере по наружности, находятся в большем уважении у своих мужей, нежели жены людей низшего сословия (5*). Такое злоупотребление прав супружеских существует у них в противность порядку и самому слову божию, по которому супруг, в случае нелюбви к жене, может идти в монастырь под предлогом набожности, оставив жену на произвол ее (6*).
(1) Барон Герберштейн, бывший в России около половины XVI века, Одерборн, писавший о ней в конце XVII-го, согласно утверждают, что искать жениха для девушки было делом отца ее; первый даже говорит, что, по мнению русских, юноше стыдно просить самому руки невесты
(2) По известию Одерборна, «брачное ложе стелется свахою невесты на 40 снопах ржи, положенных самим женихом, и обставляется бочками с пшеницей, просом и овсом, в знак пожелания супругам всякого изобилия».
(3) Флетчер умолчал еще об одном обряде. Когда невеста произнесет согласие, отец ее берет розгу и, в последний раз ударив ее, передает жениху розгу и право, с нею сопряженное (см. прибавл<ение> Одерборна к Жизни царя Иоанна Васильевича).
(4) Удивительно, почему Флетчер и вышеупомянутые путешественники молчат об обычае осыпать молодых хмелем и пшеницею на пороге дома, на возвратном пути из церкви. Сей обычай доныне сохранился в некоторых губерниях.
(5) Герберштейн не шутя говорит, будто побои служат в России доказательством супружеской нежности и для мужа суть вернейшее средство снискать любовь жены. Одерборн с такою же важностью нападает на сей предрассудок.
(6) Ко всем этим чертам азиатского унижения, в котором находились тогда женщины в России, прибавим еще следующее. Им не поручалось никакой домашней работы, кроме пряденья, шитья и т. п. Животное, убитое женщиной, почиталось негодным для пищи, и женщины простого звания, если некому было заменить их в подобном деле, выходили за ворота с птицею в одной руке и с ножом в другой, и просили первого встречного зарезать за них птицу (Герберштейн и Одерборн).
О свадьбах малороссиян*
(Извлечено из письма 4 мая)
Свадебные обряды начинаются тем, что молодая идет просить на коровай, говоря: «Прохав батько і мати і я прошу на хліб, на сіль і на коровай». Сие делает и молодой, каждый розно по своим избам; для сего наряжаются женщины в чистых, тонких, по всему рукаву вышитых рубашках, и когда все они соберутся, то учредитель порядка, называемый у них дружко, а иногда еще и поддружий (но до сего дело редко доходит) является и говорит сидящим здесь старостам: «Старосто, пане подстаросто, благослови коровай ліпить!» Повторивши сие 3 раза, получают ответ: «Боже благослови!» все 3 разы. Коровай делают на диже, а по ихнему на вики, положа на дно коровая несколько медных денег; при дележе его вся нижняя часть вместе с упомянутыми деньгами достается музыкантам. Вокруг коровая засветят 4 восковые свечи, прилепленных к диже, содят его без крышки в печь, а вико надевают на дижу. Берут 6 человек: 4 мужч<ин> и 2 женщины и, подымая дижу вверх, бьют ею в потолок 3 раза (причем за каждым разом должны целоваться навкрест), пропоя: «Ой, піч стоїть на сохах, а діжу носять на руках, пече ж наша, пече, спечімо коровай грече».
После сего молодая отправляется просить дружек, заходит с ними к молодому, вьет ильце, состоящее из изрубленной верхушки вишни, погруженной в целый ржаной хлеб, привязывая на каждую веточку жито пучками, также ягоды калины, а иногда облепливают сии ветки фигурно тестом, обмалевывают его синею и красною краскою, утыкивают цветной бумагою, а у богатых ор<ехами?>, вешают вызолоченные грецкие орехи. Оконча сие ильце, идут к молодой и у нее также свивают.
Потом дружко спрашивает старостов, ставши в сенях перед дверью хаты, махая крестообразно хусткой на дверях (состоящей из куска холстины тонкой, вышитой шелком), словами: староста на старостей, благослови молоду<ю> за стол вести. Он отвечает, как и выше сего сказано. После чего молодая берет за конец хустки, идет, и содят ее за стол. Подле нее усаживаются дру́жки и поют разные приличные тому песни. У молодого таким же образом содят его бояры и сей день оканчивается ужином.
В воскресенье, т. е. на другой день, венчаются и расходятся молодые по своим домам и обедают каждый у себя, угощая. У молодого играет музыка. После обеда молодая с своими дружками идет к молодому и там танцуют два часа и более; возвращаясь домой, находит отца и мать сидящих вместе; у ног их расстилается кожух вверх шерстью, и молодая, поклонясь им по три раза, с благословением старост усаживается за стол, за которым лежит на лавке кожух сложенный или лыжник (ихнее одеяло, сотканное из шерсти, очень толсто напряденной), и на нем она должна сидеть до приходу молодого, для которого оставляется место. Дружки ей поют. В сие время молодого дружко ведет в церковь, скоро, не оглядываясь, или бежит молодой: должен целовать замок дверей церковных и возвращается таким же порядком домой, где его мать должна выпроводить к молодой и с ним свитилку, родственницу его, девку, которая держит в руках саблю и на ней прилеплены 2 восковые свечи (смеренные с молодых во весь рост), самые тоненькие, сплетенные вместе, свернутые в кружок и засвещенные. Кругом сабли васильки, калина, обвернутые хусткою.
Свашка, женщина из его же родных, отправляется с молодым, держа в наволочке подарки: отцу молодой — шапка, матери — чоботы, сестре — черевики и два аршина красной ленты, дядям — поясы и всем родственникам по 1 аршину ленты, присоединяя каждому из них пряник или шишку.
Бояре и весь называемый ими поезд молодого отправляются к молодой, останавливаются у ворот и посылают дружка, который несет кувшин, наполненный брагой (род хлебного квасу) с овсом и покрытый шишкой; посланный, приходя к молодой, кланяется, говоря: кланяеться сват свасі (т. е. отец молодого матери молодой), сваха сватові, молодий молодому, а бояри дружкам, после чего возвращается с тем кувшином назад и сие должен повторить еще два раза; за третьим разом придут уже два дружка и поддружий, тогда уже берут у них кувшин, дают им вымыть руки и вытереть рушниками, которые они один другому перевяжут через плеча и выходят к молодому; потом весь его поезд приступает к хате молодой; у дверей, пред сенями, останавливается где стоит ослонь (деревянная скамейка) и на нем ведро браги. Мать молодой выезжает, сидя верхом на кочерге, в вывороченном кожухе, надетом на голову, и наверху шапка; в руках держит она подситок с овсом и орехами, разбегается и обсыпает молодого. Это значит: она пугает его; после дает ему тот самый кувшин с овсом и брагой, принесенной дружком, который молодой отдает своему боярину, а тот бросает через хату, и когда он на другой <стороне?> хаты остается цел (когда же разобьется — это хороший знак), тогда он берет его и, просверля на дне дырочку, дает дружкам из него пить, придавливая донышко пальцем, а как возьмут дружки, то и обольются, тогда все подымают смех над обманутыми. Это тогда, когда засядут за стол, а до того <появляется?> сестра молодой с подситком, наполненным хустками, и говорит боярам, что молодая прислала им подарки, и каждому из них дает по хустке, хотя бы их и 50 было, только не руками, а подает на палке. Потом молодой с боярами, приходит в хату, и когда приближится к столу, то в углу подле молодой стоящий мальчик, брат ее, с дубиной, лет 5-ти или 6-ти, не допускает и не отдает сестры. Тут ему должен молодой давать деньги по грошу, он не соглашается, а дружки поют: «Братіку, не лякайся, братіку, постарайся, не продавай сестры за рублю, за чотирі, за 2 золотії, братові гроші — слина, братові сестра мила». Но когда молодой прибавит ему грош да даст притом шишку да рюмку водки, то он уступает сестру, выходит вон, а молодой садится возле нее. Во всё продолжение сей церемонии молодая сидит, наклоня голову на шишку большую, называемую княжескою, перед нею лежащую, и когда молодой садится возле нее, то подымет ей голову, а дружки поют: «Татарин братік, татарин! продал жінку за таляр і калинову стрілочку і ії русу косочку!»
(Здесь следует несколько песен на этот случай).
Потом мать молодой частует дочь свою рукою, обвернутою платком, положа в рюмку гроша два медных; молодая горелку выливает, а гроши берет; прочих потчует просто. Потом свашка начинает раздавать подарки родным молодой и всё на палке, а не руками. После выводят молодых на двор, где они танцуют, когда хотят; потом дают им полдничать и опять с благословением старосты заводят за стол и начинают коровай делить. Дружко режет, а поддружий подносит и раздает всем с пением песен.
После ужина дружки оставляют молоду, изъявляя в песнях свое сожаление, и
