тому, куда Никона заточили, но тут уж Ирина за голову схватилась.
— Да в своем уме ли ты сестрица? Тебя ж брат вообще в келье на всю жизнь запрет!
Аргумент был признан весомым — и Татьяна для начала выбрала Дьяково. В монастырь-то она всегда успеет, их на Руси много и никуда сии заведения не денутся. А Дьяково…
Царевну еще во многом вело любопытство. Что ж там такое, что сестрицу Анну и калачом обратно не заманишь? А ведь самая тихая, самая скромная…
Село, впрочем, радовало глаз новой церковью и ярмаркой за околицей. А неподалеку находилось и то место, куда надлежало ехать ей. За невысокой оградкой — курице перескочить, почти плетень, новенькие терема и какие-то достаточно несуразные здания (казарм царевна ни разу не видела, иначе опознала бы сразу). Четыре здания готовы, еще почти десяток строится. Опять-таки, царевне и в голову не приходило, что это — на вырост. Для следующих поколений учеников. Потому и ограду пока серьезную не делали — вот утвердят окончательно план, тогда можно будет.
Ведь следующей осенью будет еще набор — и детей надо будет куда-то селить. Опять же, нужно расширять столовую, нужно организовать мастерские, да и все остальное — почему бы нет?
Несколько производств прямо на базе школы, кузницу самую лучшую, потом кузнеца найти, скотный двор расширить…
Надо — все. Вот сделать сразу все не получалось, поэтому сначала обошлись жизненным минимумом, а сейчас под чутким руководством царевича Алексея строили и остальное, что ему подсказывала Софья. Татьяна, понятно, об этом не знала и сейчас разглядывала все издали с недовольным видом. Потом разрешила трогаться дальше.
Удивляться всерьез она начала у ворот, когда ее не пустили внутрь. Охрана на полном серьезе скрестила бердыши и поинтересовалась:
— А ну с дороги, холоп! — рявкнул боярин Ртищев. Начальник царской Мастеровой Палаты, Григорий Иванович, прекословия не терпел и, честно говоря, с царской сестрой в поездку не рвался. Но царь приказал — и боярин поехал.
Стоящие охранники даже не дрогнули.
— Осади, боярин, примирительно проговорил один из них. — Сейчас царевич в отъезде, приедет, тогда и пропустим.
— Да я тебя на конюшне запорю, холоп! — Ртищев и правда замахнулся плетью, но был остановлен повелительным окриком.
— А ну осади!
К воротам на коне подлетала процессия из шести всадников. Четверо взрослых и двое ребят лет семи — десяти. Татьяна пригляделась из окошка, не откидывая сильно занавеси — нельзя. Позор какой будет — царской дочери как чернавке в щелку подглядывать…
Одного из ребят она узнала, хотя и не сразу.
Алешенька, племянник любимый. Но как же он изменился!
Вместо бледного благочинного мальчика, которого в Кремле было не видно и не слышно, на коне сидел загорелый крепыш с недобрым прищуром. Конь гарцевал, намекая хозяину, что хорошо бы еще поскакать, но слушался всадника — и если бы Татьяна разбиралась в конских статях — она бы восхитилась вороным аргамаком. Рядом с ним спокойно стоял второй конь соловой масти. Сидевший на нем мальчик лет восьми — десяти Татьяне не был знаком и неудивительно. Ванечка Морозов вообще редко из дома выходил. Это в Дьяково, избавленный от неустанной опеки властной матери, он начал постепенно осваиваться. Да и отношение здесь было другое.
Дома все выглядело так. Лошадка? Да никогда! Она тебя сбросит, ты обязательно убьешься, нельзя, пойдем лучше помолимся о всеобщем благе.
Здесь же…
Лошадка? Хорошо, завтра подберем тебе конька посмирнее и начнем учиться. Царевич учится — и тебе не зазорно. Сбросит? А мы такого подберем, чтобы не сбросил. Только и обихаживать конька сам будешь. Не умеешь? Научишься. Царевич же научился, а ты чем хуже?
Казаки вообще были народом не особо отягощенным чинопочитанием. На Дону с этим было проще, а уж Фролка Разин, у которого было два брата-атамана, тем более прогибаться не умел. Родни-то надо быть достойным…
С царем у них бы конфликт случился в первый же час — и свободны. Но с царевичем, которого постоянно настраивала Софья…
Непочтительны? Так казаки же, люди грубые, их дело турок рубить, а не ножкой по паркету шаркать. Вот, бояре все льстивы, как один — они тебе больше по нраву? Нет? Тогда потерпи пока, уважение тоже надо заслужить.
Чем? А работой… Да нет, турок убивать не нужно, Ибрагим вроде бы ни в чем не виноват, но вот если ты попросишь тебя научить — да, так и будет. Тебя начнут уважать, если ты не сломаешься и не дрогнешь. А учитывая фамильный Романовский характер — достаточно упрямый и жесткий, которым Алексея природа наделила в полной мере, мальчишка уперся. Ему хотелось, чтобы его уважали — и он намерен был этого добиваться всеми способами.
И упорно учился вместе со всеми, хотя и чуть поодаль. Так же, как и остальные, держал тяжелые палки в вытянутых руках, развивая мышцы, так же отжимался, так же лазил по канату и так же чистил лошадь. И получал от этого искреннее удовольствие.
Учителя слушались царевну Анну, воспитатель царевича качал неодобрительно головой, но будучи мужчиной умным, ничего не запрещал, только поддерживал. Понимал, что положение безвыходное. Царю накляузничаешь — царевич обидится, да так лихо, что ласточкой со двора полетишь. Даже если и не сразу — злопамятность также Романовское фамильное качество. А вот если ему потакать — глядишь, наиграется, да забудет обо всем, как о старых солдатиках.
Ан нет, интерес царевича все больше разгорался. Ему интересно было его маленькое хозяйство, где можно было строить не в учебной комнате, а на приволье, где все было настоящим и серьезным. Так ребенка привлекает на яркий детский доспех, а взрослая сабля, уже попробовавшая крови — и оттянуть Алексея от его занятий за уши нельзя было. Оставалось только мириться до поры до времени. Если б хоть Алексей Михайлович не одобрял, но его-то увлечение сына как раз порадовало, и о воинских упражнениях он читал с умиленной улыбкой.
Сейчас же царевич ездил в деревню — договориться и кое-чего прикупить. Софья настояла. Точнее с хитрой улыбкой подкинула идею, что ежели не знать, что сколько стоит — воровать обязательно будут, и вот это еще нужно, и то, и другое — что ж, все на казначея скидывать? Сам съездил бы, развеялся, Ванечку с собой возьми, на людей посмотри, себя покажи… а там, глядишь, и понравится?
И ведь понравилось.
Сейчас Алексей возвращался обратно — договаривался со старшим на селе, чтобы купить холстины и из нее сразу в деревне рубах с портами пошить. Да, на царевичево это дело, но Софья планировала постепенно подключить на этот пост Ваньку Морозова. Если воровать не будет, то лучше никого и не найти. А пока пусть посмотрит, что да как…
И застал у ворот такие радости жизни.
Его людей бьют!
Алексей отлично осознавал происходящее, и сильно удивлялся себе. Раньше ему и в голову бы не пришло повысить голос на боярина, но сейчас он не раздумывая, дернул Фрола за рукав, а тот уже рявкнул во всю мощь легких.
Его людям угрожают!
Рука сама потянулась к плети. Именно в этот момент и начал в мальчишке просыпаться царевич. Раньше-то повода не было, он и так знал, что все по его будет, и гнев его был скорее детским, повалиться на пол — и кричать, пока игрушку не дадут. Он ведь ни за кого не отвечал, от него никто не зависел, а сейчас…
Кто смеет распоряжаться на моей земле?!
Боярин чуть осадил назад. Одно дело — с казаками лаяться, другое — с царевичем. Но дурная кровь требовала выхода.
— Я хочу знать, что здесь происходит, — процедил Алексей тоном, которого никак нельзя было ждать от семилетнего мальчишки. Но…
Исподволь, изо дня в день, рядом с ним была Софья. Рассказывала сказки, играла, учила… и в нужный момент заложенное вышло наружу. Как рефлекс, сработавший быстрее разума.
Боярин натолкнулся, как на саблю, на взгляд холодных синих глаз, за царевичем поигрывали плетками казаки, а они одним ударом могли покалечить… и тоже выглядели недружелюбными. Растерянным и испуганным был только Ванечка, но от него-то ничего и не зависело.
Алексей ждал, насмешливо разглядывая боярина. Не суетясь, не повторяя вопрос — он в своем праве. Это — его холоп.
И Григорий Иванович сдался. Одно дело — собачиться с казаками, другое — с царевичем. Тут и царь не заступится.
— Государь царевич, меня батюшка твой послал…
— Моим людям угрожать?
Голос мальчика был спокоен, интонация почти ровной. Ни ярости, ни злости. Только легкий интерес — и это было похуже крика. Но Григорий Иванович пока не осознавал всей опасности. А меж тем, Алексей действительно разозлился. Кровь…
— Не угрожал я, государь царевич. Холопы твои пропускать меня отказывались…
— А почему они должны были мой приказ нарушать? Это моя воля — никого на территорию школы не пропускать. Ты, боярин, решил ее оспорить?
Вот тут Ртищев и рухнул в ловушку со всего размаха.
— Не спорил я, государь царевич…
— Иван?
Алексей (опять-таки с подачи сестры) старался запомнить всех своих людей по именам. Сначала — по подсказке, потом уже осознанно, понимая, что это дает блестящие результаты. Понимая, что они известны самому царевичу, люди поневоле начинали вести себя иначе. Одно дело, когда ты один из многих, серая масса. И другое, когда тебя выделяют и знают.
— Обещал, государь, что на конюшне запорет, — сообщил стражник.
Алексей вскинул бровь с таким выражением, что Софья бы в ладоши захлопала.
— Вот как? Моего человека? Не много ли ты на себя берешь, боярин?
Ртищев явственно побледнел, понимая, что дело принимает нехороший оборот — и принялся заметать хвостом.
— Государь царевич, да я ж не со зла! Пошутил я так…
— А люди твои тоже пошутили бы? Почто приехал, боярин?
Григорий Иванович замешкался на миг, но царевич смотрел холодно и зло, убедить его не представлялось возможным — и боярин выбрал меньшее из зол.
— Повелел мне царь-батюшка проводить к тебе в гости государыню царевну Татьяну.
Алексей перевел взгляд на возок, на телеги со всякими разностями… ностальгически вспомнил, как они с Анной и Софьей ездят в Москву — минимум необходимого чтобы в пути не задерживаться и кивнул.
— Царевна здесь и останется. А ты можешь ехать обратно. Я же еще отпишу батюшке о твоем самоуправстве.
— Нет моей вины в наказании за дерзость, — Григорий Иванович держался молодцом. Будь Алексей чуть постарше, мог бы и дрогнуть боярин, но пока… возраст. Однако мальчишка справился на «отлично», Софья могла бы им гордиться. Недаром она цитировала ребенку уголовный кодекс на тему: «намерение, если оно
