правильно просчитала — через год-полтора он дома и будет, с победой. Или тем, что называется победой.
Лёшка наконец, наговорился, и выскользнул за дверь. Софья сидела в позе лотоса и размышляла.
Донесения с фронта выдались паршивыми и другого слова им подобрать было нельзя.
Почему были казнены казаки, и что вообще скрывалось за всеми этими радостями?
А так вот. Когда Долгоруков прибыл на фронт, он начал всех строить и пинать. Армия зашевелилась и принялась гонять поляков. Одержали несколько побед и кое-какие вполне убедительные. Ян Казимир Ваза, его величество, отлично понимая, что если так будет и дальше, его просто свои же свергнут, решил сделать ход конем. Договориться с Долгоруковым, чтобы происходили не битвы, а баталии. То есть не сражения, с заранее расписанные стычки. Потом Россия полупобедит-полупроиграет, заключат мир… ну не тянула Речь Посполитая на такую долгую войну, не тянула! И Ян отлично понимал, что еще года три — и его свои же зароют.
Дураком означенный король отнюдь не был.
Посла гонца договориться с Юриком, общий язык они нашли, а казаками решили пожертвовать, как разменной монеткой. И почему-то Ивану Разину это не понравилось.
Да, никто его не оповещал. Но…
Юрий Долгоруков, как настоящий князь, не мог приехать на войну без обоза. И оказалась в нем одна одень красивая холопка, с приятным голосом. Очень уж любил старый черт, когда та ему по вечерам Библию вслух читала. И только Библию, а то ж! как вы могли подумать что-то еще, он же до блуда никогда не опустится, правда?
Благородному князю невместно!
А вот холопке… захотелось девушке, чтобы ее талант чтицы оценил и молодой красивый казак. Ну и…
Казак-то оценил, от нее и узнали о планах Юрки. Иван-то надеялся все уладить миром, но куда там! Князь пошел в амбицию, сначала не отпустил их на зимние квартиры, а потом…
Потом и история с девицей раскрылась. Долгоруков рогов не простил. Девку отдали обозникам, князю нашли новую чтицу, а казаки попали как кур в ощип.
Иван решил бежать. Их и так собирались разменять, так чего терять? Все-таки отношение к казакам было…. своеобразное. Вроде бы и православные, а все ж не свои, ой не свои…
Так вроде и предать их не за грех.
С бегством же… могло повезти. Могло — не повезти. А если может, то и не везет и не едет.
Теперь, по логике вещей, можно было ждать пары побед от Долгорукова, пары побед от Яна Казимира — и предложения перемирия. Там Ежи Любомирский воду хорошо помутил, остальная шляхта поняла, что они здесь тоже не хвост собачий, Вишневецкие, Собесские, еще кое-кто…
Одним словом, казаки пошли разменной монеткой, от чужих ушли, а свои их и догнали…
Это Софья и объяснила Фролу. Точнее, объяснял Алексей. А вот Степану Софья собиралась писать сама, пусть Лешка подпишет…
От размышлений ее отвлекла скрипнувшая дверь.
— Кто там?
— Сидишь, выскочка?
Софья пригляделась к ночной гостье — и без особого удивления узнала в ней царевну Марфу. Ну, тут все ясно. Татьяна уехала, ее не берут, одиноко, тоскливо, заняться нечем, мозгов не хватает, зато дури и злости — выше ушей. Да и возраст такой… тринадцать лет, это в двадцать первом веке сопливое детство, а здесь уже вполне себе юность. Замуж выдавать можно, да не выдадут, вот и бесится девка. А вот что с ней делать?
Драку устроить?
Софья мелковата была для драки. Может, она и справится с незваной гостьей, но шум поднимется, слуги прибегут, Марфе-то что, а Софью могут и в Кремле оставить, если Лёшка не отстоит. А может и не получиться. То есть…
Если бить — то наверняка. И в горло, чтобы не шумела.
Хорошо, что служанок здесь с Софьей нет, стены толстые, а покои на отшибе. Терем царевны Татьяны, который пока еще не заняло бабское царство.
А потому…
Софья схватила сестру за руку, резко рванула на себя, подставила подножку — и когда та влетела в комнату, крепко приложившись плечом об кровать — захлопнула дверь.
— Ты! — Марфа злобно блеснула глазами. — Ты на меня руку подняла, да я ж тебе!
— Да ничего ты мне, — Софья стояла спокойно, но под рубашкой каждая мышца ее тела дрожала от напряжения. Дикого, почти непосильного.
Она еще соплюшка, и десяти лет нет, да и мелковата она для своего возраста. А Марфа — крупная, неуклюжая, отъелась на Кремлевских харчах…
И все же кричать нельзя, а как с ней сладить без крика?
Но если кинется — придется бить без всякой жалости. Вынести коленный сустав, оглушить… а вот где она дальше окажется?
— Я тоже царская дочь! И угрожать мне не смей.
— Я тятеньке скажу!
— Скажи, скажи… Так и скажи, пришла с добром, а меня пинком. И не бросалась я вовсе на младшую сестру, и синяков ей поставить не пыталась, и волосья повыдергать, правда?
Марфа на миг примолкла, понимая, что ей-то тоже придется оправдываться. Софья у себя в покоях, Марфины же достаточно далеко отсюда. Опять же, Софья еще дитя, а Марфа уже первую кровь уронила, с нее спрос другой. И объясни матушке с батюшкой, для чего ты по терему ночами бегаешь?
— Или мне самой людей крикнуть? Скажу, что вошел кто-то, бить мня вздумал, а я и не разглядела…
— Как так?
— А вот так, — Софья кивнула на свечку в красивом поставце. — Сейчас дуну — и доказывай потом, что она горела.
— Гадина ты!
— И что? — Софья была спокойна и невинна. — Гады — полезные, а вот ты-то кто?
Марфа аж опешила от такого заявления.
— Т-ты…
— Я. Я хоть Лёшку развлекаю, говорю с ним, стараюсь, чтобы братику со мной теплее было, а ты-то для чего на свет родилась? Чем ты занимаешься? Тряпки шелками расшиваешь? Так и без тебя найдется, кому их вышить. По садику гуляешь? Так и это не дело!
Марфа аж стушевалась. Ну не могла эта малявка говорить с ней таким уверенным, почти хозяйским тоном, и все-таки говорила. И говорила то, что девчонка и сама о себе уже понимала.
Действительно — пустоцвет. Ни добра, ни пользы… одно имя, что царская дочь, а на деле так всю жизнь и проживешь в своей клетке. Потому и завидовала так Софье — она-то не здесь, она там! А лучше там или хуже — неважно!
— А что ты…
— Что я могу предложить? Да уж немало! Обсудим?
Марфа ошалело кивнула. Софья чуть расслабилась и протянула девчонке руку.
— Вставай, давай. Нечего на полу валяться!
И облегченно перевела дух, когда удалось поднять сестрицу и усадить на кровать. Нет, подвоха не было. А значит — объект к обработке напильничком готов. Вот и…
Софья отлично осознавала, что лучшая команда — это семья. Да и союзы с другими странами скреплять надо бы, а кем? Сестер ведь прорва, вот и…
Католики там, гугеноты… на то и поп в церкви, чтобы баранов за собой водить. Как объяснит — так и примут. Но для начала надо сделать Марфу такой, чтоб не стыдно было за девчонку. А с чего начать?
С промывания мозга.
Благо, он определенно есть. И мозг, и храбрость, и решительность — если уж она рискнула пробраться в покои к Софье и устроить скандал. Энергии тоже хватает, а значит — перенаправим в нужное русло. Ну, держись, Марфушенька-душенька!
Две сестры проговорили больше трех часов, а потом так и заснули на одной кровати. По разным углам, но все-таки не пытаясь больше сцепиться.
Никому и никогда не рассказывала Марфа, что ей говорила Софья этой ночью. И о своих ощущениях не рассказывала, но казалось ей иногда, что Сонечка старше ее на десятки лет.
Пусть ребенок, но как она говорила, как держала себя, как объясняла… тетка Анна, та, что матушкина сестра, ей и в подметки не годилась. У Софьи было чему поучиться. А еще Марфа получила самое ценное в ее положении. Надежду выбраться из мерзкого терема — и ради нее готова была на все.
Да Софья ничего и не требовала. Сказала просто, что пришлет своих девушек Марфуше в служанки, а та пусть слушается. Учится, читает, что указано, работает над собой, а то ведь посватается королевич, а она квашня квашней… самой же стыдно будет!
В свою очередь Софья собиралась тренировать девушек на Кремлевской помойке.
Собирать сведения о женской половине терема, шпионить, а заодно развивать и преподавательские таланты. Марфой надо было заниматься всерьез. Лишать пирогов и добавлять знаний.
Смогут?
Нет? Минус!
А там, благословясь, и до других сестер доберемся. А нечего за пяльцами просиживать! Вышивальщиц по Руси — кого ни спроси. А царевен — считанное число. Надо, надо их к делу приставлять.
* * *
Степан Разин приехал еще через четыре месяца.
И Алексей вновь пригласил его в кабинет. Хотя на этот раз беседа шла легче. Или — сложнее? Мальчишка уж точно по окончании разговора был — хоть выжимай. А Софья еще раз проклинала свое женское тело. Сволочи чародейские! Не могли ее парнем сделать, насколько бы легче было!
А с другой стороны — бабы-с… у нее-то ориентация натуральная, а царевич обязан наследника сделать. И как бы это сочеталось?
Нет уж, мы и в этом теле попробуем устроиться. Уже устроились.
— Степан, узнал я все о твоем брате. Отписал ли тебе Фрол?
— Отписал, государь царевич. И о царском решении тако же отписал.
— Отец мой слово свое сказал — и спорить с ним мне невместно.
Голубые глаза потухли, как два уголька. Судя по выражению лица, Степан ждал предложения смириться и помолиться. Не дождался.
— А потому прошу поверить мне. Есть справедливость на небе, но есть и на земле. И как только приедет Долгоруков в Москву — взмолюсь я небесам, дабы покарали они убийцу не позднее, чем в десятидневный срок.
У атамана отвисла челюсть. Лёшка смотрел с выражением полной невинности. Он понимал, что именно сейчас сказал, ведь и выбора другого не было. А остальном — Софья пообещала что-нибудь придумать, она и придумает. Обязательно.
Единственное, что смог выдавить слегка одуревший от такого поворота атаман, это:
— А уверен ли ты, царевич, что ежели государь узнает о молитве, не прогневается он?
— Так молиться никому не запрещено. А ежели то, что я узнал — правда, то будет здесь враг твой, года не пройдет. Потому и прошу я тебя поверить мне на это время. Не ехать же мне в Польшу… молиться. Батюшка не отпустит.
— Да неужто некому помолиться съездить? — искренне удивился Степан. А в голубых глазах вовсю гуляли веселые искры. Намек был понят.
— Так ведь на родимой земле и молитва
