Стой!
Бердыши скрестились пред носом невысокого седобородого человечка в черной рясе.
— Полоцкий, — шепнул Пашка.
Сенька поверил. Сам-то он больше к воинским делам склонялся, а вот Пашка хотел для себя стезю подьячего выбрать, так что всех и обо всех, кто при царе, знал.
Симеон остановился.
— Пропустите, мне в город надобно.
— Царевна приказала никого не выпускать.
— Так я вернусь вскорости.
— Царевна приказала, — с каменным лицом повторил стражник.
Он бы и пропустил, будь один, но еще почти десяток свидетелей? Не-ет… таких неприятностей никому было не надобно. Так и в допросных подвалах окажешься, за царевной не заржавеет. Уже весь Кремль знал, что Хованского она приказала пытать нещадно.
Симеон еще покрутился, да и ушел. Пашка толкнул приятеля:
— Я к царевне, а ты здесь будь. Понял?
И умчался. Сенька кивнул. Чего ж тут не понять? Ежели кому так выбраться надобно, так ведь не зря? О таком царевне всяко сказать стоит!
* * *
Известие о Симеоне Полоцком царевна приняла без особой радости. Пашку допустили к ней сразу же, царевна выслушала — и задумчиво покусала кончик пера.
— Спасибо, Павел. Я запомню. Я теперь отправляйся обратно на пост. Дмитрий!
В комнату заглянул еще один из выпускников царевичевой школы, только старший — лет уже двадцати пяти от роду.
— Звали, государыня?
— Приказываю Симеона Полоцкого схватить и доставить ко мне. Вежливо.
Софья пока сидела в кабинете своего отца. Сидела, разбирала пергаменты, удивлялась количеству кляуз и прошений, но сортировала упрямо. И в том ей помогали двое ребят — Пашкиных ровесников. Это ж прочитать надобно, отложить в нужную кучку, пометить, кто и от кого или на кого, ежели донос…
Полоцкий…
Софья сдвинула брови. Неужто без этой гадины не обошлось? Хованский покамест молчал — из злости и ненависти. Палачи клялись и божились, что за пару дней его сломают, но сколько его сообщников скрыться успеет?
Из Кремля она пока, конечно, никого не выпустит, все посты расставлены, тайные ходы… откуда б Симеону их знать?
Хотя при местной вольнице…
Только за последний час в кабинет шестеро бояр заявилось, а за дверью царских покоев куда как более толкаются. Неуютно им. Маетно…
Ничего, помучаетесь со мной, так Алешку на руках носить будете…
Ох, братец, ты только выживи да вернись!
Софья отчетливо понимала, что такой бунт не может вспыхнуть сам по себе. Вернулся бы Алешка — головы полетели бы вмиг. Отсюда вывод — что-то да сделано, чтобы он не вернулся.
Легко ли на войне несчастный случай подстроить?
Очень легко. Для солдата. А вот царя все-таки охраняют. К тому же, ежели там кто и есть — сотовых-то здесь нет, по времени не согласуешь. Даже ежели отца и отравили — все равно точную дату предугадать не могли. Так что в идеале — написать брату.
Только вот о чем?
Отца отравили, берегись?
Неубедительно.
Значит, надобно расколоть Тараруя и допросить, а лучше исповедать Долгорукова, пока еще не сдох. Но это она уже распорядилась, к нему Аввакум должен направить кого, а заодно пару ребят спрятать за дверью, пусть подслушают. И таинство исповеди соблюдем, и дело сделаем.
— Государыня, Долгоруков преставился.
— Как…
Заглянувшая в дверь девица вздохнула:
— Рана серьезнее оказалась, чем думали, ему становой хребет перебило. Как переносить начали, думали вроде и ничего, а кровотечение открылось вмиг. И исповедаться не успел…
— Твою же ж… — не сдержалась Софья. Девица запунцовела — не привыкли на Руси к восьмиэтажным сложносочиненным конструкциям. — Свободна. Сходи, погляди, как там Хованский, да скажи, чтоб не уходили ненароком. Больше у нас никого нет.
Девица исчезла. Софья рассерженно прикусила кончик пера.
Вот о чем тут писать брату? Вызывать его сюда, под удар врага?!
А пока еще письмо дойдет?
Он же не сидит в одной точке и о себе не сообщает, он где-то в Крыму…
А если он уже…
Так! Молчать! И нечего о таком думать!
Алексей вернется и коронуется, обязательно! Он жив, он проживет еще долго и будет великим государем. Точка.
* * *
Алексей Алексеевич тем временем смотрел на землю Крыма с корабля. Его часть отряда шла на Керчь морем. Сначала — казачьи чайки, потом все корабли, которые были в гавани у Ромодановского.
Рядом удобно устроился Иван Морозов.
— Сколько ж нам тут дел предстоит!
Алексей кивнул:
— Да уж, захватить просто, но надо ж еще удержать, надо обжить… чтобы и духу тут всей этой турецкой нечисти не было!
— А татары?
Алексей сдвинул брови:
— А что с ними?
— В степи пахать нельзя, лучше скот водить.
— Надо что-нибудь придумать. Найдем, кто, кого… Софья придумает, кого сюда переселить так, чтобы и люди были верные, и выжить здесь смогли.
— Как-то она там…
— Зная Соню? Она справится! Что бы там ни было!
— Две галеры справа по борту!!!
Крик вахтенного матроса разнесся по судну. Алексей пригляделся.
— Действительно. Обнаглели турки. Как бы там ни сложилось — но в Азовском море их больше ноги не будет!
Галеры тоже заметили противника. Но прежде чем они решились сделать что-то — к ним устремилось два десятка чаек.
А и то! Чего их отпускать? Чтобы другие галеры привели?
До ближайшей турецкой крепости еще плыть и плыть, ни к чему тут нападения. А лучше чаек ничего не придумаешь. Вместе они не то что галеру — фрегат заклюют!
А им воевать пока никак нельзя. Взрывчатка на борту, пушки дальнобойные… дойти бы к Керчи по морю, не встревая в серьезные стычки, а уж потом…
И это Алексею Алексеевичу таки удалось.
Ни турки, ни татары не ждали такой откровенной наглости от русских. Потому, видимо, отряд и прошел невозбранно вплоть до самой крепости Керчь. А девять галер отловленных по пути, — не в счет. На них и чаек хватило. Для казаков это дело было привычное, а остальные смотрели и учились.
Когда-нибудь Русь станет великой морской державой, но первые шаги надобно делать уже сейчас.
* * *
— Государыня, вот он.
Симеон Полоцкий здорово напоминал затравленную крысу. Кто другой не увидел бы в нем этого, но Софья, с ее опытом, подмечала и слабо подрагивающие пальцы, и слишком резкие жесты, и даже опасливый взгляд на нее…
— Надеюсь, вы никуда не спешите, Самуил Емельянович?
Вот теперь старец вздрогнул, услышав свое имя-отчество. Не принято такое было, но в устах царевны… Уж лучше б ругалась — безопаснее было бы.
— Государыня… я к вашим услугам.
— Тогда, полагаю, вы на меня и не обидитесь. — Софья криво усмехнулась — и кивнула казакам: — Обыскать!
Симеон дернулся, но куда там! Обыскивать казаки умели, так что через пять минут на столе выросла горка предметов. Софья принялась перебирать их.
— Кинжал. Да интересный какой, почти мизерикордия… — Действительно, тонкое, игольно-острое лезвие было предназначено не для резки мяса. А вот вонзиться между ребер — в самый раз. Потаенное оружие. — А что у нас еще? Деньги, просто отлично. А почему три кошеля? Так, ну тут золото и камни, это понятно. Не нищим убегаем. Здесь серебро и мелочь на мелкие расходы. А тут?
Симеон дернулся, но остался на месте. Софья вытряхнула на стол четыре монеты, покрутила в руках, полюбовалась на вырезы.
— А у кого двойники?
— Государыня? Не понимаю я, о чем вы…
— Ничего, палач поможет, — «утешила» Софья. Уж Александра Дюма читывали, и парные монеты секретом не были. У тебя одна — с определенными вырезами, у меня вторая… ключ, пароль, опознавательный знак для своих. Дело житейское, этим многие баловались. Просто подбирается оригинальная монета, можно с эмалью или камушком, делаются вырезы, отверстия, договариваешься до кучи о пароле — азы шпионской азбуки.
«Приедет… и или нашпионит, как последний сукин сын…» — вспомнился Софье незабвенный булгаковский Коровьев, он же Фагот. Ах, как же хорошо было работать свите Дьявола! Делай, что пожелаешь, а проблемы людей — это их проблемы.
И она б сейчас схватила Симеона, вздернула на дыбу, так нет же! Нельзя покамест, все ж уверены, что он добрый, хороший, чуть ли не святой. А она пока и так… шатко все, очень шатко. Нельзя ей рисковать.
— Государыня, нешто виновен я в чем?
Симеон смотрел невинно, но царевна не обратила внимания на честный открытый взгляд. Она смотрела дальше.
Пара склянок с непонятным содержимым ее заинтересовала больше остального.
— Это что?
— От сердечной боли, лекарь смешал, — отчитался Симеон.
Софья кивнула и отдала оба флакона Дмитрию.
— Отвезти Ибрагиму, пусть проверит.
— Да, государыня.
— А вы, любезнейший, расскажите мне, что у вас за нужда такая в городе объявилась. — Софья смотрела ласково, но от такой ласки морозцем по спине продирало.
— Да я к лекарю хотел наведаться в Немецкую слободу, — признался Симеон. — Переволновался я за сегодня, вот и…
— Нож взяли, потому что на улицах небезопасно. Монеты — чтобы заплатить за лекарство. Склянки — для сравнения. Чтобы знал, что делать, — Софья рассуждала вслух. — Ладно. А вот это вы как объясните?
Два кошеля — большой и совсем крохотный, мягко звякнули под ее рукой. Симеон, впрочем, уже успел найти ответ.
— Государыня, я тут немного людям помогаю, вот и сегодня решил. Беспорядки же, наверняка кто-то да пострадал, а я бы деньгами и помог.
— Как это мило с вашей стороны.
Софья разозлилась всерьез. Этот ухватистый угорь просто выскальзывал из рук. Она носом чуяла, что с ним нечисто, но… что?
И как?
Можно бросить его рядом с Хованским, пытать, но… нужна или причина, или повод. Под пыткой-то человек в чем хочешь признается. Лучше сейчас не волновать народ. Опять же, у Симеона настолько хорошая репутация, что точно — тварь. Порядочных людей обычно куда как меньше любят.
— Я лично попрошу вас никуда не уходить из дворца. — Софья мило улыбнулась.
— Да, государыня…
Симеон уже понял, что вывернется, и обнаглел:
— А ежели мне лекарство понадобится?
— А на тот случай я к вам приставлю… Дмитрий, кто у нас в приемной?
— Алексашка, государыня. Алешка еще, Любимка…
— Отлично! Вот Любима и приставь!
— Государыня?
Царевичев воспитанник влетел, поклонился.
— Тебе вменяется следовать везде за старцем Симеоном, — ласково сообщила Софья, — а ежели плохо ему станет, срочно звать лекаря. Понял?
— Да, государыня.
Судя по хитрому блеску серых глаз, понял парнишка намного больше. Вот и ладненько, Софью это устроило. Симеона — явно нет, судя по благочестиво-кислому выражению лица, но на всех же не угодишь, верно?
— А вот это, — Софья повертела в руках кошелечек со «странными» монетами, — я оставлю у себя. Дмитрий, выдать Самуилу Емельяновичу из казны четыре равные по ценности монеты.
Симеон скривился еще больше, но протестовать не решился. Раскланялся — и ушел, сопровождаемый Любимом. Софья проводила его злобной ухмылкой, смахнула в ящик стола кошелек и взялась за бумаги. Как царь
