теперь?
— К палачам, узнать, что новенького. К патриарху.
— До ужина успеешь?
— Постараюсь.
Софья поцеловала брата в щеку, и Федя ушел. А девушка принялась собираться.
Опять в этот бой с головой, и сердце трепещет в груди…
* * *
Каждый день, как в бой. Каждый. И нет нам покоя. Гори, но живи… так может, так и стоит жить?! В огне — и отдавая всю себя без остатка?
Нет ответа…
* * *
В Нидерландах царило отчаяние.
Несколько дней назад умер Вильгельм Оранский. Умер от горячки, вызванной раной. Стрелявшего так и не нашли, но настроение в Нидерландах было то еще.
Проклятые французы!
Они, точно они! А кому еще это было выгодно?!
Мерзавцы! Все этот гнусный Людовик Четырнадцатый! Негодяй, мерзавец!!!
Нидерланды мечтали о мести.
Но вот проблема — кто должен был мстить?
Вильгельм был последним в своем роду, после его смерти династия Оранских обрывалась. Права на трон имели Нассау-Диленбургские, Нассау-Зиген, но последний был слишком стар и бездетен.
Нассау-Диленбургские? Тоже не выход. А есть ведь еще и принцесса Луиза, вышедшая замуж за Фридриха Гогенцоллерна. Но… как-то вот последнего не хотелось. Слишком уж он был… великим.
Возможно, кто-то из его детей? А пока править будут Штаты?!
Нидерланды бурлили, словно кипящий котел. А войска противника бесчинствовали на суше и на море. В одной из морских битв погиб великий де Рюйтер, после чего положение на море у Нидерландов стало уж вовсе грустным.
Впрочем, Васька с Радой успели выбраться. И ничуть не сожалели о сделанном.
Был приказ? Был.
Выполнен? Да.
Софья осталась довольна.
Весточку из Нидерландов она получила достаточно быстро и теперь потирала руки. Надобно отправить туда людей для вербовки — скоро начнется отток мозгов в соседние страны. Те, кто поумнее, побегут только так. Почему бы и не на Русь?
Голландцы прекрасные мореходы, инженеры…
А у нее верфи, корабли, шлюзы, канал, дороги, дамбы… все надо строить, надо торговать, надо…
Жестоко?
Нет уж. Жестокость — это когда получаешь удовольствие. А для нее сейчас есть экономическая целесообразность. Пусть она будет проклята, но Русь на ноги встанет! И начнет — при ней. И никто, никогда не сможет угрожать ей на суше или на море.
Не будет Вильгельма Оранского — не будет сильных Нидерландов и сильной Англии. Зато свои куски урвут Кельн и Мюнстер.
И она.
А то, что подозрение пало на Францию… ну что ж. Судьба такая… Не все Людовику радости, надо немножко гадости. Даже если он догадается, кто ему так напакостил, все равно доказательств не будет.
К тому же ее ребята привезли чай, кофе, пряности — для Школы все подойдет. И — да, десятка два луковиц тюльпанов.
Нидерланды переживали тот самый тюльпановый бум. Софья только фыркнула. Подумаешь…
Но тюльпаны распорядилась высадить в царской оранжерее. И как следует наградить ребят. Заслужили. Еще как заслужили!
Есть в этом какая-то циничная справедливость. Вильгельм наградил убийц де Виттов, она награждает его убийц….
Да, теперь у Якова есть непристроенная дочь. Принцесса Мария… но надобно ли на Руси такое добро? Нет. Свататься к ней Софья не собиралась. Тем более — для Алексея, единственного, кто подходил по возрасту.
Перебьются. Пусть вон за испанского Карла ее замуж выдают! Его все равно не жалко. С Францией он породнился, теперь еще и с Англией…
Впрочем, король Яков и не подыскивал супруга для дочери на Руси. Он прикидывал, кто может послужить заменой Вильгельма Оранского, и выжидал. Не в его же стране война? Можно и посмотреть, чем дело кончится.
* * *
Крым агонизировал.
Точнее, агонизировало вольное татарское житье-бытье. Их чесали с трех сторон, лупили без малейшей жалости и милосердия, поджигали стойбища, освобождали рабов, угоняли в плен тех, кто вчера еще мнил себя господином…
По землям Крыма двигались три войска.
Первое — вдоль побережья, царевича Алексея Алексеевича. Параллельно с флотом, продвигаясь к Бахчисараю, вырезая все на своем пути, время от времени принимая бой с некрупными силами противника — не было у турок в этом районе серьезного флота. Вроде как и ни к чему.
Кто ж будет боевой корабль держать в болотце на заднем дворе? Османы и не держали.
Чорбаскары, Кафа, Судак… города ложились им под ноги. Угроза с воды, угроза с суши… повоевать всерьез пришлось только в Кафе. Да и то сказать — в Кафе были крупнейшие рабские рынки, а потому обычное предложение о сдаче — вон отсюда с тем, что на себе унесете, было встречено без энтузиазма. Рабов же на себе не унесешь, а какая прибыль теряется!
Нет, так дело не пойдет!
После отказа Алексей Алексеевич взбеленился — и приказал штурмовать.
Пусть крепки были стены Кафы — одиннадцать метров в высоту, два в ширину, но это был не город воинов. Отнюдь.
Торговцы, и только они заполняли улицы. В гавани стояли десятки, едва ли не сотни купеческих кораблей… и по ним без всякой жалости прошелся пушками адмирал Мельин. А сражаться?
А чтобы сражаться, надо сначала выйти из порта, развернуться к врагу… да кто ж дал бы им этот шанс?!
Ежели сначала на горизонте появился флот, а уж потом…
Сейчас захваченных кораблей хватало для перевозки войска — чем и пользовался Алексей Алексеевич. Разве плохо? Часть войска идет по суше, часть на кораблях, раненые только на корабле, да и провиант перевозить удобнее, и воду…
Да, вода.
Вот где была главная проблема. Зная от Софьи, что не так страшен поход, как его последствия, Алексей особое внимание уделял гигиене. Воду — только кипятить, в крайнем случае мешать с вином, уксусом, брусничным, клюквенным соком. За нарушение приказа — палкой по хребту, все безболезненнее выйдет. Продукты хранить со всеми предосторожностями, ничего гнилого в пищу не класть, нужники устраивать не рядом с палатками, а чуть поодаль — сразу десяток на все войско…
Что-что, а элементарные азы гигиены Софья брату вбила в голову накрепко — и потому удалось избежать в войсках приступов кишечных инфекций.
Что у русских, что у казаков…
Кто сказал, что война — это с саблей на лихом коне? Это для гусар так было! А для полководца — это всегда тяжкий каторжный труд, иначе и не скажешь. Куча мелких дел, которыми приходится заниматься, вплоть до донесений о заболевшей лошади. Казалось бы — подумаешь, лошадь заболела! Авось не сдохнет…
А если?
От болезни еще ни одного коня не застраховали. Вообще пока страховых компаний не было. Пара эпидемий — и останешься ты без войска. Легкой конницей были башкиры, казахи, и без них куда как тяжелее станет отбиваться от татарских налетов.
Да, не привыкла татарва воевать. Вот налеты, прийти, пограбить, пожечь — это их, это влегкую. А вот когда война приходит к ним…
Главное богатство кочевого народа — это его стада. И как их спрятать в степи? Да никак. А по следам стада легко найти и стойбище. А зачистка…
Жестоко?
Гуманисты тоже еще не родились, а те, кто родился, тщательно маскировались, ибо жестокий век не признавал никаких доводов в пользу человеколюбия.
И даже попытки татар поджечь степь не давали результата. Хорошо поджигать, когда врагу спасаться некуда. А ежели рядом корабли? И есть где переждать опасность?
Алексей, впрочем, не расслаблялся. И Кафа показала, что он прав.
Сначала город приготовился к сопротивлению. Сначала…
Войско, как и положено, подошло к стенам города. Алексей Алексеевич пожелал говорить с командиром гарнизона — и на стену явился Юсуф-паша. Кстати — дальний родич прославленных Кепрюлю, мужчина умный и серьезный. Абы кто в таком городе наместником султана не станет, просто не сможет все это держать в узде. И вежливо поинтересовался: чего желает русский царевич?
Царевич желал город. Турки могли погрузиться на галеры и проваливать к себе, татарам предлагалось остаться. Да, и рабов тоже оставить. С собой можете взять то, что унесете на себе. Да, городская казна тоже остается. Расходы на войну надо как-то окупать.
Юсуф-паша в самых обходительных выражениях уточнил, отдает ли русский царевич себе отчет в происходящем. У него десятитысячный гарнизон, у него почти сотня кораблей, в городе есть и провизия, и колодцы. К тому же должен подойти флот Пири-паши…
Ах, уже не должен?
Жаль, очень жаль. Но ведь он не один, этот флот! Османы такого не простят! Нет, ни за что не простят!
Алексей Алексеевич так же вежливо разъяснил, что Османы ему не указ. Ибо они — далеко. И у них свои войны. С Венецией, Персией, Австрией, опять же на море турок теснят, на чем свет стоит — одним словом, товарищи раньше надорвутся, чем сюда примчатся. Тем более так скоро, как того требует ситуация.
Юсуф-паша вежливо напомнил, что стены Кафы крепки и могущественны. Более десяти метров в высоту… и царевич рискует долго просидеть под теми стенами.
Царевич пожал плечами. У него хватит отрядов, чтобы блокировать выход из Кафы — и сделать ее ловушкой. Сам он пойдет дальше, а вот вы останетесь здесь.
Без подкрепления, без помощи, без продовольствия… ах да, и без кораблей! Потому что последние просто сожгут.
Да и насчет стен — еще вопрос, так ли они неприступны. Наука — великая штука. Или шутка… одним словом — в Керчи и Азове тоже думали, что их стены прочны, но пали ведь…
Юсуф-паша опечалился. И сделал то, что и должен был сделать умный человек.
Попросил время на размышление.
* * *
Поль Мелье сидел на палубе корабля, посасывал трубочку, в которой не было табака, и размышлял о жизни. Вот ведь она как оборачивается-то!
Вырос на кораблях, прошел путь от юнги до боцмана, бывал ранен, попадал в плен — и в последний раз думал уже, что жизнь кончена.
Ан нет.
Павел Мельин, изволите ли видеть…
Закурить, что ли? Или просто табачку пожевать?
Мода на курение пошла не так давно, но моряки к ней пристрастились быстро. В том числе и Поль. В плену у турок такой возможности, конечно, не было. А вот на Руси…
А на Руси не любили табак, считая его диавольским зельем. Ну, Поль и не стал его употреблять. А иногда хотелось, очень хотелось. Но…
Обычный мальчишка из Марселя.
Обычный боцман на французском корабле.
Франция, милая любимая родина… вернуться туда? Когда-то доведется? А вернуться обязательно надо, хотя бы чтоб семью забрать…
Да, именно так! Забрать семью и попробовать поехать на Русь. Царевич уже обещал, что адмиральского места Поля не лишат, но желательно в таком случае было бы, чтобы он принял русское подданство. Хорошо бы еще и веру, но тут уж — по желанию.
Вот на этом месте Поль в свое время споткнулся. Он-то был добрым католиком и не имел никакого намерения менять веру отцов, но тут уже широту души проявил государь.
Поль, Бог един. А то, что придумали люди, пусть для них и остается. Мой зять — католик, а моя сестра никогда не забудет веру предков,
