И нарочно не захочешь, а получится.
А впрочем, хоть на китайском говори, а его уже признали:
— Сыночек!!!
— Поль!!!
— ПАПА!!!
Родным потребовалось две минуты, чтобы высыпать на улицу, как были, кто в платье, кто в одной нижней рубашке, повиснуть на шее, обнять, зацеловать…
Вернулся!!!
Да разве это не счастье, когда твой родной человек возвращается домой?
Поль смеялся, обнимал детей, щедрой рукой раздавал подарки. На плечи матери и отца опустились меха, у жены на шее блеснуло дорогое — королеве впору такое носить — сапфировое ожерелье, дети запрыгали вокруг, получая в свой черед гостинцы с далекой Руси…
Часа два прошло, не менее, прежде чем они смогли говорить нормально. И тут Поль объявил, что им надобно собираться.
— Дом продаем и едем на Русь. Там у меня деревни жалованы, дворянство…
Мать ахнула, жена едва не упала в обморок. Дети пока были слишком малы, чтобы понять, старшая дочь убежала к подругам похвастаться вернувшимся отцом и привезенными подарками.
— Дворянство? Да кто ж…
— Русский государь, Алексей Алексеевич. Я у него адмирал Мельин — и дворянство мне теперь положено. И дом на Москве строится.
— Дом?!
— Палаты, как положено. Там и жить будете, я-то в море уйду. А в Азов я вас не возьму, покамест опасно там слишком, только закончили Крым от татарвы чистить…
Сначала Полю не поверили. Потом, когда посмотрели еще раз на подарки… да и был повод поверить. Когда с полгода тому назад приехал от него мужчина с письмом и деньгами. А в письме было прописано, что Поль Мелье сейчас на службе у русского государя.
Тогда половина улицы сбежалась, а уж сейчас-то!
Половина города, не иначе. И Поль не скупился. Сообщил всем, что отправляется в ближайший кабачок и будет там кутить до вечера. Так-то.
Да если б Поль захотел, он бы этот кабачок себе прикупил, как… да, вот именно — как корзинку кабачков на ярмарке! Хватит и на переезд, и на обустройство, и государь его милостями не оставит.
Что и было сообщено друзьям и знакомым.
И не только им — в кабачок набилась куча посторонних людей, но Поль даже и не подумал никого гнать. Наливай всем — и точка!
Кабатчик был доволен, знакомые тоже… правда, расспрашивали Поля много. Он и рассказал. Как плыли, попали в плен к туркам. Думал уже — с жизнью простится, но отбили его русичи. Так к ним и угодил, у них и служить стал.
А чего ж не служить, с такими-то пряниками?
Тут-то Поля и принялись расспрашивать о Руси. Про турок многие знали, всем было известно, что это за гнусные нехристи.
Еще как можно. А вся та глупость, кою рассказывают, — она и есть глупость.
Ходят ли там медведи по улицам?
Ну, сами не ходят. А вот со скоморохами, это вроде как комедианты у нас — тогда да, бывает такое. Ученые звери называются. Так это и у нас собак обучают, разве нет?
Морозы такие, что на лету птица падает?
Нет, при нем не падали. Говорят, в Сибири — да, там бывает. А на Москве редко. Да и то. Люди-то живут.
Вера?
Вот этот вопрос был самым животрепещущим для многих. Как же! Дикие варвары, язычники! Может, и не христиане вовсе, а если и христиане, то не добрые католики, а какие-то странные, чуть ли не гугеноты?!
И как к ним ехать? Вдруг заставят по-своему молиться, а это ж верная погибель душе?! Страшно…
Вот эти заявления Поль отверг сразу же. Никого русский царь молиться не заставляет. Ни насильно, ни как-то еще. Сам он православной веры, то есть тоже христианин, только немного странное это христианство. Папу они не признают и молитвы у них чудные, но его, Поля, никто не уговаривал перейти в чужую веру. Это не безбожные язычники турки, которые могут принять выкрестов, нет. Царевич при нем сказал, что предавший веру — предаст любого.
Тут закивали все собравшиеся, а Поль продолжил говорить, что есть на Москве Иноземная слобода и есть там протестантская церквушка. А ежели что — царевич и католический храм разрешит поставить. Коли найдется священник, который пожелает туда поехать.
Условие только одно будет — не чинить раздора промеж подданных его величества и не сеять смуту.
Приехал молиться — молись, а в политику не лезь.
Преследования иноверцев? Выкапывание из могил и выбрасывание на свалку или там сжигание трупов иноверцев — гугенотов ли, католиков — на кострах, всевозможные унижения и притеснения? Налоги за иную веру? Нантский эдикт? Есть ли его аналоги на Руси?
Что вы!
Торгуйте, верьте — дело ваше. Специально притеснять вас никто не будет. Ну а сволочей… этих-то при любой вере бить будут. Не исключено, что и ногами. Как говорит его высочество — сволочь ни веры, ни национальности не имеет.
Иноземцев били?
Били! И правильно! На Руси нельзя ни травы никотианы, ни крепкого вина. Не пьют там такое. А те, коих били, все это русичам продавали. Считай, людей с пути истинного сворачивали. За то царь и осерчал. Бывает.
Разговаривал с его высочеством?
Да, лично! Между прочим, это не наши аристократы, перед коими выплясывать надобно! Алексей Алексеевич и сам на мачту слазить не ленится, и морем живо интересуется, да и вообще парнишка хороший. Коли не знает, так и приказывать не будет, спервоначалу совета спросит.
Не бывает таких?
Так и сам бы не поверил, коли б не видел! Так видел же!
Полю тоже не поверили бы. Но…
Все знали, что его семье привезли деньги от отца, да и все остальное выглядело более чем убедительно. Не роскошная, но добротная и хорошая одежда, дорогое кольцо с сапфиром, украшающее руку мужчины, грамоты от русского царевича, куча денег, которыми Поль сорил совершенно свободно…
Кто-то слушал. А кто-то и прислушивался. И спустя два дня к Полю пожаловали гости. Глава общины гугенотов Пьер Боннэ вместе с пастором Жаном Лелюком.
Поль хоть и был добрым католиком, но гостей принял радушно. Католичество-то католичеством, но гугенотов в Марселе тоже хватало. Ты его сегодня облаешь, а он завтра тебе тоже гадость сделает. Вера — это дело священников, а Полю, который в море проводил много времени, с соседями надо было жить дружно. Он и жил.
Так что гости были проведены в дом, усажены за стол, и жена Поля выставила на стол бутылку хорошего вина. Некоторое время разговор не завязывался, но потом, после обмена мнениями о погоде, зимних штормах, улове рыбы и подлых турках, гости таки перешли к важной для них теме.
— Ты и верно уезжаешь? — принялся прощупывать почву Пьер.
— Уезжаю, дом вот уже продал почти, осталось мебель продать. Я бы оставил, все равно там все новое будет, но женщины… — Поль пожал широкими плечами. Чего ему стоило уговорить мать переехать на Русь?! Но не оставлять же старуху одну? Конечно, государь его деньгами не обидит, он матери помогать сможет, да все одно сердце изболится. Так что ехать — вместе.
— Ты так уверен, что тебя там примут…
— Так я ж не лгал, — Поль и не подумал горячиться. — Деревни мне жалованы, о том грамота государева есть. Жилье будет. Жалованьем государь не обидит, да и премиями.
— Премиями?!
— После боя с турецкими кораблями мне кошель с драгоценностями пожаловали. Матросов — и тех наградили, государь лично каждому награду вручал и благодарил за службу.
— Не бывает такого.
— Бывает. И потом мы еще сражались. За успешные действия царевич награждает.
— А неудачи были?
Поль кивнул, вспоминая, как в шторм потерял два корабля. Как в сражении еще потерял десяток из-за того, что не вовремя подал команду о маневре…
— Бывали.
— И — как?
— Государь отругал по-всякому, сказал, что заставит меня лично о гибели людей их родным сообщать.
— И?..
— Что? Палками меня не били, под килем не протягивали, только лучше б уж так, чем он… тошно бывает, когда понимаешь, что ребятам жить да жить, а из-за меня… Сам себя казню.
Гугеноты переглянулись.
— А креститься в свою веру он тебе не предлагал?
— Нет… Ни мне, ни детям того не предложат, разве что кто сам захочет.
— А принц только тебя приглашал… или еще кого другого?
Поль усмехнулся. Ну да, о том с ним тоже говорили.
— Ежели кто еще поехать захочет, препятствий не будет. Только за свой счет. Хотя и исключения есть.
— И какие же?
— Моряки, корабелы, ученые… те, кто могут и хотят работать. Эти люди могут приехать. Им оплатят дорогу, помогут перевезти семью, но условия будут очень жесткими.
— Какими же?
— Государь сказал так. Ежели кто пожелает жить на его земле, он обязан будет говорить на его языке, не ставить себя выше других подданных и не вызывать беспорядки. А еще — выучить не менее десятка учеников из русских. Сие будет и в договоре прописано. Жилье, жалованье — все будет. Но и эти условия — тоже.
— А что за договор?
— Так вот…
Поль полез в свой сундучок и вытащил оттуда пергамент.
— Государь мне специально таковой дал. Мало ли что. Мало ли кто.
Мужчины переглянулись. Ни для кого не было секретом, что чем дальше, тем хуже приходилось во Франции гугенотам. И все чаще они думали об отъезде. Но куда?
На острова к пиратам? В колонии к дикарям? Как-то вот жить хотелось, да и там тоже гугенотов прижимали, не так, так этак. В Англию?
Вот уж благодарствуйте, сами туда отправляйтесь.
А куда еще?
И быстро выяснялось, что ехать-то особо и некуда. Вдали от моря моряк и рыбак не выживет. А выходы к морю есть далеко не у всех стран, вот и выходит — где можно верить, там нельзя жить.
А тут обнаруживалась страна, в которую можно было уехать.
Море?
Есть. И защита есть. Ну, конечно, турки, не без того, но это — зло неизбежное на любом море. Специально притеснять не будут, так, может, и поговорить о том можно? Понятное дело, что абы кого не зовут, ну так кому неумехи нужны?
Слух пополз.
И на Русь Поль Мелье отбывал не только с семьей. С ним ехали еще два десятка мастеров, нанятых им на свой страх и риск. Он лично, из своих средств, оставил деньги их семьям, оплатил им проезд…
И надеялся, что правильно понял своего государя. Если умному, серьезному, талантливому человеку надо куда-то уезжать, так почему не в ту страну, где он принесет пользу?!
* * *
— Ваше величество, позвольте представить. Моя невеста, Элена.
Михаил с сомнением поглядел на пана Собесского. Благо разговор происходил не в присутствии всех придворных. Нет, тайная аудиенция.
— Рад видеть при дворе такую очаровательную даму. Милая Элена…
— Ваше величество…
Девушка, присевшая в реверансе, была просто очаровательна. Одни большие голубые
