после твоего ухода, и я не хочу, чтобы ей было больно сейчас.
— Если она узнает, что я жив и у меня все в порядке, ей будет легче.
— Нет. Для нее ты умер. Так и останется.
— У меня и своя голова есть на плечах. Если я решу повидаться с матерью — ты меня ос-тановить не посмеешь! Да и не сможешь!
Дед пожал плечами.
— Если ты вздумаешь лезть в мою семью — я просто пристрелю тебя. Как бешеную шав-ку.
И сказано было так спокойно и холодно, что я поняла — пристрелит. И даже киллера на-нимать не будет. Сам справится. И рука не дрогнет. В холодных желтых глазах деда, почти таких же, как мои, только светлее, плескалась морозная ночь. И мерцали блики, как от оптического прицела. А вот Славка…
Ему стало страшно. Я это увидела. Но отступить он не мог. И опять ринулся в драку.
— Я не буду говорить, что тебя поймают и посадят…
— И не говори. Этого просто не будет. Или ты думаешь, что после пятидесяти стариков можно сдавать в расход? Смешно. Я еще и тебя переживу, внучек…
И столько брезгливости было в последнем слове…
— Я действительно твой внук. Последний из Леоверенских! Юлька — девчонка, ее дети даже Леоверенскими не будут. Что, род пресечется?
Славка ударил в самое больное место. Это я знала. Деду хотелось, чтобы на земле жила его фамилия. Очень хотелось. Но…
— Ее дети — будут. Потому что она — действительно моя кровь. Фамилия не имеет значе-ния. А ты — ничтожество.
— Ты не смеешь так говорить!
— Я смею. Я никого и никогда не предавал. А вот ты струсил и убежал, поджав хвост. И даже не подумал позвонить или написать матери. А она переживала.
— А ты — нет?
— А мы с Юлей — нет.
— Ну да что она могла понять в девять лет…
— Мне почти было десять. И все я понимала.
Дед даже взгляда не бросил в мою сторону.
— Она — поняла. Знаешь, что мне тогда сказала маленькая девочка? Что все имеют право на счастье. И это — в ее возрасте, когда другие еще в куклы играют.
— Умная девочка. А теперь и богатая.
Дед только улыбнулся. Жестко и холодно.
— Да, Юля будет богатой невестой. А ты будешь хвостатой тварью.
— По ее вине!
— По своей. Тварью ты был и до этого, теперь ты просто больше соответствуешь своему внутреннему облику. Мне жаль, что ты — лиса. Таракан больше подошел бы тебе.
— А тебе — старый козел!
Славка плюнул на пол и вылетел вон. Дед брезгливо поморщился и опустился в крес-ло.
— Хорошо, что он сам ушел. И еще — ты ведь сейчас поедешь с ним?
— Да.
— Поговори с оборотнями. Мать такое уродище видеть не должна. Умер — и все тут.
— Хорошо.
Мне и в голову не пришло спорить. Славка проявил себя… да просто тараканом! Мерз-ким мадагаскарским чешуйчатокрылым! Скотина! Да как он посмел намекать насчет де-нег! Мразь!
Я сама была в бешенстве. Вообще-то, весь разговор я пыталась наблюдать за аурами родственников. Получалось неплохо — вначале. У деда преобладали красные, синие, желтые и фиолетовые тона. А во время разговора аура просто полыхала пурпурным и фиолетовым. Как я понимала — это означало, что дед уверен в своих словах и собирается драться до конца.
Славка был попроще. Алым, желтым, грязновато-зеленым и буровато-коричневым. И во время разговора он наливался дурной, некрасивой зеленью с коричневой переполосов-кой. Злость? Обида? Ярость? Вот ярость — вряд ли. Или это дед не был в ярости? Навер-ное так. Он же отстаивал свой дом и свою семью. А Славка просто требовал. Всего и сра-зу. И ярился, не получая того, что хотел.
Жаль, что я не видела своей ауры. Но я могу потренироваться еще. Надо.
Интересно, что у меня еще прорежется? С аурами тут все просто. Стоит только вспом-нить портреты, написанные Даниэлем. Он — художник и видел душу человека. И отра-жал ее на портретах. А я пока Джо такого уровня не доросла. И вижу только ауру.
Маленькая еще.
Я распрощалась с дедом — и вышла из кабинета. Валентин ждал меня в приемной.
— подслушивал?
Оборотень даже и не подумал отнекиваться. Я поглядела на него тяжелым взглядом.
— Учти, вот если Мечислав узнает об этом разговоре — тогда ты точно огребешь по на-глой рыжей морде. Ясно?
— слушаюсь, кудряшка!
Оборотень вытянулся в струнку и ел меня глазами с выражением дуболома на лице. За что и получил каблуком по ноге. То есть я-то попыталась его пнуть. Но наглое животное увернулось и, продолжая меня дразнить, вылетело за дверь.
Ох, поймаю я одного рыжего за хвост!
Поймать не удалось. Оборотень нырнул в машину и оттуда затянул самым дурашливым голосом:
— Ой ты гой еси, красна девица, пожалей ты зверушку убогую, на все лапы хро-мую…
— На всю голову больную, — я плюхнулась рядом на сиденье. — поехали, отвезем этого придурка. И еще раз поговорим с Клавкой.
— О чем?
— Понимаешь, мне не дают покоя слова того убитого. Его предал кто-то, кому вампир доверял. У тебя ведь есть фотографии и имена?
— Конечно! Мечислав мне их отдал еще до рассвета.
— Вот и надо поговорить с Кларой. Кого она знает, кому они доверяли, что как…
— Ясно. Поехали!
***
Клавка ждала нас сидя на диване. Стоило славке войти, как она сорвалась с места и повисла у него на шее.
— Как дела!? Что сказал твой дедушка?
— послал братика к черту, — проинформировала я, устраиваясь в кресле и привычно сползая в транс. Уже — привычно. Аура Клары мне резко не понравилась. Красный, оран-жевый, лимонно-зеленый, желтоватый, серый — неаппетитное такое месиво, вроде яичницы с луком и помидорами. Но это месиво и есть не хотелось. Кое-где встречались странные переливы. Знаете, как если что-то нарисуешь, а потом заштриховываешь сверху меловым карандашом. И получаются приглушенные тона. Например, таким зату-шеванным был рисунок на ауре оборотня.
— А вы этому рады, госпожа!? — обернулась ко мне оборотниха. Я улыба-лась.
— мне это просто безразлично. Понимаешь, Клава…
— Клара!
— Да, и Клара тоже. Я помогаю вам потому, что так надо, так правильно. Но в то же время… Вы мне резко не нравитесь — оба. Если бы не моя общая кровь со Славкой — фиг бы я и пальцем пошевелила.
— Ничего не понимаю, — вздохнул Валентин. — Знаешь, Юля, иногда я гляжу на тебя — и теряюсь. Вот кто ты? Какая ты? С одной стороны — эгоистичная и в чем-то легкомыслен-ная девчонка. Стоит перевернуть страницу — и там уже смотрит решительная стерва, ко-торой и тысячу людей положить — не проблема. А стоит перелистнуть еще один лист, прости за тавтологию — и открывается слабая, нежная и неуверенная в себе женщина. А вот какая ты на самом деле?
— Обыкновенная, — пожала я плечами. — Ты фильм ‘Чародеи’ смотрел? Абдулов там, Гафт…
— Да. И?
— Ну вот. Алёну Санину помнишь? Каждая женщина становится такой, какой ее хотят видеть. Каждая из нас — зеркало. А вот какое именно? Кривое, дурное, запыленное — или с золотым напылением — никто не знает. Да и не до того нам. Давай по-ка мы здесь, поговорим по делу?
— А что ты хочешь знать по делу?
— По делу — нам нужна была Клава.
— Клара!
— прости, забыла.
На самом деле я ничего не забыла. Просто наблюдала, как меняет цвет аура раздражен-ной оборотнихи. Теперь это была скорее протухшая солянка. Ощущение было именно такое. На братца и то смотреть было приятнее. Ничего не понимаю. Такое самопожертво-вание, такая судьба — и такая аура? Мне бы еще пару дюжин проглядеть. Перевожу взгляд на Валентина. Вполне симпатично. Зеленый, голубой, светло-синий, темно-красный, желто-оранжевый. Зеленого с голубым мало, остальные цвета находятся в примерно в равных пропорциях, разве что синего могло быть и побольше, и ничуть не пачкают друг друга. Очень эстетично. И даже серебряный узор здесь к месту. Кстати, у Клары он тоже яркий. Перевожу взгляд на брата — у того узор тусклее. Потому что он не-давно инициировался? Ох, мало материала для сравнения, мало…
— Валь, у нас фотографии с места происшествия есть? Покажи Кларе, пусть посмотрит. Авось, кого опознает.
Что Валентин и сделал. Клара брезгливо переворачивала фотографии. И опять я ничего не понимала. Ее аура полыхала вспышками красного и желтого, а лицо было спокой-ным, даже чуть скучающим. Красный и желтый — сильные чувства. Так какой смысл по-казывать, что ты их не испытываешь?
— Есть тут пара вампиров. Вот этот — советник Ивана, Николай. Вот этот — тоже какой-то сильный вампир, его зовут Виктор. Третий — мелкая сошка. Оборотней здесь нету.
Я кивнула. Валентин подписал фотографии с названными вампирами и отдал мне.
— а мне-то зачем?
— Может, попробуешь погадать по фотографии?
Я ах ошалела от такого предложения.
— Валь, я тебе что — экстрасекс на полставки? Я по фотографиям ничего не скажу. Не су-мею. Не мое поле действий.
— Но ты учишься и совершенствуешься. Кто знает…
Я чуть не взвыла. Да я! Я и знаю, что ни черта не знаю. Все мои способности, вот ВСЕ, проявляются только в экстремальных ситуациях. И надеяться что-то решить с моей по-мощью может только особенно неудачливый самоубийца-мазохист, потому что есть ку-да способов покончить с собой намного приятнее и легче.
Аура Клары полыхала багровыми огнями. Странно. Ничего не понимаю. Лицо спокой-ное, даже скучающее. Хоть поволновалась бы для приличия, да и остальные — тоже…
Что я и сказала. Всем и сразу. Мохнатые нахалы даже и не подумали смутиться.
— Юля, после общения с Андрэ нас мало что может напугать, — честно предупредил Ва-лентин. — Клара, я полагаю, тоже насмотрелась в Туле, — кивок головой и яркая вспышка красного, розового и оранжевого в ауре оборотнихи, — а твой брат до сих пор думает, что в сказку попал. И размолвка с дедом его беспокоит намного больше всего остального.
— Старый мерзавец, — буркнул Славка. Я было зашипела, но слов не понадобилось. Ва-лентин шагнул к нему и одним ударом смел на пол.
— Юлия Евгеньевна Леоверенская — фамилиар нашего Князя. Константин Савельевич — ее дед и личный знакомый Князя. Поэтому фильтруй базар, сопляк!
Последние три слова вышли низким, почти ультразвуковым рычанием. Я довольно улыбнулась, а вот Клава выпрямилась и дернулась к Валентину.
— А он — ее брат!
— Он сам ушел. Иуды мне не братья, по ним осинка плачет, — пояснила я.
Буровато-красные вспышки какой-то дурной ярости в ауре лисицы.
— Вы могли бы помирить его с дедом, госсспожа!
Вот так шипение! Не будь
