они лисицей, я бы сказала, что она — кобра.
— У меня и без того дел хватает, — отмахнулась я. — Вот, годика через три, дед чуть по-стынет… Что ты еще можешь сказать про убитых вампиров?
— Да ничего особенного. Не самые сильные, но и не слабые. Николая — самый сильный, Виктор — его друг, третьего почти не знаю.
— А как Иван к ним относился?
Я спрашивала уже без особой надежды. Так и вышло.
Я поглядела на Валентина. Но оборотень покачал головой. Мол, не врет. А аура так и полыхает. Ничего не понимаю. Ой, кажется, я повторяюсь, но ведь правда — НЕ ПО-НИМАЮ!
— А с кем они дружили? Больше всего?
— Вампиры — дружили?! Так не бывает!
— Бывает. Борис и Вадим — друзья.
— Неправда, — Клара говорила, как первый апостол христианства. Убежденность в ее го-лосе можно было развешивать килограммами. — Если вампиры не убивают друг друга, то только из-за запрета Совета.
Я попробовала представить себе Мечислава, который убивает Бориса или Вадима. Не получилось. Потом ребят — убивающих друг друга. Даниэля, вонзающего нож в спину Мечислава. Нереально. Чушь.
— Дружить они просто не умеют. Это жестокие и неблагодарные существа, в которых больше от змеи, чем от человека!
— Я приму к сведению твое мнение, — окрысился на нее Валентин. — Пади навсегда оста-нется пади.
— Пади и не могла видеть ничего хорошего от вампиров, — вступилась я. — Ладно. Мне и так ясно, что ничего мы не узнаем. Надо отправляться к ИПФовцам.
— Ты общаешься с ИПФовцами!? — у Клары отвисла челюсть. — Но… они же считают, что всех нас надо убивать!!!
— Да, но они не знают, что я — из вас, — объяснила я. — Валь, Мечислав больше ничего не говорил?
— Нет.
— Ладно. Тогда к ИПФовцам, потом переодеться — и в ‘Три шестерки’.
— К ИПФовцам — это в Покровскую церковь. Ладно, Костя и Глеб — с тобой, они или справятся — или дадут нам знать.
— Именно, — подвела я итог. — Всем — чао!
Я помахала рукой и вышла. Нам надо было еще общаться с ИПФовцами.
***
Покровская церковь встретила меня открытой дверью. Я подумала, прошлась по хра-му, вызывая неодобрительные взгляды умоленных старух — и поинтересовалась у одной из них.
— Лекция тут — где?
— Ты бы хоть голову-то платком прикрыла, безбожница!
— Бабуся, я к вам по делу, а не по болезни. Лекция тут где? Или мне во все двери сту-чать? Ты учти — я их ногой открываю. А мальчики — я махнула в сторону оборотней, маячивших у двери, — мне с удовольствием помогут. С косяком вынесут, если что!
Бабка сверкнула глазами и махнула рукой.
— Выйдешь во двор, там пристройка. Туда стучись.
— Вот и ладненько, вот и умница, — пропела я. — И не больно было, правда?
Развернулась и вышла.
Точку поставил оборотень, так хлопнувший массивной дверью, что она скрипнула, странно хлюпнула и перекосилась.
— Ребята посидите в машине, — приказала я оборотням. — Где я и что — вы знаете. Я буду вам отзваниваться по телефону. А заходить не надо. Там могут и узнать, кто вы такие.
— Ладно, — согласился Глеб. Более молчаливый Константин кивнул. И я отправилась ис-кать загадочную пристройку.
Нашла. Постучалась. И что? Никто даже не открыл. Поорать, что ли? Звонка нет. Мож-но и поорать. Только — творчески. Что на ум придет…
— Я вышла на Пик-кади-и-и-и-илли, набросив на попу шаль, за что вы меня люби-и-и-или, за то, что мне вас не жа-а-а-аль…
Музыка — великая вещь. Я и довыть не успела, как передо мной распахнули дверь.
— Юлия Евгеньевна? — открывший мне дверь монашек смотрел строго и неуживчиво.
Может, спеть еще один куплет? Ладно, пожалеем окружающую среду. А то от моего голоса все деревья облетят.
— Она самая. Рокин — здесь?
— Он занят.
— Так скажите ему, что я — пришла! — я была не в настроении. Адреналин все еще гулял по телу, а встреча с Клавкой не давала покоя мозгам. Ну, вот чего она так радовалась чу-жой беде? И аура у нее плохая… Если бы Славка не говорил, что она его любит и даже смогла удержаться от жора после превращения… да я бы в жизни не поверила, что с та-кой аурой можно хоть кого-то любить!
— Я не могу этого сделать.
— Он что — с бабой или с начальством?! — окончательно взъерепенилась я. — Так стащите за ноги! Или покажите мне — где, я сама стащу!
Монашек смотрел так, словно я начала проповедовать идеи Лавея* аккурат во время богослужения.
* Антон Шандор Лавей — автор ‘Сатанинской библии’. Автор хочет также до-бавить, что согласен далеко не со всеми его идеями. Прим. авт.
— Что происходит? — густой голос прорезал пространство, и монашка потеснили с поро-га. Передо мной воздвиглось… пузо. Или брюхо. Или мамон. Короче, увидев такое у женщины, я бы подумала что у нее девятый месяц и тройня. М-да, с таким брюхом попу действительно можно говорить ‘вы’. Они (сам поп и брюхо) взятые по отдельности ве-сят, больше меня.
— А что тут может быть хорошего, — агрессивно ответила я. — Вот, пришла к Рокину, пришла по делу, а ваш холуй меня не пускает.
— Холуй!? — взвился монашек. — Да как смеешь ты богохульствовать в доме Господ-нем?
— Если Господь тебя терпит, то на меня он точно не прогневается, — отрезала я. — Ты лучше прыщи выведи, а то на морде буквально написано — диагноз — спермотоксикоз!
Монашек задохнулся — и дело взял в свои руки поп.
— Дочь моя, — прогудел он — Рокин сейчас слушает прибывшего к нам из Америки пасто-ра. Мы не можем его вызвать. Но если хочешь, мы проведем тебя в зал — и ты сможешь найти его и тихонько поговорить.
Я чуть остыла. Однако…
— Умного человека и послушать приятно. Ведите.
— Следуй за мной, раба божия.
Я зашипела. Остыла? Я!? Порву на тряпки!!! Я — раба божия!? Еще чего! Это все равно, что сказать отцу или матери: ‘я вам не ребенок, а раб’. Результат представляете? Как ва-ши предки не знаю, а меня и мать и дед за такие заявки тут же выдрали бы за уши.
— У меня есть имя. Можете звать просто — Юлия Евгеньевна.
— Не Леоверенская ли?
— Леоверенская ли. А откуда вы про меня знаете?
— Слухами земля полнится…
Поп медленно шел впереди меня, показывая дорогу.
— Полнится. Но хотелось бы подробнее. Кто, зачем, когда, что именно… Или мне Рокина допрашивать? Громко и четко, прямо на лекции? Я могу!
Поп укоризненно покачал головой. Видимо, призывал меня устыдиться. Наивный! Чтоб после общения с вампирами я еще и стесняться могла? Ну-ну.
— Юлия Евгеньевна, Рокин говорил, что сила ваша велика, но принять сторону добра или зла вы пока не можете. Вы боретесь с бесами в своей душе. Бойтесь их, ибо грозят искушения вечными муками…
Я зафыркала. Не смогла удержаться, простите. Тоже мне, Нострадамус — обстрадамус. Как он вообще это себе представляет?
— А чем выводят бесов? Про блох я знаю, а рогатых?
— постом и молитвой, дочь моя, только молитвой и постом.
Я замотала головой.
— Если человек голоден — ему хочется есть. Если человек стоит на коленях и молится — ему хочется усесться в мягкое кресло поудобнее. И лучше — с бокалом вина. Тогда и можно подумать про рогатых и хвостатых…
— Вино — грех. Оно будит дьявола в душе человека.
— Вот. А в древности поэты после него стихи писали. Хайяма знаете? Это который Гийас ад-Дин Абу-л-Фатх Омар ибн Хайям ан-Нишапур? Сколько он выпил — не счесть, а ка-ким ученым был? А поэтом? И никаких чертей в душе… Разве что из-под стола, после пятого кувшина…
Поп вздохнул всем брюхом. Или это брюхо вздохнуло?
— А вы знаете, что в древневосточной литературе пить — значит любить?
— Так вы же и любовь отрицаете, — не смутилась я. — Вот вы хоть кого-нибудь люби-те?
— Мы Бога любим. И людей. И молимся за них.
— когда любят всех, значит — не любят никого, — отрезала я. — А от ваших молитв никому не жарко и не холодно. Лучше бы вы детским домам помогали и домам престарелых. С любо-овью…
— Мы помогаем… — заикнулся было поп, но тут же осекся под моим взглядом.
— Не вижу! Новые церкви — вижу! И у нас в городе и по стране! Новые епархии, храмы, молельни, источники… дохода! Что угодно вижу. А вот пользы от вас — нет. И помощи обычным людям — тоже.
— Вы заблуждаетесь…
— А вы — врете, — припечатала я. — У вас все это в ауре прописано. Думаете, незаметно? А еще вы — чревоугодник. И из-за вас кто-то расстался с жизнью. Вы знаете что одна ва-ша подлость кому-то стоила жизни. И поэтому у вас на ауре обгорелое пятно.
Поп отшатнулся и побледнел. Но нашел в себе силы кое-как промямлить:
— Мы пришли, Юлия Евгеньевна. Проходите в зал.
— Последний вопрос, — встряхнулась я. Нарочито громко, чтобы жиртрест понервничал и не юлил. Пусть дергается — у людей лекция, им лапшу на уши вешают, а я под дверью ору. — Когда стало известно о приезде проповедника и об этой лекции? Месте и време-ни?
— позавчера.
Поп ответил сразу, как я и рассчитывала. И — прокололся. Как говорили древние — ‘му-дрому достаточно’. Я вскипела еще сильнее. Ну, Рокин! Ну, погоди!… Па-па-пам!
Я не волк, но уши оборву и зубы выбью! Ведь знал, все знал заранее — и пригласил именно в это время. В расчете на то, что я хоть кусочком уха, но попаду на лекцию. Ро-жа козлиная! Урою урода. То есть, простите за тавтологию, укопаю! И никто меня не удержит! Хотели, чтобы я послушала проповедника?! О, я послушаю! И он послушает. Немало нового и интересного о себе и о людях.
Я решительно обогнула попа и вошла внутрь.
Стандартный актовый зал — что еще скажешь. Только до фига церковной атрибутики и все очень аккуратно. По стенам картины на религиозные темы — у студентов все святые давно бы обзавелись рогами и усами — в лучшем случае. Кое-где — иконы. Кафедра, типа той, с которой любит вещать наш ректор. Недешевенькая, кстати. У нас — попроще, а уж сколько наш ректор выбивает на ассигнования из администрации… Хотя я к нему не-справедлива! У бедняги жена, любовница, пара особняков и целый парк авто. Содержать это все — никаких денег не хватит, вот
