иметь детей? Да и моего отца давно похоронили, — я и не подумала выполнить просьбу. — Так мы поговорим про ауры?
В голубеньких глазах плескалось возмущение. Ага, допекаем помаленьку.
— Что именно вы хотите узнать про ауры?
— Юлия Евгеньевна. А вы?
— Можете называть меня отец Алексий.
— Отлично. Дядя Лёша. Вы тоже видите ауры?
— Иногда.
— Это — как?
— Когда соблюдаю пост и молюсь.
Мне это резко не понравилось. У него аура, как прогнивший баклажан! Как ему помогут посты и молитвы? Или даже они не помогают хоть чуть-чуть просветлеть?
— А просто так? Если смотреть как бы боковым зрением?
— Чтобы видеть душу человеческую нужно свою очистить от мирского, — наставительно произнес поп. — Если человек грешен, если его отягощают недобрые помыслы или дея-ния…
Все. Мое желание говорить сдулось, как лопнутый шарик. С такой аурой, как у него — он еще и пытается мне о каком-то очищении говорить? Лицемер! И похоже меня сюда затащили не для разговора а для мя-агонькой такой проработки мозгов.
Увольте.
Я лучше буду совершать ошибки, но пользоваться своей головой.
— Простите, ребята, мне пора. А вы оставайтесь. Поговорите об очищении… очень со-ветую ведерную клизму. С перцем. Прочистит до самых глубин души.
Я спрыгнула со стола и направилась к дверям.
— Почему вы так негативно настроены, Юлия Евгеньевна? Мы не сделали вам зла, а вы вот так… хамите оскорбляете…
— Мне надо дождаться, пока вы мне сделаете гадость — и только потом нахамить? Луч-ше я потом я буду молча пинать ногами, — вежливо ответила я. — Прощайте.
— До свидания, Юлия Евгеньевна, — пропел поп с явной угрозой.
— Юля… — это Рокин, растеряно.
Я фыркнула.
— У вас такая аура, любезнейший, что тошнит. Тухлая вся, как кусок говяжьего мяса после пятикратной разморозки. Ваш же журнал пишет, что цвета веры — белый, золо-той, в крайнем случае, голубой. У вас даже зеленого нет. Сплошной красно-коричневый, черные и серые пятна. Тухло-желтый. Грязно-лиловый. И говорить нас с вами не о чем. Вы — мерзость. И на совести у вас — мертвые люди. И бог вам их не про-стил.
Не стоило так резко, но уж больно я разозлилась. А, пошли они к черту. И я пойду. К вампиру в гости.
Я не успела пройти и трех шагов к дверям, когда меня остановил властный холодный голос.
— Стойте, Юлия Евгеньевна Леоверенская!
Я резко развернулась назад. Так не просят. Так приказывают тому, в ком уверены. И знают — этот человек будет повиноваться безоговорочно. Но — я!? Приказывать — мне!?
Да как эта мразь смеет!?
В этот раз мы взревели в три голоса — с женщиной-со-звериными-глазами и зверем-из-зеркала.
— Какого черрррта!?
Поп сбросил маску ‘добренького’ и голубые глаза напоминали кусочки грязного льда на луже. Хоть небо и отражается, да только — грязь наружу лезет.
— Не хотите сотрудничать с нами по доброй воле!?
В его ауре закручивалась темно-багровая муть. Выглядело это откровенно мерзко. Я попыталась хоть как-то достучаться. Докричаться. Ведь не могут же они ОБА не пони-мать, что здесь происходит? Не могут. Рокин не подонок. И аура у него хорошая. Так по-чему он стоит и ничего не делает? Не пытается что-то сказать, как-то сгладить ситуа-цию?
Не понимаю.
— Рокин, это и есть ваше ‘поговорите, узнаете что-нибудь новое…’? Вы осознаете, что сами стали подлецом и предателем?
Лицо Рокина было абсолютно спокойно.
— Юля, отец Алексей не причинит вам никакого вреда. Просто поможет преодолеть не-гативный настрой по отношению к церкви.
Ах вот как это теперь называется?
— Путем промывания мозгов? Грязно играете, господа святоши!
— Это не промывание мозгов, Юлия Евгеньевна Леоверенская. Вы добровольно будете помогать нам. В душе каждый человек — глубоко верующий. Надо просто помочь ему ос-вободить эту веру от напластований зла и жизненной грязи…
А чего это он меня по полному имени зовет?
Я плюнула на слова, и так ясно, что добра он мне не сделает. И сосредоточилась на том, что вижу. Аура мерзавца в рясе клубилась багровыми коричневыми и черными то-нами. Выглядело это так, словно протухшее мясо размешивали в блендере. Но выворачи-ваться наизнанку было некогда. Потому что от него словно отпочковывались ложнонож-ки. И явно ползли ко мне с недружественными намерениями. И мне вовсе не хотелось подпускать это ближе к себе. Или даже в свою ауру. Кто знает, чего можно нахвататься от этого попа. Сифилис — антибиотиками а такую грязь в ауре? Доместаса с хлором будет маловато. Это — точно.
Пусти меня, — тихо шепнул в глубине души зверь с человеческими глазами. — Ты только представь, что зеркало разбивается — и я вырываюсь на свободу. Мы его порвем на тряпки, ты — справишься, ты сильнее его…
И я, не думая, приняла предложение. Лучше проходить весь остаток жизни с хвостом и рогами, чем самой стать такой же, как эта мразь.
Треснула рама, и запели, осыпаясь бриллиантовым дождем, осколки стекла. А я вдруг почувствовала нахлынувшую волну ярости. Алое пламя захлестнуло меня — и повлекло за собой, в море расплавленного вулканического огня. Я горела — и радовалась этому ог-ню.
— У тебя есть последний шанс, — я и сама не подозревала, что способна так говорить. На несколько тонов ниже, с рычанием зверя и рокотом готовой сорваться лавины. — Прррекрати это — и останешься жить. Целым и даже ррразумным. Может быть…
— Батюшка! — вскрикнул Рокин, почему-то не решаясь подойти ко мне.
Я на миг обернулась к нему.
— А… н-нет…
Рокин заикался. Я скользнула взглядом по его ауре — и вдруг провалилась чуть глубже. Куда? Не знаю. Но на миг я увидела наше противостояние — его глазами.
Я, бледная как смерть, во всем синем. И священник напротив. И вокруг его черной ря-сы все ярче видно красное свечение. Почти так же, как на ранних картинах со святыми. Только вот у них нимб — желтый или белый. А не грязно-красный. И — такое же алое све-чение вокруг меня. Священника оно окружает целиком, а у меня почему-то все сильнее собирается вокруг головы и рук, превращая их в подобие гротескной маски. И кажется, что на теле девушки звериная голова и лапы. Легендарный Минотавр… Вот-вот сверкнут клыки. Только почему-то на моем плече все ярче разгорается слабое свечение в виде кре-ста. А священник не торопится хвататься за свое распятие.
— Тем лучше.
Я вынырнула из сознания Рокина одним рывком. Некогда любоваться, надо бить!
Мне показалось, что последние слова произнес как раз мой зверь. Но я не уверена… Это могли быть и мои мысли.
Я медленно накрыла плечо ладонью. Зимой меня укусил вампир. И мне пришлось при-ложить туда крест, чтобы выжечь яд. Больно было до белых кругов в глазах. И ужасно обидно. Очень уж неудачное место — под ключицей. Пластическая операция обойдется дороже чугунного моста. Но теперь мне не надо было носить крест. Клеймо с успехом выполняло его функцию. Когда я отняла ладонь от плеча — она светилась тем же теплым желтым светом. И я медленно протянула руку к попу. Хлестнула по одному из протяну-тых ко мне щупалец. Оно отшатнулось и втянулось обратно в ауру. Мерррзость… Такое ощущение, что я вляпалась в медузу. Тухлую и вареную.
— У тебя есть последний шанс. Уйди — или умрешь.
На губах подонка заиграла такая… склизкая улыбочка.
— Ты сильна, Юлия Евгеньевна Леоверенская, но я — сильнее. Я поверну твою заблуд-шую душу к свету истинной веры….
Он звал меня по полному имени, чтобы щупальца вернее нашли цель. Если бы он хо-рошо владел своей силой, он бы не стал разговаривать, это точно! Или просто я себя подбадриваю?
Что-то поп говорил еще, но я не слушала. Мне нужно было немного. Из прочитанного я знала, что любая аура направлена наружу. Мне надо было совсем немного. На пять ми-нут поменять плюс — на минус. Меня — на самого священника. Отсекать щупальца — бес-смысленно, это просто кусочки энергии. И неизвестно, кто окажется сильнее. Он — на-падает. Я — только защищаюсь. Он — старше и опытнее, на моей стороне нет и этого. Он делал свою ‘работу’ много раз — на меня никто и никогда не пытался так на-падать. Моя защита — это просто наитие. Я не смогу даже поставить щит. А вот на пять минут сменить направление атаки — это мне по силе. Теперь надо понять, как это сделать. И я медленно потянулась к мерзкому красно-черному уже комку ауры.
Она напоминала сверху воронку. Священник втягивал все больше силы, чтобы обру-шить ее на меня. Потом шло само противное багровое облако — и уже от него отходили щупальца.
Чтоб ты подавился сволочь… Подавился? А ведь это — мысль! Ну, держись зубами за воздух, паразит! Я больше не защищаюсь, я нападаю!
Рррррррвать мерзавца, — прорычал зверь с человеческими глазами. — Рррррвать!!!
Я медленно протянула руки вперед. И почувствовала, что могу добраться до ворон-ки.
А сейчас мы ее…
Два жгута желтого цвета вылетели из ладоней. Захлестнули ее основание, пережали и резко дернули.
— Аиииииииии!!!! — взвился в комнате визг священника. Багрово-черные щупальца резко втянулись внутрь. Своих сил не хватило, чтобы их поддерживать. Но и исчезать щу-пальца не торопились. Так легко от них не избавишься. И сейчас они шевелились внутри ауры, как ободранные змеи. Я дождалась, пока они окажутся в ауре и примутся ощупы-вать самого священника, а потом резко разжала руки — и что было сил ‘вспыхнула’ жел-тым светом, стараясь то ли отогнать, то ли напугать их, чтобы не вылезли наружу.
И этого хватило.
Слишком много силы он в себя втягивал, стремясь сломать меня. Слишком серьезное заклинание выбрал. И теперь…
Если прорвало батарею, ее не заткнешь пробкой. А если попытаешься, на пять секунд тебя хватит, но потом вода хлынет еще яростнее.
Все получилось так, как я и планировала. Ощутив мощный прилив сил, щупальца опять развернулись во всю мощь, но сразу выйти наружу не решились, испуганные моей ‘вспышкой’. И набросились на своего автора и носителя.
И поделом ему, гаду бессовестному! Я его трогала? Нет! Я с ним даже разговаривать не хотела. Я бы тихо-мирно ушла домой — и все. А он решился атаковать. Что ж, не лезь на рожон — не будешь поражен.
Поп лежал на полу и тихо скулил. Кричать у него сил уже не было. И пригляделась к его ауре. Очень мило. Краснота выедалась заменяясь ровным серым цветом. Такое ощу-щение, что щупальца высасывали из него саму сущность. Наверное, это больно. И… у меня было такое ощущение, что человек останется чистым листом. Потом поверх можно написать все, что только захочешь. Но это
