не стесняйся.
На тарелку к Шарлю отправилось три четверти всей еды на столе. Но надо отдать ему должное — ел оборотень красиво. Не чавкая, не растопыривая локти и чуточку неумело орудуя столовыми приборами. Так, словно умел это очень давно, но уже успел отвыкнуть.
— я бы приготовила больше, — честно призналась я. — Но я боюсь. Альфонсо тебя особо не закармливал, еще заворот кишок случится.
— Не случится. Но больше действительно не надо.
Оно заговорило. И счастье — снизошло!
Вслух я этого не сказала.
— Ну и отлично. Тогда давай ложиться спать, а завтра с утра я приготовлю оладьи с вареньем. Будешь? Или лучше овсянку? Тоже с вареньем?
— Буду.
Я не стала уточнять — что. Приготовлю оладьи. И вообще — чего сейчас от парня требовать. Не рехнулся бы — уже радость!
— Спальня — там. Устраивайся, я пошла переодеваться.
И только в ванной до меня дошло. Кто тут тормоз? Я — стоп-кран! Спать-то нам придется в одной постели. Я восприняла это совершенно нормально. Я-то точно знаю, что это — по-дружески. А Шарль?
Дура.
Это я могу спокойно спать рядом с мужчиной. После Даниэля мне никто (точно никто? Я сказала — НИКТО!!!) не нужен. Вон, когда мы мой день рождения отмечали, вообще все нахрюкались так, что я себя с утра нашла между Надей, Валентином и Константином. Вампиры успели выместись до рассвета, но по-моему они тоже были пъянущие в хлам. И что? Все равно все было по-детски невинно! Максимум — ребята с девчатами потискались в кустиках.
И рядом с Шарлем я могу спать абсолютно по-братски.
А теперь надо объяснить это Шарлю. Деликатно и вежливо.
Но нарыв прорвался раньше, чем я думала.
Когда я вошла в спальню, я обнаружила Шарля, стоящего на коленях на кровати… эээ в голом виде и почти в полной боевой готовности. Пришлось срочно отвернуться.
— Оденься, пожалуйста.
— Зачем? — в голосе оборотня звучало удивление. — Или ты любишь в одетом виде? Раздевать?
Я стиснула кулаки.
— я вообще никак не люблю. Оденься. Я не могу разговаривать с голым мужчиной.
— а покупать его, как вещь!? Любишь!? Да!? — вдруг прорвало Шарля. — Ты меня получила в полную свою собственность! Теперь можешь делать, что пожелаешь! Мне это достаточно понятно объяснили… Хозяйка!
Последнее слово он вообще выплюнул, как пощечину.
— Ты — оделся? — резко спросила я.
Зашуршала ткань.
— Да.
— Тогда слушай! — я резко развернулась к нему. — Я тебе — НЕ ХОЗЯЙКА. НЕ госпожа. И ты мне НЕ собственность. Мне стало просто тебя жалко! И все! Честно сознаюсь — я бы побоялась связываться с Альфонсо просто так. Ради тебя я не стала бы ломать копья. Но он напал первым — и я решила сделать доброе дело — дать ему по ушам и одновременно забрать тебя. И ни на что я не претендую. Отъешься, отоспишься — и подыщем тебе какую-нибудь работу. Мечислав и подыщет. Я ему скажу. Сюда я тебя привезла только чтобы не ломать игру. Типа я тебя получила для личного пользования — вот и пользуюсь. Да и Альфонсо здесь до тебя не доберется. И другие вампиры. Вряд ли ты мечтаешь их видеть — сейчас. А спим мы вместе только потому, что у меня даже надувного матраса в доме — нет. Нет — и все тут. И обыкновенного — тоже. Или тебя выселить на коврик перед порогом!? Если ты собираешься ко мне приставать, я так и сделаю. Только скажи.
Шарль глядел на меня огромными, почти квадратными глазами невероятного, красновато-лилового цвета, цвета грозового закатного неба.
— Ты не лжешь… Так ты — не…
— Я — не. Если чуешь, что я говорю правду — сам должен это понимать. Я просто освободила тебя от Альфонсо, не желая для себя никакой выгоды. Вообще никакой. И ты — свободен в своей судьбе.
Несколько секунд, пока полудракон переваривал мои слова, в комнате царила тишина. А потом, словно из него выдернули невидимый стержень, Шарль разрыдался.
Странное зрелище представлял собой здоровенный мужчина шириной в две меня, стоящий на коленях посреди типично женской кровати с цветными подушечками — и рыдающий в три ручья. Он даже не закрывал лицо ладонями. Пальцы вцепились в покрывало, проделывая в нем дыры, волосы упали, закрывая лицо, плечи тряслись, из горла рвались какие-то хриплые звуки…
Я вздохнула. Ну как есть — истерика. Ладно. Зато дядя Кондратий в гости не явится. Пусть поплачет. Это тоже полезно.
Я села рядом на край кровати, протянула руку и коснулась плеча Шарля. Несмело погладила его по волосам.
— Ну что, что ты… все хорошо, я рядом, ты среди друзей… Никто тебя больше не обидит, не тронет… Альфонсо ушел из твоей жизни, как кошмарный сон…
Когда разговариваешь с больным животным, важны не слова, а тон. Мой тон оказался — подходящим. Шарль сгреб меня в охапку, как плюшевую мишку, уткнулся лицом мне в плечо — в веселенькую голубую пижамку с жирафами — и разревелся еще сильнее. Я его не останавливала. Просто говорила какие-то утешительные глупости, что все закончилось, все в порядке. Все будет теперь хорошо, он же не сломался, он выдержал, и Альфонсо ушел, его больше нету, и больше не будет, а если попробует вылезти, мы его просто убьем, а если и не убьем, то так отпинаем, чтобы он никогда в своей загробной жизни даже и не…
И гладила его по волосам единственной свободной рукой.
Шарль стискивал меня, крепко-крепко — и рыдал. А я говорила что-то, успокаивала его, заверяла что Альфонсо никогда больше не будет в его жизни… и вдруг вспомнила свои ощущения, когда я и Альфонсо… когда из меня выглянул Зверь.
Господи, ЗА ЧТО!?
Я ведь помнила все. До последнего мгновения. Помнила вкус и запах страха Альфонсо. Помнила ощущение его ужаса на самом кончике языка. Помнила восхитительную податливость его ауры под моими когтями — и как мне нравилось играть с ними…
Помнила все ощущения Зверя. Моего Зверя. Зверя — с человеческими — моими, черт возьми, глазами!
И это было самым страшным!
Он наслаждался.
Наслаждался каждой секундой своей власти. Каждым мигом.
Каждой капелькой страха вокруг себя. Каждой…
Ему нравилось, как дрожат и бледнеют оборотни. Как замирают, словно в присутствии (а почему — словно!? Так оно и есть!) крупного хищника, вампиры! Как напрягается под когтями жертва.
И Зверю понравилось бы все, что он мог проделать с Альфонсо.
А мог он многое.
Я не шутила насчет крыс и червей. Ни минуты не шутила.
ОН мог бы это проделать.
Я могла бы это проделать.
Страшно было смотреть правде в глаза, но…
Страшная, мерзкая, безумная часть меня! Часть, которую можно ненавидеть, давить, прятать, бояться… но вот только вытравить ее не получится!
Неужели я действительно такая?
Страх, безумие, паника, зло, боль и кровь…
Зверь мечтает сеять все это. И я боюсь. Боюсь, потому что понимаю — он может. Говорят — бодливой корове Бог рог не дал! Я бы с удовольствием обменяла все мои рога на дополнительное вымя! Ей-ей!
Но…
Этот зверь — часть меня. Он всегда пребудет со мной. Жива я — жив и он.
А страшнее всего то, что он — свободен в моей душе. Он в любой момент может вырваться наружу. И что будет тогда!?
ЧТО!?
Боги и герои, ну почему — я!?
Я ведь никогда не хотела такого!
Даниэль, Даниэль, любовь моя, неужели ты мог видеть это чудовище — и не отворачивался? Не думал, как его использовать в своих целях? Как посадить на поводок? Как приручить? Натравить на врага? Ни разу не задумался!?
Но я и так знаю ответ.
Ты — видел. И любил. Может. Своей любовью, любовью художника, но ты любил во мне даже это чудовище.
А я ненавижу его в себе!
Я не хочу быть страшной! Злой! Жестокой!
Не хочу мучить людей — и наслаждаться их ужасом и болью! А ведь может случиться и так. Если что-нибудь убьет в моей душе человека — зверь вырвется наружу. И остановить его можно будет только разрывной пулей! Не меньше.
Когда-то я читала рассказ. Там один герой мог превращаться в дракона. А его страна стонала под игом тирана. Герой так и сделал. Превратился. Убил тирана и стал править сам. И превращался еще несколько раз потом. Но была оговорка. Он может превращаться, насколько у него хватит сил. А потом — станет чудовищем.
Он это знал. Страна прославляла героя. А потом его попытался убить один человек.
— Почему ты хочешь моей смерти? — спросил император.
— Потому что ты можешь стать чудовищем, — ответил убийца. — И тогда наступит смерть для всех.
Тогда император достал клинок, которым можно было убить дракона — и отдал убийце.
— Почему ты даешь мне этот меч? — спросил убийца.
— Потому что ты сможешь убить чудовище. И если я им стану — ты окажешь мне эту милость, — ответил император.
Они прожили долго. И император правил счастливо. А убийца всегда стоял слева от его трона. И волшебный меч был при нем.
Но где взять такой меч для меня? И где взять человека, который убьет меня, если Зверь в моей душе окончательно победит человека?
Я тихо плакала. И Шарль плакал. Слезы текли по нашим лицам, смешиваясь, и я не могла сказать — от чьих слез солоны мои губы.
Мои? Его?
Не знаю…
Мы прижимались друг к другу — и рыдали в голос, стараясь хотя бы так выплеснуть свою боль и страх.
Полу-Дракон и Полу-Зверь. Два нелюдя? Или два человека?
Два обломка человеческих душ в холодном и жестоком мире.
***
Шарль затих очень нескоро. Я успела выплакать все слезы и даже охрипнуть за это время. А он — все рыдал и рыдал, сперва со слезами, а потом одними сухими всхлипами, которые, казалось, рвут его широкую грудь на части.
Потом он затих и просто сидел, держа меня в руках. И очнулся, только когда в стекла робко постучалась заря. Я старалась все это время не шевелиться. И не вырывалась. Ясно же — человеку нужен кто-то рядом…
— Извини… Я сорвался… но… ты и правда…
— Богом клянусь, — сказала я со всей убедительностью. — А если ты в бога не веришь, то клянусь здоровьем своих родных. Я просто вытащила тебя, потому что нельзя так издеваться над людьми…
— я — оборотень.
— полу. Наполовину — дракон. И очень красивый. Жаль, что ты не свободен в своей силе.
— Ты — видишь!?
Шарль дернулся так, что я чуть не слетела с кровати.
— Вижу. Расскажу об этом — потом. Когда будет свободное время. А пока просто послушай меня. Ты можешь отличить правду и ложь, так?
— Да.
— Еще раз
