их отряд.

Десять человек, от седого карающего с кучей шрамов до совсем молоденького, лет пятнадцати, сопляка. Все в белом, все с суровым выражением лица, у всех плотно сжатые губы и ни одной морщинки от смеха.

И самое страшное….

У всех — одинаковые глаза.

Пыльно — серые, словно пеплом запорошенные. А может, так и есть. Пепел сгоревшей магии стучится в их душах — и на нем никогда ничего не вырастет. Они живут, чтобы обращать все окружающее в такой же пепел.

— принц Александр Леонард Раденор?

Этому карающему было лет тридцать — тридцать пять. Темные волосы, бледная кожа, словно бы годами не видевшая света, шрам от ожога на щеке — кто‑то дорого продал свою жизнь, жаль, дело до конца не довел. Ничего, я помогу.

— С кем имею честь?

Я смотрю прямо, не улыбаюсь, но и страха не показываю. Перебьются, твари. Еще не хватало им видеть, что я боюсь.

Когда я убивал тех, что шли по следу Рене, я страха не испытывал, но там другое. Там упоение схватки, там азарт, там удовольствие боя…

Здесь же холодный расчет и интрига. А кто кого?

Я — их. И иначе никак. Эти твари в моей стране править не будут!

— Первый воин отряда, Александр.

Я киваю. У карающих не было чинов и званий, просто был воин, которого ставили над отрядом из ему подобных на время выполнения очередного задания.

— Чем обязаны?

— Мы ощутили… прорыв.

Я киваю еще раз, напоминая себе болванчика со сломанной шеей.

— Вы опоздали. Он остался там, на поле боя. И более двух дней тому назад.

— Мы не успевали раньше, — храмовник смотрел холодно. — что вы нам можете рассказать?

Я — мог. Но прогибаться не собирался.

— Сейчас — ничего. Можете подождать до вечера и я с вами побеседую, когда войско встанет на привал.

— Нам надо в противоположную сторону.

— Это — не мои трудности.

— Вы препятствуете святому делу?

— Вы препятствуете воле короля?

Я смотрю насмешливо. Погоди у меня… шавка! Я вас научу лаять по приказу…. и перекастрирую. Чтобы таких псарен больше не было.

Храмовник вспыхивает, но сдерживается. Понял, что сила не на их стороне и проглотил обиду. Потом отыграется, если я дам ему шанс.

— Мы сейчас будем расспрашивать солдат. А потом, вечером, побеседуем с вами.

Звучит это откровенно угрожающе, но я ответил мужчине безмятежной улыбкой.

Аргадона ты не видел, собачка.

— Буду ждать с нетерпением.

— Ждите, — бросает храмовник, чтобы последнее слово осталось за ним, и поворотил коня.

Полковники смотрят с… ужасом?

Наконец, один из них решился заговорить.

— Ваше высочество, разумно ли это? Злить храм? Они сильны…

Я пожимаю плечами.

— Сильны? А сколько у них воинов?

Такая постановка вопроса была для полковника внове. Он явно о чем‑то задумывается….

— Ваше высочество….

— Мои люди, полковник, для меня важнее любых храмовых неурядиц, — отрезаю я. — Двигаемся по плану. Нам надо к вечеру дойти до реки, иначе пить будет нечего. А не напоенные лошади… объяснять надо?

Объяснять было не надо. Войско продолжило движение.

* * *

Храмовники появляются вечером, когда я беседовал с Томом.

Да, друг выжил и бодро шел на поправку, чему способствовал и я, каждый день накачивая его магией. Конечно, том не мог ее ни использовать, ни даже усвоить, но магия сама по себе пронизывая организм, выравнивала его энергетические каналы, ускоряла процессы заживления, старалась привести тело в норму. В здоровом теле здоровый дух, это верно. Но и обратное тоже.

Даже моя сила некроманта — и то приносила пользу, недаром маги живут дольше обычных людей.

— Ваше высочество?

Я развожу руками, отрываясь от обсуждения свадьбы с Томом. Да, мой друг решил‑таки, как вернется домой, сделать предложение своей баронессе. Я одобрил.

А что?

Умная, симпатичная, один раз обжегшаяся, зато имеет материал для сравнения — она Тома будет и ценить и любить. А значит, брак будет крепким.

Оставалось еще получить одобрение родителей, но с этим придется подождать. Сейчас везти даму в Торрин не время. Так что пока — помолвка. А свадьба чуть погодя, теперь ее долго ждать не придется.

— Что угодно?

— Мы побеседовали с воинами. И нам сказали, что вы применяли магию.

Я картинно вздыхаю.

— Извини, Томми. Сейчас поговорю с этими и вернусь.

— Мы бы хотели поговорить с вами и вашим другом, — храмовник почти шипит. Я пожимаю плечами.

— Том, ты можешь им уделить время?

Некстати, конечно. Но… помощь пришла быстрее чем я подумал и с той стороны, откуда я вовсе не ждал.

— Нет, — резко вмешивается лекарь. — Мой пациент ни с кем разговаривать не будет.

— вы препятствуете делу храма?

Шипения в голосе храмовника — моего тезки — прибавляется. Но лекарь и не подумал испугаться.

— Это — мой больной. Поправится — хоть всем храмом приходите, а до той поры я буду препятствовать всему, что не способствует выздоровлению.

— И делу храма?

Лекарь зло усмехается.

— Приведите сюда любого другого монаха, отрекшийся — и я не стану чинить препятствий. Но присутствие человека, который отказался от своей сути, вредно для больных.

У меня челюсть отвисла. У храмовника тоже, но я опомнился первым.

— Лечи его, — приказал я лекарю — и подхватил белую гадину под локоть.

— пройдемте.

Чуть убедительности в голос, и не надо думать, что я прикасаюсь к отверженному. Не надо думать, что даже его касание выпивает из меня магию. Не надо вообще ни о чем думать. Переживем этот миг.

Храмовник приходит в себя только спустя метров двадцать — и разворачивается назад.

— Я…

— Стоять! — вот теперь я командую всерьез. — Вы этого человека не тронете. Он выполняет свой долг.

— Он посмел…

— Сказать правду? — и яда в голос, яда побольше. — Так это ни для кого не секрет. Терпите. Вы же холоп Светлого, вы обязаны терпеть и смиряться….

Все, лекарь просто забыт. Место главного врага занимаю я.

— Что ж, принц Александр, — мужчина почти шипит. — расскажите мне, что произошло.

— Мы были на холме, наблюдали за врагом.

— Мы?

— Я, Том, его величество Микаэль….

— Король Теварра?

— Да. И четыре его генерала. Мы стояли на холме, переговаривались, потом я отвлекся…

— На что?

— отлить отошел.

Храмовника перекашивает. Я улыбаюсь.

— да, это и с принцами бывает. И даже этого мне сделать не дали. Томми что‑то заметил, сбил меня с ног, мы покатились с холма…

— Вот как?

— А потом там полезли щупальца, что‑то произошло, я так и не понял. Я даже не скажу сейчас, сколько это продолжалось. Когда оно рядом…

Я передергиваюсь всем телом. Храмовник кивает.

— Это я знаю. А потом?

— Они… завораживали. Я засмотрелся — и не заметил опасности, — я развожу руками. — Меня опять спас Том. А лекарь спас его. Так что я не дам вам причинить ему никакого вреда. Это долг крови, сами понимаете.

Храмовник несколько секунд изучает мое лицо, а потом как‑то внутренне расслабляется. И я знаю, что он видит. Мальчишку.

Всего лишь мальчишку, которого терзает вина за поражение, который боится потерять друга, которому просто плохо.

Восемнадцатилетний мальчишка. И конечно, он дерзит, и злится… а что ему еще остается?

Пусть дерзит…. до поры.

— Что произошло, когда ваш друг спас вам второй раз?

— он упал. Щупальце его задело… — И кстати — это удача. Не когтями, не присосками, не ядовитыми шипами, нет! Просто массой. Сбило с ног. — И я…. испугался. Я боялся, что он умер. — признаюсь с легкой запинкой, но ведь не лгу! Это чистая правда.

— И тогда?

— Моя мать была магом огня. Я, как оказалось, тоже.

— Вот как?

— Сила вырвалась наружу. Там, где вылезли эти твари теперь просто спекшаяся земля.

— У вас столько силы?

— Нет, — я качаю головой. — Потом я понял, что у меня просто было столько… отчаяния.

Храмовник кивает.

— А два других разрыва?

— не знаю. Они были далеко.

Меня еще расспрашивают, но я умудряюсь вывернуться, не сказав ни слова неправды. Насколько могу я недоговариваю, изворачиваюсь, виляю, но не лгу — и этого хватает.

Храмовник кивает — и оставляет меня в покое.

А я думаю, что в моем багаже, тщательно завернутые в ткань со специальными знаками, блокирующими истечение магии, лежат та самая кость и обрывок щупальца демонического животного.

Приговор.

Мне?

Нет. Храмовникам. Ненавижу, когда мне мешают заниматься любимым делом. В частности — некромантией.

* * *

До вечера эти твари ходят по лагерю, расспрашивают и действуют всем на нервы. А я терзаюсь одним вопросом — убить или не убить?

С одной стороны — мир станет чище.

С другой…. Не слишком ли это подозрительно?

А, плевать! Война все спишет. Но вот как мне их достать? Как догнать?

Не додумавшись ни до чего полезного я махнул на это рукой. Как получится — так и получится. Пусть судьба решает, жить им — или умереть. Я мог бы убить их хоть сейчас, но как при этом не раскрыть себя? Ведь храм — это давление на разум человека, а мне еще править людьми.

На следующее утро я поднял людей и приказал идти дальше. Храмовники принялись шипеть, говоря, что они‑де еще не расспросили всех, кого хотели, но я взмахнул рукой.

— Хотите? Идите с нами. Я дам вам потом лучших лошадей.

Храмовники помялись — и отказались. Мол, нам надо ехать, а то там все следы прорыва исчезнут. Ну, была бы честь предложена…

Так что мы двинулись в одну сторону, они в другую — и я выкинул их из головы. А через несколько дней получил письмо от дяди.

Тот был в шоке, сообщал, что мою жену. А так же моего тестя уже упрятали под замок и ужасался. Мол, кто ж мог подумать…. а почему ты Алекс, не подумал?

Я прочитал и плюнул. Ну да, почему я не подумал? Потому что все это спровоцировал, но дяде‑то знать не обязательно. Следующим вопросом будет — почему не предвидел, не предотвратил, допустил… и вообще — не ты ли во всем виноват?

Идти признаваться я не собирался. Отписал дяде, что скоро вернемся — а там и будем разбираться, кто, кого, и главное — зачем…

С войском мы прошли еще четыре дня. А вот потом…

Храмовники вернулись, Еще более назойливые, чем раньше. Старший подъехал ко мне, вымораживая своим присутствием даже траву и обвиняюще глядя на меня, заявил, что на месте они побывали, но следов там уже нет.

Демон был, это точно!

А сейчас там пусто! Почему!?

Ушел, наверное. Я вел себя откровенно нагло, показывая, что видел я их… в щупальцах у демона — и мужчин это выбешивало. До белых глаз.

Ответ храмовника не удовлетворил. Они опять решили поговорить с Томом, но на этот раз друг чувствовал себя лучше — и никто им препятствовать