Кушать хотелось и Се-неке — и Нерону! Аля и не думала стыдиться этого факта.
Уборщицей же! Не проституткой! Да хоть бы и проституткой…. Вот нет у девочек ничего! Кроме то-го самого органа. А обстоятельства в жизни бывают разные. И Сонечки Мармеладовы встречаются в любое время. И что!? Осуждать их?!
Ах, как хорошо это делать, сидя на теплом диване, с тарелкой каши в руках. Над тобой-то не каплет! А спроси у таких моралистов: ‘на что ты пойдешь ради любимого человека?’. И что они скажут?
Да скажут ли они хоть что-то?!
Аля твердо знала — она бы ради любимых людей пошла на что угодно. Сказали бы с горы кинуться — кинулась бы. Не глядя. И плевать на все. Смерть?
А не страшнее ли смерти — жизнь без родных и любимых?
Она отлично помнила, как переступила порог этого дома. То есть квартира тогда была другая. Но за-пах — тот же самый. Лаванда, апельсин и чуть заметная нотка дорогого табака. Татьяна, ее свекровь, обожала эти запахи. А Аля не стала ничего менять. Зачем? Ей и самой нравилось. Уютно так, чис-то…
Татьяне, она это сразу тогда увидела, хоть и сопливая была, она не понравилась. Не из-за себя. Про-сто есть такие матери, которым всякая сноха нехороша будет. Она же на ее любимого сыночка покуша-ется. Надо сказать, Аля не слишком-то любила Женьку. Но… стерпится-слюбится, а там и дети пойдут. Он был вполне хорош собой. Высокий, светловолосый, стихи читал, да и ее полюбил. А ведь во всякой паре один дарит цветы, а второй принимает. И она принимала. Его восхищение, его любовь, самого Женьку — как должное. А потом ей навстречу вышел высокий человек с почти седыми волосами. И она на миг удивилась ‘А Женька не говорил, что у него есть старший брат…’.
Оказалось — это его отец. Аля бы в жизни не сказала. Совсем разные же люди! И внешне, и внутрен-не. Насколько Женька был пластичным, настолько его отец был стальным. Костя тогда улыбнулся ей — так тепло, что она улыбнулась в ответ. Искренне и весело. И куда-то делась неловкость, растаяли стра-хи — и стало ясно, что он — хороший. И ее действительно рады видеть в этом доме.
Свекровь смягчилась намного позже. Уже когда родился Славка — один в один копия Женьки. И при-нялась заниматься ребенком. А Аля старалась стать своей в этой семье. Она закончила свой историче-ский факультет. И пошла работать. В школу. Учила детей. Хотя особенно старалась не перегибать пал-ку. И с удовольствием читала все новое, рассказывала детям не только по школьным учебникам, но и по разным источникам, приводила в пример книги, как научные, так и публицистику…
Она до сих пор с удовольствием преподавала. И школьники помнили ее. Здоровались на улице, радо-вались встрече, приходили на вечера — и благодарили ее. У нее на уроках было интересно. И даже за-писные двоечники сидели и слушали молча. Потому что можно рассказать сказку как проповедь. А можно и рассказывать историю как волшебную сказку. Она и детям рассказывала не сказки, а главы из учебника истории. Хотя Славка не слишком-то ее слушал. Он обожал бабушку. А сама Аля не знала, кого больше любит. Сына или дочь? Да и как можно любить больше правую или левую руку?
Они оба были дороги Але. Хоть и росли совершенно разными.
У них была счастливая семья. Как ни крути — очень счастливая.
Женя обожал ее. А Аля искренне старалась сделать его счастливым. Старалась вписаться в уклад се-мьи Леоверенских. И постепенно свекровь смирилась и приняла ее. Хотя ее недовольство и ничего не решало. Главой семьи, ее разумом и волей, был Костя. Он принимал все решения, он распоряжался, он и зарабатывал, по большому счету… и никогда не жаловался, как бы тяжело ему не было.
Любовь — она бывает разная. И рождается тоже по-разному. Аля знала, когда ее полюбил Костя. Он сам рассказал ей.
Ее любовь была другой. Она зарождалась медленно, словно бы исподволь, скрытая даже от своей хо-зяйки. И тихо шептала: ‘какой он молодец… умница… настоящий мужчина…’. Если в од-ном доме живут двое мужчин — женщины будут их сравнивать. Обязательно. И кто-то станет лидером, а кто-то ведомым. Женя лидером не был.
Мягкий, добрый, очень порядочный — да! Трижды и четырежды да!
Но он не был хищником. Не был зверем. Не был воином. Не было в нем того стержня, от которого женщины шалеют и бегут за мужчиной, не помня себя. Забывают семью и детей, предают страну и плюют на родственные связи. Не было в нем такого.
Некрасиво?
Да ведь из песни слова не выкинешь. Костя был хищным кугуаром. Женька вырос хомяком. Впрочем, Алю это не сильно угнетало — до поры до времени. Все было хорошо, спокойно, привычно…
А в какой-то момент и ударило.
Аля помнила тот осенний вечер. Они вчетвером сидели на даче, играли в саду дети, вкусно пах пирог с малиной испеченный ей, Таня как раз приболела, и сидела, завернувшись в одеяло. А Аля нарезала пирог и принялась раскладывать его по тарелкам. И первым, естественно, наделила Костю.
Это было так секундно, что никто и не заметил. Короткий жест. Легкое прикосновение к руке. И од-но слово. ‘Благодарю’. Взгляд глаза в глаза. И все.
Никто и не заметил.
Только вот где-то наверху повернулись огромные песочные часы. И не было на веранде никого кроме двоих. Мужчины — и женщины.
А Аля почувствовала себя, как на громадном плоту. И земля качнулась под ногами.
Осознание любви пришло к ней совершенно неожиданно. Как удар кнута. Как молния, как хищный стальной клинок, ударивший из-за угла. И этим вечером она впервые не смогла лечь в постель с мужем. Пришлось отговориться головной болью. Женька заснул. А она вышла в сад — и сидела на грядке, тупо пропуская землю сквозь тонкие пальцы.
Она любит Костю. А Костя — ее?
Аля не знала.
Ток, пробежавший между ними, он почувствовал. Факт. Но виду не подал. И это тоже было ясно.
Он хозяин своего разума и тела. Своей судьбы. Своего желания. И только он. А у нее есть два пути. Первый — признаться ему во всем. Это она может. И сказать о своей любви и выслушать ответ…
А что — потом?!
А все. Вообще — все. Если она это скажет, Костя… он может желать ее. Она знает, она это чувствует. Но любовь — это другое. А еще есть Таня. Есть Женька. Есть дети. И она может все это разрушить од-ним неосторожным словом.
Костя может любить ее. Это так. Но он никогда не предаст ни жену, ни сына. И она не предаст своих детей.
И что ей остается?
Да. Только так. Молчать — и ждать. И жить рядом с другим мужчиной, принимать его поцелуи, ло-вить его взгляды, улыбаться в ответ на его улыбки — и всегда, всегда помнить, что ты — чужая жена. А любовь… а что — любовь? Живут же люди и вовсе без нее! И даже не знают, что теряют.
И их счастье, что не знают. А Аля знала. И это знание грызло ее не хуже дикого зверя.
Время шло. Дети росли. Она молчала.
Она никогда и никому не признавалась. Но когда Женя умер… она плакала, да! Горевала! Тосковала! Но где-то глубоко внутри, в самом дальнем уголке души пело одно и то же ‘Свободна! Свободна!! СВОБОДНА!!!’.
Потом умерла и свекровь. Костя стал свободен. И Аля ждала его домой, совсем как жена. А он улы-бался, благодарил за заботу, целовал ее в щечку при встрече — и ни словом, ни делом, ничем не пока-зал, что любит ее не только как невестку. И Аля сорвалась первой.
Сорвалась, выплеснула все, что у нее на душе — и стала счастливой. И вот уже десять лет, даже больше, была безумно, безудержно счастлива. Несмотря ни на что. Пусть сбежал сын. Пусть осудила сестра. Пусть шипят за спиной завистники…
Какая разница!?
Она любит и любима! И будь оно все проклято, она не позволит отнять у себя и крупицы долгождан-ного счастья! Сколько им осталось с Костей!? Он уже далеко не мальчик. Год? Три?! Пять!?
Даже если остался всего один день — это все равно будет её! И никому она не отдаст ни крупицы сча-стья! И глупо изводить себя из-за сестры. Тома просто не знает что такое любовь. Настоящая. Искрен-няя. Благодаря которой женщина светится как солнышко.
И не узнает.
А она, Аля, она счастлива. Даже сейчас, сидя за столом на кухне и ожидая мужа… куда же поехал Костя?
Аля знала — это как-то связано с Юлей.
Она вовсе не была слепа. И знала — с ее девочкой что-то не в порядке. Но что!?
Она даже знала, когда это началось. Зимой. Почти полтора года назад. Они с Костей уехали тогда на курорт, а вернувшись — нашли своего ребенка в больнице, с сильным воспалением легких.
Как она туда попала? Что произошло!? Почему у нее появились кошмары, во время которых девочка буквально криком заходилась, а потом просыпалась с такими глазами, словно в них навек поселилась безжизненная пустыня?!
Аля до сих пор не знала ответа. И очень боялась за своего ребенка.
А эти ее шрамы? Откуда!? И на руках, и под ключицей… да что с ней такого произошло!?
Если бы не Костин запрет, Аля бы постаралась все вытянуть из дочери. Муж настрого запретил рас-спрашивать. И наблюдая за ребенком, Аля поняла — он прав. Если бы она вынудила дочку рассказы-вать, она бы навсегда потеряла ее. С Юлей что-то произошло.
Но это что-то было настолько ужасным, что девочка даже говорить об этом не могла.
Костя сказал, что ее вылечат покой и одиночество — и не ошибся. Прошло несколько месяцев — и Юля начала улыбаться, смеяться, шутить, стала похожа на себя прежнюю… и в то же время…
Что-то в ее дочери проскальзывало теперь такое… как в Косте.
Холодное. Жестокое. Безразличное. Как в глазах пантеры. Не тронь. Не пощадит.
И зримое отображение этого принципа Аля видела сейчас.
Она плохая мать? Возможно! И те, кто опекает ребенка потакая ему во всем и убирая у него из-под ног каждый камушек, осудят ее. Несомненно. Но Аля всегда была сторонницей самостоятельности. Твои проблемы — тебе и решать. Сама нажила, сама и разбираться будешь. И не надо говорить об опе-ке, о том, что за детьми надо следить…
Ты не сможешь проследить за ними всю жизнь. Рано или поздно придется дать им напутственный пи-нок в жизнь. И что тогда?
Они просто не смогут жить самостоятельно. Вы не сажаете в открытый грунт драгоценную орхидею. Нет. Но почему-то,