— Есть. На меня тут пытались покушаться.
Выслушав рассказ Мечислава я глубоко задумалась. По всем прикидкам вампира выходило, что минимум один заговорщик остался за кадром. Кто-то же пользовался видеоаппаратурой в его кабинете. Кто-то был там. Но почему? Кто? Как?
— кому вообще нужно свергать тебя?
— Вампиры, милая, вообще существа асоциальные.
— а русским языком?
— редкостные сволочи. Каждый из нас твердо уверен, что сможет управлять государством.
— какая жалость, что все, кто знает, как управлять государством, уже работают таксистами и парикмахерами, — скорчила рожицу я.
— примерно так. Мы все рабы своих амбиций.
— Особенно ты?
— Естественно. И… если бы не ты, я бы не смог удержать место Князя. Нашлись бы посильнее меня. Ты даешь мне очень много сил.
— Но сейчас я не могу быть рядом с тобой…
— А это уже и неважно. После четвертой печати мы всегда и везде будем связаны. Почему тебя выбросило сюда? Почему здесь я? Вампиры днем спят, это общеизвестно.
— Заблуждение — это и есть то, что общеизвестно, — глубокомысленно поведала я.
— Пушистик, я тебя просто обожаю… знаешь, я только здесь увидел солнце, — тихо признался Мечислав.
Я ткнулась лицом в его плечо.
Не хотелось говорить. Не хотелось думать о монастыре, о привязи, на которую меня посадили, о какой-то Ксениии, даже о Рокине… ни о чем.
Хотелось просто лежать — и смотреть, как медленно и плавно качаются деревья. И кажется, что они плывут, и ты плывешь вместе с ними, так же медленно и величаво…
Я потянула Мечислава на траву.
— Давай просто полежим рядом…
Естественно, просто полежать нам не удалось.
Мечислав начал приставать ко мне, потом его руки как-то оказались под моей одеждой, а потом… потом все исчезло.
Были только мы.
Только наши руки, без устали ласкающие друг друга, наши губы, шепчущие вечные слова, наши глаза… мы не отрывались взглядами друг от друга, стараясь впитать каждую частичку любимого человека… когда это произошло?
Когда я полюбила?
Когда полюбил Мечислав?
Мы не знали. Но и лгать друг другу не могли.
И было все.
Мечислав касался меня губами — я ощущала это, но почти не чувствовала своего тела. Казалось, стоит мне отпустить его — и я оторвусь от земли и взлечу. Как ребенок во сне. Казалось — стоит ему оторваться от меня — и наши руки навек разъединятся. И мы не отпускали друг друга. Я что было сил цеплялась за его шею, слизывала крохотные капельки пота, выступившие на медовой коже, стонала от радости и плакала от счастья…
Мечислав впивался губами в меня так, словно хотел навеки оставить свое клеймо. Вытравить его на моей коже — и пусть оно сияет вечно. Чтобы все видели — его женщина. Его собственность. И с моей стороны звучало тихо — я твоя… только твоя… люблю тебя…
И вздохом ветра прилетало
— Я твой, только твой, люблю тебя…
А потом ласки стали отчаяннее, поцелуи — горячее, и мы перестали думать. Мы могли уже только чувствовать. Только ощущать любимого человека всей поверхностью тела….
И когда не осталось сил сдерживаться, когда разрядом молнии ударил момент радостного безумия — или безумной радости, когда закружился с нами весь мир и мы слились с ним в одно целое — тогда мы словно умерли в один миг от счастья, а потом тут же возродились, словно Адам и Ева, словно первые души на земле, словно единственные люди во всем мире, и окружающий мир вспыхнул фонтанами разноцветных искр… и показалось, что это было, уже было… в день творения?
А потом чернота закрыла собой мир в момент наивысшего наслаждения.
***
Валентин вышел из допросной и досадливо поморщился.
Ему было тошно, мерзко и гадко. Ничего омерзительнее пыток он не знал. И знать не хотел.
Только вот сейчас не было выбора.
Эти твари хотели убить Юлю. Убили Константина. Пытались убить ее мать. При этом погибли четверо оборотней. Своих. И плевать, что они были тиграми! Все равно свои! И за них надо взять полную цену!
Эти твари знали, на что шли. Надеялись, что смогут убить и уйти.
Не смогли. Не повезло.
Можно было говорить себе это — и стараться не блевать от отвращения. Но все равно было противно и мерзко. Все равно было тошно. Все равно… поступать так было недостойно человека. И даже зверь внутри корчился от отвращения. Звери в этом отношении благороднее. Они убивают ради еды. Они не пытают. Не мучают. Почему мы говорим — люди, уподобившиеся зверю? Да ни один зверь не дошел еще до человеческой подлости!
Валентин знал, что в данном случае справедливость восстанавливается. Но ему все равно было тошно.
Сидевшая неподалеку в коридоре Даша взглянула на него с надеждой.
— Ну что?
— Есть.
— Расскажешь?
— Да. Только пойдем, я душ приму…
Даша кивнула.
Она видела, что Валентин весь забрызган кровью. Но именно забрызган. Словно стоял неподалеку от пытуемых и задавал вопросы. На палаче потеки крови выглядят по-другому.
Даша знала — Валентину противно так поступать. Он ненавидит боль, ненавидит пытки и мучения. Когда-то она считала это признаком слабости. Теперь — благородством.
Но иногда ни у кого нет выбора.
Никто не заставлял ее братьев и сестер по стае нападать на Юлю, убивать ее родных, они сами приняли такое решение… и сами понесут ответственность за него.
Даша не чувствовала себя предательницей. Хотя и подозревала, что медведи назовут ее именно так.
Но — за что?
Она просто хотела быть рядом с любимым человеком. Это так мало… и так много…Да, ей дали задание сблизиться с Валентином. А она полюбила. И что? В чем она неправа? Если смотреть широко — Мечислав является Князем Города. То есть — полновластным хозяином в своей вотчине. И все вампиры и оборотни города должны быть лояльны к нему. Вот когда был Андрэ, медведи и чихнуть без команды не смели. А сейчас — можно подличать, предавать, убивать? Да?! Просто потому, что тебя не поймают за руку, не схватят, не потащат на пытки,… не начнут издеваться просто так, потому что не понравился цвет твоих волос или запах твоих духов… и поэтому можно гадить?
Можно пользоваться чужой мягкостью? Ездить на тех, кто не бьет тебя по морде? Гадить и надеяться остаться безнаказанными?
Можно начать издеваться над слабыми и убивать беззащитных? Да!?
Даша поморщилась.
Когда-то она сказала бы так: ‘Не можешь защитить себя — сдохни’. Сейчас она так сказать не могла. Сейчас она уже говорила как Валентин. ‘У силы есть только одно право — защищать тех, кто слабее. Защищать, беречь, помогать… стал сильным — подними с колен слабого’.
Даша вздохнула. Валентин закрыл дверь комнаты за ней, повернулся и крепко обнял свою подругу. Уткнулся носом в светлые волосы, вдохнул ее запах. Даша крепко сомкнула руки вокруг него и потерлась щекой о сильное плечо.
Она твердо знала — Валентин станет спорить за нее с кем угодно. Может, физически он и не настолько силен, как многие другие. И как вольп — тоже найдутся и покруче. Но сила его духа тоже дорогого стоит.
— Так плохо, родной? — тихо спросила она.
Валентин коротко кивнул.
— да. Очень плохо.
— почему?
— Твою беру до сих пор ломают, — тихо произнес Валентин. Дашу передернуло. Сказано это было таким тоном, что у нее перед глазами вмиг встал кусок корчащегося окровавленного мяса, воющего от боли. Мяса, которое отдаленно сохранило человеческие очертания. И которому не дадут просто так умереть. Нет, не дадут. Еще очень долго.
Мягкость не есть слабость. И в бархатной перчатке может прятаться стальной кулак.
— Она молчит?
— Да. Но от других мы кое-что узнали. Судя по всему, твоя бера была тесно связана с Елизаветой. Знаешь такую?
— Княгиня Елизавета? Или Элизабетта?
— так ее тоже называют.
— Однажды я подслушала разговор по телефону. Бера просто пресмыкалась перед ней, называла княгиней Элизабеттой, просила разрешения на приезд… тогда мне было все равно.
— Сейчас с ней работают лучшие ребята Леонида.
Валентин поежился, вспоминая, КАК с ней работают. Раскаленное железо было еще самым мягким из примененных методик.
— И?
Мы и сами догадывались про Елизавету. Но нам нужно официальное подтверждение. Именно от вашей беры. Добровольное, в здравом уме, которое она потом сможет повторить перед Советом.
— Так вы с ней будете работать долго.
— Знаю. Но выбора ни у кого нет. Мечислав просил нас…
Даша кивнула. Ей было все понятно. Просьба Мечислава сейчас была равна приказу. Иначе -Елизавета не остановится. Только вот…
Валентин пожал плечами.
— сложно сказать. Я думаю, что это из-за Даниэля.
— Даниэля?
— Был такой вампир. С него все и началось. Он полюбил Юлю, а Юля — его. А принадлежал он к числу alunno Елизаветы. И та не хотела его отпускать. Даниэля убили, а Юля поклялась, что доберется до Елизаветы. Сколько бы лет ни прошло.
— Думаешь, та решила ударить первой?
— Это одно из самых вероятных предположений.
— а какие еще?
— Власть, разумеется. Да и Елизавета была дружна с Альфонсо да Силва.
На этот раз объяснений не потребовалось. Про Альфонсо да Силва и его кончину знали все оборотни города.
— пойдем, искупаемся? — тихо попросил Валентин. — Знаешь, чувствую себя омерзительно грязным.
— а остальные молчат?
— косвенно они подтверждают уже известное. Но это пока только косвенные показания. С Елизаветой близко контактировала только твоя бера.
— А… наш бер?
— Милая, он еще хуже меня, — весело рассмеялся Валентин. — Уж на что я тряпка…
— Ты!? — вспыхнула Даша. — Ты не тряпка!!! Прекрати так о себе говорить! Порядочность и человечность не делают тебя хуже!!! Наоборот — будь ты зверем, я бы никогда тебя не полюбила…
— все мы звери… только в нас это ярче проявляется…
— Неправда. Ты — человек. А твой лис — просто твоя вторая ипостась. Младший брат. Ты полностью контролируешь его в любом виде…
— Да, еще и поэтому меня считают слабым. Никакого боевого безумия. Никакой ярости…
— прекрати! — возмутилась Даша. — Ты у меня лучший. И вообще, не обращай внимания на всяких идиотов. Пойдем лучше в душ, я тебе массаж сделаю, хочешь?
— Только недолго, — попросил Валентин. — Мне еще надо вернуться. И Шарлю позвонить надо. И Ленька у Алины Михайловны застрял… кается, что не уберег…
Даша посмотрела на любимого с укоризной, но промолчала. Ну как можно быть таким слепым? Не уберег!
Да любит он ее! До без памяти!
Про невыполненный служебный долг вы кому другому расскажите! А ей одного взгляда на Леонида хватило! Так из-за задания переживать не будешь. А вот если бы с Валентином (ой, тьфу-тьфу-тьфу… не накаркать!) что случилось, она бы так же психовала. И так же все из рук валилось бы, и ничего
